— Даже если оба аркана свяжем — все равно не хватит… — проговорил Серик разочарованно. — Да и все равно зачерпнуть нечем. Даже котелок не прихватили…
— Ладно, придется потерпеть, — обронил Лисица, и принялся закладывать дыру стволиками деревцев.
Помогая ему, Серик проворчал:
— Мы-то потерпим, а каково коням?..
Лисица промолчал, набрасывая кошму. Серик было, принялся присыпать кошму песком, но Лисица махнул рукой, проворчал:
— Ветром затянет… Поехали уж. Придется ночью идти. Вон, уже горы видно. Авось к утру и наткнемся на ручеек…
Когда село солнце, стало полегче, но все равно пить хотелось неимоверно, хоть и не сохло во рту, как днем. Остановились, переждать короткие сумерки. Когда появились звезды, Лисица долго разглядывал небо.
Серик проворчал:
— Пошли уж. Чего тут думать? Вон, звезда-матка должна глядеть в левое ухо, и вся недолга…
— В ухо то в ухо, но очень уж не хочется лишку идти… — пробормотал Лисица. — Я так полагаю, звезда-матка чуть сзади должна быть, а нам лучше держать путь во-он на ту звезду, — и он указал на яркую звезду, горящую над окоемом.
Серик промолчал, тронул коня, и они потащились на путеводную звезду, грезя о говорливом, прозрачном ручейке, стекавшем с чужих гор.
После полуночи пришлось спешиться — кони совсем выбились из сил. Звезда, вечером горевшая над самым окоемом, вскарабкалась повыше. Идти было легко, ни трава под ногами не путалась, ни овражков не попадалось. Перед рассветом кони вдруг зафыркали и дружно потянули правее. Лисица радостно воскликнул:
— Воду почуяли! — и вскочил на своего коня.
Серик последовал его примеру, отдохнувшие кони, и взбодрившиеся от запаха близкой воды, зарысили к проявившимся в предрассветном сумраке буграм. Свесившись с седла, Лисица вгляделся в землю под ногами, крикнул:
— Серик, а ну-ка глянь, у тебя, сказывают, глаза, как у кошки…
Серик свесился с седла и ясно разглядел следы телег, сказал:
— Похоже, мы прямо на своих вышли…
Уже совсем рассвело, когда впереди завиднелась полоса каких-то кустиков, кое-где торчали и чахлые деревца. Следы тележных колес, завернули левее, вдоль полосы растительности. Лисица остановил коня на склоне, указал вниз, на пересохшее русло ручья, сказал:
— Если там выкопать яму, в ней будет вода…
Серик хмуро обронил:
— К чему копать? За то время, что будем копать, может, и сам ручей найдем…
Лисица молча тронул коня. Вскоре завиднелся и табор; составленные в круг телеги, дальше, на склонах неширокой долины паслись кони. Серик проворчал:
— Што за беспечность… Где сторожа?
Лисица откликнулся:
— Плохо ты Чечулю знаешь… Есть сторожа, только не показываются…
В таборе уже зашевелились, выбежали за телеги, встречать. Серику вдруг так неимоверно захотелось пить, что он перестал видеть знакомые радостные лица — он видел только блестевшее на солнце зеркало воды. Конь с разгону влетел в запруду, и резко остановился, расставив все четыре ноги. Серик перелетел через его голову, шлепнулся в воду. Было мелко, он встал на дне на четвереньки и принялся упиваться прозрачной, вкусной, как франкское вино, водой. Лишь выхлебав не меньше ведра, поднял голову. Рядом так же на четвереньках стоял Лисица. Тот вообще сунул всю голову в воду, и, наверное, втягивал живительную влагу даже ноздрями. Кони, наоборот, часто поднимали головы, и перекатывали воду во рту, роняя блестящие на солнце струи. На берегу сгрудились все дружинники и молча глазели. Серик еще похлебал водички, но уже не от необходимости, а впрок, и побрел к берегу. Чечуля спросил сочувственно:
— Давно не пили?
Серик мотнул головой, обронил:
— Да не, всего один день и две ночи… — он огляделся, и увидел на берегу запруды множество застарелых и засохших овечьих следов, спросил: — Тут местные народы, похоже, проживают?..
