— Што, на пир не позвали?
Горчак ухмыльнулся:
— Они что, дураки? Такую ораву на пир звать… Если б мы вчетвером шли…
— Про дальнейший путь расспросили?
— А как же… До следующей реки пятнадцать дней пути, и что интересно она тоже Обью зовется…
Серик пожал плечами:
— А что тут интересного? Итиль тоже на ногайском то и означает что — вода…
Места пошли благодатные; то и дело встречались перелески, озера, изредка по балкам журчали ручейки. Пятнадцать дней прошли без тягот и лишений, да и встречные степняки всячески выказывали дружелюбие, которое Горчак не забывал подкреплять дарами. Правда, вскоре перелески шибко уж сгустились, и превратились в настоящие леса, а потому свернули чуть к полуночи, и снова потянулась благодатная лесостепь. Боевые кони то один, то другой начинали хромать — копыта отросли уже непомерно; коней по очереди расковывали, подрезали копыта и к пятнадцатому дню пути из двухсот коней почти все были без железной обувки.
К реке вышли неожиданно. Серик стоял над поймой, на береговой круче, и из под ладони всматривался в противоположный берег. Речушка была не уже Днепра в низовьях. Остановившийся рядом Горчак тихо проговорил:
— Не доплывут кони, из сил выбьются…
Серик проворчал хмуро:
— Ты, Горчак, даже представить себе не можешь, сколько может проплыть лошадь… Надо только отбойное течение найти, которое к тому берегу уходит…
— Все равно далеко, сил не хватит…
— А кто тебя заставляет изо всех сил грести? Лежи на воде и не торопясь огребайся. Я вниз по течению двадцать верст проплывал, и даже не запыхивался. Во-он там, похоже, берег загибается и от него отбойное течение идет, — Серик показал плетью чуть выше по течению. — И тот берег загибается. Так что, вынесет…
Когда плоты были готовы и выбран день переправы, Серик со своей старшей дружиной вышли на берег. Серик сказал раздумчиво, глядя на парящую утреннюю реку:
— Ну што, как в прошлый раз?..
Чечуля скептически покачал головой, сказал:
— Никто из моих никогда столько не плавал, даже на бурдюках. А бурдюков у нас нету, и делать не из чего…
— О чем речь… — Серик равнодушно пожал плечами: — Я и поплыву первым. Как доплыву до того берега, так и загоняйте лошадей в воду.
— Нет! — Чечуля мотнул головой: — Ты военный вождь похода…
— Да уверен я в себе! И побольше плавал…
— Все равно!
— Я поплыву… — коротко обронил Лисица, и, сев на песок, принялся стягивать сапоги.
Хоть течение было и не быстрым, однако, пришлось пойти по берегу вниз по течению, чтобы не упустить из виду Лисицу. Глядя из-под ладони, что мало помогало от восходящего солнца, Горчак сказал:
— Интересно, если Лисица потонет, назад пойдем?
Чечуля проворчал:
— Вверх пойдем, хоть до истоков…
— Акын сказывал, эта река с гор сбегает, а горы покрыты густыми лесами, где коней нипочем не прокормить…
Чечуля насупился и промолчал. Даже Серик уже с трудом мог разглядеть две головы среди слепящих бликов. Приложив обе ладони ко лбу, кое-как разглядел, что до берега Лисице осталось всего ничего. И судя по всему, он не суетится, плывет, как и плыл; неторопливо и размеренно. Серик проворчал:
— Я ж толковал — плевое дело… Только глаза боятся… Если воды не бояться, можно весь день плыть…
Лисица выбрался на берег и встал рядом с конем, но был таким махоньким, что даже Серик не сумел разглядеть, машет он рукой, или просто стоит, осматривая берег.
На сей раз с конями поплыли два десятка людей, чтобы в случае чего помочь друг другу. У запасливого Чечули нашлось два бурдюка, которые и прихватили на всякий случай. Но бурдюки не понадобились — от переправы в теплой летней воде случилось одно удовольствие и коням, и людям. Как и после прошлой переправы, предусмотрительный Горчак посоветовал с помощью лошадей вытянуть плоты повыше на берег.
Пока переправлялись, да пока заново поклажу по телегам раскладывали, на берегу не появилось никого из здешних людей. Серика это тревожило все больше и больше. В конце концов, он послал три тройки дозорных. Ночевать все равно здесь придется, а такое невнимание местных жителей отчего-то тревожило. Уже стемнело, когда явились дозорные. Они только смущенно пожимали плечами и разводили руками; нигде не видели даже следов пребывания людей.
Серик проговорил:
— Нехорошо это. Надо телеги в круг ставить, и ночную стражу усилить. Никто даже не вышел поинтересоваться; что за люди и зачем идем…
Однако ночь прошла спокойно. Наутро двинулись дальше, встреч восходящему солнцу. Лесов и перелесков стало больше, нежели полян меж ними. И хоть все чаще и чаще приходилось протискиваться сквозь перелески, но это не казалось столь уж трудным. Потому как кони не голодали, несмотря на исход лета, травы на полянах стояли сочные, густые; кони успевали за ночь и отъесться, и хорошо отдохнуть. Только на третий день пути наткнулись на стойбище здешних людей. Палатки у них оказались весьма чудными; на составленных шалашом жердях было натянуто шитое из кож полотнище, из дыры сверху выходил дым. Люди оказались не из пугливых; высыпали из палаток, и стояли плотной толпой, глазея на путников. Серик заметил, что только у нескольких пожилых мужчин на поясах висели железные ножи в простых деревянных ножнах. Алай выехал вперед, медленно заговорил, тщательно подбирая слова, заученные им при подготовке первой переправы. Но пожилой, коренастый, с глазами щелочками, человек непонимающе помотал головой.
Алай повернулся к Серику, сказал:
— Это уже не степные люди… Да и табунов что-то не видно…
Горчак протянул:
— Непонятно чегой-то… Поляны благодатные — сколько табунов могут прокормить, а степные люди сюда не прикочевывают…
Серику думать не хотелось; Алай и Горчак бывалые, вот пусть и думают. Он лишь разглядывал по очереди людей; одеты в кожаные рубахи до колен, на ногах — кожаные же сапоги с мягкой подошвой.
Алай тем временем сказал:
— Горчак, доставай-ка чертеж…
Горчак пожал плечами, однако полез в седельную сумку, достал порядком поистрепавшийся пергамент. Алай долго разглядывал его, вертя так и эдак, наконец протянул:
— Ну-у… Все понятно…
Серик глянул через его плечо в чертеж, Алай водил пальцем:
— Видишь, Горчак, вот тут река выбегает из горных теснин, а леса горные тянутся досюда; по ним никак табуны и отары не прогнать, лошади и овцы с голоду сдохнут. А вот тут, когда степи начинаются — река уже широкая и полноводная делается. Лошади-то с горем пополам переплыть могут, а овцам это не под силу. Вот и не кочуют в этот угол степные люди. Похоже, и мы тут не пройдем…
Горчак хмуро проворчал:
— Пройдем, не пройдем, а попытаться надо… Да и здешних людишек порасспросить; авось они и подскажут путь-дорожку?..
Он слез с коня, подошел к ближайшему возу, порылся в поклаже, вытащил несколько ножей, мешочек с наконечниками стрел, пару топоров, сложил все это к ногам самого пожилого из здешних людей. Тот оторопело смотрел на груду сокровищ, наконец пришел в себя, что-то гортанно крикнул — тут же несколько молодых парней сорвались с места и умчались в палатки. Вскоре вернулись, и каждый из них тащил по охапке роскошных мехов. Когда меха были сложены к ногам Горчака, только тогда были разобраны и ножи, и топоры, а мешочек с железными наконечниками стрел достался высокому, и, видать, недюжинной силы, мужику средних лет.
Горчак проворчал:
— Гляди-ка, дикие-то дикие, а торг им ведом…
Серик пожал плечами, обронил:
— На што нам мягкая рухлядь?..
— Мы ж зимовать тут собираемся, а зимы тут лю-ютые… — протянул Горчак. — А ну-ка…
Он сходил к другому возу, и притащил огромный медный котел. Старик чуть в обморок не упал. К груде мехов прибавилась такая же груда.
Серик усмехнулся, сказал:
— Если этак дальше пойдет, мы ж все в царских одеждах щеголять будем…
— Ладно, хватит… — с сожалением умерил свою купеческую душу Горчак. — И так два воза получается…
