На просторном княжьем подворье, поводья приняли конюхи, отвели коней к конюшне. Рогулько нетерпеливо прикрикнул, на замешкавшихся у крыльца Шарапа и Звягу:
— Да шевелитесь вы! Князь уже за стол сел!
В просторных теплых сенях, отроки приняли шубы, но мечи почему-то не потребовали, и только сейчас у Шарапа отлегло от сердца. Значит, их здесь не считают врагами, и даже подозрительными.
В просторной горнице, во главе длинного стола сидел сам князь Мстислав; невеликий ростом, сорокалетний мужчина, с коротко подстриженной, на ляшский манер, бородой. У стола сидела старшая дружина; тысяцкие, да именитые сотники. Гвоздило поклонился, не шибко низко, так только, чтобы выказать уважение. Шарап со Звягой поклонились не ниже его.
Князь насмешливо спросил:
— А чего в кольчугах-то? У нас по улицам тати не разгуливают…
Гвоздило проговорил:
— Дак ведь поторапливал нас Рогулько, некогда было переодеться…
— Ну-ну… — в бороде у князя явно пряталась понимающая усмешка. — Милости прошу к столу, — указал он на свободные места рядом с собой, но по левую руку. Однако все равно верх уважения к простому сотнику.
Гвоздило с достоинством прошествовал к столу, Шарап и Звяга прошли за ним, сели. На столе уже стояли ляшские кубки, наполненные вином. Князь поднял кубок, проговорил:
— Выпьем за упокой души, павших на стенах Киева. Пусть земля им будет пухом… — он встал, дружина шумно поднялась следом, стоя осушили кубки.
Повара начали вносить яства. Из всего, чем уставили стол, Шарап половины раньше не видал. После первого блюда, слуги наполнили кубки, князь поднял свой, проговорил:
— А теперь выпьем за здравие тех, кто уцелел в сече, — и уже не вставая, он осушил кубок. Дружина дружно последовала его примеру.
Когда ужин был съеден, объедки убраны со стола, кубки наполнены вином, князь сказал:
— Ну, а теперь, Гвоздило, рассказывай; как было дело, как бились, почему не отстояли Киев?
Гвоздило рассказывал обстоятельно, с такими подробностями, коих даже Шарап не помнил. Князь хмурился, сидел, уперев взгляд в стол. Когда дошло дело до вероломства черниговского князя, вдруг слегка стукнул кулаком по столу, сказал резко:
— Довольно! Этот всегда первым примкнет к сильнейшему…
Помолчали, попивая вино. Шарап спросил:
— А кто по осени приходил под Киев, уже после нашего бегства?
Князь нехотя обронил:
— Переяславцы. Кто ж еще? Известные стервятники… Ихний князь уже хвостом перед Рюриком вовсю машет. Мне лазутчики донесли, уж и посольство наладил, с миром и любовью. Романовы бояре из ляхов возвернулись, тут же верой и правдой Рюрику принялись служить. Да и галицкие с волынскими тоже к нему на поклон кинулись. С их помощью он уже и Галицкую землю с Волынью к рукам прибрал. Видите, какой кус ухватили папежники? А все потому, что Царьград не устоял…
Шарап спросил осторожно:
— А легко ли латинянскую веру принять?
— Да уж, легче некуда… — протянул князь. — Даже перекрещиваться не нужно; уния называется… Я гляжу, вы со Звягой знатные воины… Не хотите пойти в мою дружину? Сразу десятниками будете…
Шарап помедлил, наконец, заговорил:
— За честь спасибо, но в дружину к тебе не пойдем. Стары мы уже воевать. На покой уходим. Поселимся на Москве, там, сказывают, спокойно, торговлишкой начнем промышлять…
— Жаль, — обронил князь, — чую, большое лихолетье грядет. Ну, а ты, Гвоздило?
— Я? — Гвоздило помедлил, потом нехотя протянул: — Мне жениться бы надо…
— Ну, дак и женись! Смолянки страсть как хороши… Поначалу сотником походишь, а коли хорошо проявишь себя в ближайшей сече — боярство пожалую.
— Зама-анчиво… — нерешительно протянул Гвоздило, явно набивая себе цену.
Князь усмехнулся, спросил насмешливо:
— Уж не хочешь ли ты прямо на пиру боярство выторговать?
Гвоздило смутился, проговорил виновато:
— Оно и верно… Боярство не на пирах, а в сечах заслуживают… Согласен, княже!
Князь поднял кубок, рявкнул:
— За моего нового сотника доблестного Гвоздилу!
Все хором проорали:
— За Гвоздилу! — и осушили кубки.
Князь проговорил, обращаясь к Шарапу и Звяге:
— Ну, не буду вас задерживать, поди, намаялись в дороге?
Шарап со Звягой поднялись, поклонились, Шарап с достоинством выговорил:
— Спасибо за хлеб и за соль, княже. Коль нужда случится в наших мечах против Рюрика — ты позови…
Гвоздило тоже вылез из-за стола, князь спросил:
— А ты куда? Пир только начался…
Гвоздило смутился, проговорил конфузливо:
— Княже, проститься же надобно? Чай, сколько стояли бок о бок на киевских заборолах… Да и сюда с боем пробивались…
— С бо-оем… И сколько ж преследовало Рюриковых ратников? Поди, рыщут уже по моей земле…
Шрап весело сказал:
— Да не, княже, не рыщут; на Десне это еще было, за нами погоня была.
— И сколько же их было?
Гвоздило конфузливо пожал плечами, обронил:
— Да так, самая малость… Как видишь, пробились…
Звяга хохотнул, сказал:
— Ишь, конфузливый… Боится хвастуном прослыть. Ну, мы завтра уедем, так что хвастунами прослыть нам не страшно. Четыре десятка было Рюриковых ратников, а нас пятнадцать, да четыре отрока.
Князь без недоверия спросил:
— Всех побили?
— Да не, с десяток ноги унесли. Не преследовать же их было, бросив сани с детишками да бабами…
Еще раз поклонившись князю, они вышли из горницы. В сенях отроки подали шубы. Кони у коновязи были заботливо накрыты попонами, и весело хрупали душистым сеном, коего у каждой конской морды лежало по доброй охапке. Жаль было оставлять княжье угощение, но не дожидаться же, пока кони схрупают все сено? Взнуздали, вскочили в седла, поехали.
На постоялом дворе торг был в самом разгаре; дружинники гурьбой окружили конского барышника и наперебой расхваливали коней, а он с кислой рожей брезгливо заглядывал в конские пасти, лениво поднимал конские ноги, по долгу рассматривая края и своды копыт.
Гвоздило хохотнул:
— Ну, тут полный порядок, мои коней уж не продешевят…
Шарап, расседлывая коня, и косясь на торги, проговорил:
— Мы ж долго пировали… Это ж по какому кругу они уже торгуются?..
Гвоздило ухмыльнулся:
— Не впервой… Похоже, по четвертому идут? После шестого круга любой барышник сдается…
В горнице стоял такой крик, что, казалось, сейчас клочья бород во все стороны полетят. Батута тряс кольчугой перед носом купца и орал:
— Ты гляди, какая работа?! Колечки меленькие, все зашлифованы — германская это работа! Еще немножко поторгуешься — не продам кольчужку, сам носить буду!
На что купец насмешливо возразил:
— Ты ж в нее не влезешь…
И тут Шарап узнал купца, радостно взревел:
— Торг! Друже! Все торгуешься?!
Купец повернулся, тут и Звяга его узнал, заорал, раскидывая руки в стороны:
— Торг! Давай обнимемся! Это ж надо, думал, что не свидимся… А и правду сказывают — тесен мир…
Просияв, Торг кинулся навстречу. Пока тискали друг друга в могучих объятиях, Батута ошеломленно наблюдал, разинув рот от изумления. Высвободившись из объятий, Торг досадливо махнул рукой:
— Да вишь, доспехи — явно военная добыча, а он скостить не хочет…
Шарап помотал головой, широко ухмыльнулся:
— Ты, Торг, кого надуть хочешь? Это ж знатнейший киевский оружейник — Батута! А на военную добычу скидка делается лишь на починку. А уж сколько стоит починка — Батута лучше тебя знает.
Торг оглядел Батуту, сказал:
— Так он с вами?
Шарап весело хлопнул Торга по плечу, сказал:
— Это ж брат Сериков! Помнишь Серика?
— Как же не помнить… — протянул купец. — А он чего не с вами? Неужто пал на стенах Киева?! — Торг с ужасом уставился на Шарапа. — Ой, жа-алко… Какой парень был…
— Типун тебе на язык! — Шарап для верности поплевал через левое плечо. — Серик еще прошлой зимой ушел в долгий поход…
— Погодь, погодь… В какой такой поход? Уж не в сибирский ли?