— Как только нас увидели — откочевали вверх по долине, изредка доглядывают издалека…
Серик озабоченно сказал:
— Как только кони напьются — пусть их кто-нибудь поводит, а то как бы не запалились… А нам чего-нибудь поесть бы, да побольше, и круг собирай; судить и рядить будем, что дальше делать. У Лисицы задумка имеется, и мне она отчего-то по нраву.
Серик с Лисицей хлебали наваристую похлебку из какой-то дичины, когда издалека донесся пронзительный свист. Чечуля встрепенулся, сказал:
— С верху долины стражи весть подают; видать местные народы наконец-то решились вызнать, кто мы такие…
Серик с Лисицей успели и похлебку дохлебать, и сахарные косточки обглодать, и еще водички попить, когда, наконец, объявился местный житель, числом один. Житель был уж и не жилец — уж такой это оказался древний старик. Серик разглядывал его, а старик разглядывал по очереди дружинников, да глаза его были внимательными, цепкими, будто у хищной птицы. В чертах лица присутствовало что-то от степняков, но и проглядывали явственно половецкие черты. Чечуля опомнился первым, уважительно поклонился в пояс, повел рукой в сторону костра, с висевшим над ним котлом, проговорил по-половецки:
— Милости прошу быть гостем.
Старик понял, принялся кряхтя заносить ногу над конским крупом, Чечуля рявкнул:
— Да помогите ж ему! А не то грянется на землю, сородичи еще чего не то подумают…
К старику подбежали стоявшие поблизости дружинники, осторожно сняли с коня, поставили на ноги. Тяжело шагая, старик подошел к Чечуле, поклонился, сказал:
— За честь благодарю… — и рядком с Чечулей направился к костру.
Серик отстал на шаг, благоразумно полагая, что если это лазутчик, пусть думает, будто Чечуля военный вождь. Расселись вокруг постеленной на земле холстины на шкуры сохатых да оленей. Кашевары проворно расставили миски с мясной похлебкой, Чечуля сказал:
— Угощайся, уважаемый, чем богаты, тем и гостей потчуем.
Старик покивал, сказал, осторожно беря деревянную ложку:
— Доброе угощение, свежее мясо…
Серик воспользовался случаем, и еще выхлебал добрую миску похлебки. Наконец старик облизал ложку, и собрался заговорить, но Чечуля ловко его упредил, спросив:
— Что за люди? Чем кормитесь, уважаемый?
Старик помолчал, сказал осторожно:
— У гор живем…
— А как прозываетесь-то? — не унимался Чечуля.
Старик недоуменно поглядел на него, повторил:
— У гор живем…
Тут встрял Лисица:
— Ну, чего привязался к человеку? Слышал ведь — угры это!
Чечуля почесал в затылке, сказал:
— Угры живут неподалеку от Галицкой земли, бывал я там…
— Ну, значит, и это тоже угры! — стоял на своем Лисица.
— Угры, так угры… — сдался Чечуля.
Старик, наконец, задал мучивший его и сородичей вопрос:
— Ну, а вы что за люди? Зачем пришли на нашу землю?
Чечуля торопливо выговорил:
— Да уйдем мы скоро! Маленько отдохнем, коней подкормим, и уйдем.
Лицо старика явственно просветлело, и он двинулся дальше:
— Поскорее бы… Коней у вас много, моя долина столько не прокормит. А мой род, однако, зимой с голоду передохнет.
Чечуля изумленно воскликнул:
— Да вас же мало, а долина, эвон какая!
— Не такая уж и большая… — старик осуждающе покачал головой. — Дальше вверх по долине травы скудеют, леса начинаются, а потом и вовсе гольцы начинаются…
Серик спросил с интересом:
— Вы так круглый год и пасете табуны в этой долине?
— Да не-е… Зимой в горах глубокий снег ложится, ни кони, ни бараны из-под него корм добыть не могут, однако в степь спускаемся. Вот так и живем у гор…
Потом еще долго сидели, разговаривали, но разговоры сводились к одному; старик уговаривал поскорее уйти, а Чечуля ловко выискивал доводы, как бы подольше остаться. Серик с Лисицей не выдержали этого состязания в ловкости ума и языка, уснули тут же, благо на оглобли была натянута сохачья шкура, создававшая прохладный тенечек.
Проснулся Серик под вечер, рядом похрапывал Лисица. Серик сел, огляделся. Неподалеку сидел Чечуля, и что-то мастерил с помощью ножа и шила. Серик проговорил недовольно:
