— Может, надо было выйти, и навести порядок?..
— Пускай сами наводят… — лениво обронил Шарап. — Их сюда никто не звал. К тому же, для них безопаснее было бы, если б они попрятались по трущобам, да по лесам. Вояки из них никакие, только под ногами мешаться будут… — повернувшись к Батуте, Шарап сказал: — Ты, Батута, иди к воротам, и следи за порядком; ты у нас самый представительный, и доспехи у тебя прямо-таки царские… Ну, а мы делом займемся…
Шарап свесился с заборола, кликнул нескольких отроков, толкавшихся под стеной с самого рассвета, в надежде, что им дадут оружие и позволят биться на стенах. Радостные, довольные, на стену взбежало с дюжину мальчишек. Шарап им растолковал:
— Бегите на взвоз, вырубите десятка два вешек, в рост человека, вбейте поглубже в землю, пять вешек в двухстах шагах от стены, пять — в четырехстах, и остальные в пятистах и шестистах, к каждой привяжите по мешку шерсти. Шерсть возьмете у суконщиков. Я щас грамотку напишу…
Взяв лоскуток бересты, Шарап нацарапал кончиком кинжала несколько слов. Довольные пацаны бегом умчались; кто вешки ставить, кто за шерстью, кто собирать стрельцов. Тем временем внизу растворились ворота, и в город потянулись телеги. В воротном проеме то и дело взвивались крики; Батута зычно орал, что не хватает овса, ему тут же отвечали, что на следующей телеге лишку аж три мешка. Батута яростно плевал в землю, и пропускал телеги.
Берег реки за стеной постепенно пустел; только тут и там на склоне копошились пацаны, вбивая вешки, привязывая к ним мешки с шерстью. Потом потянулись посадские; народ небогатый, пожитки несли на плечах мужики и бабы, детишки испуганными стайками семенили за ними, старшие вели младших за руки. На воротную башню вскоре собрались все, кого Шарап назначил в стрельцы. Они уверяли, что куропаток в лет били, но половецкий воин — не куропатка, а потому их следовало маленько подучить. Управившись с вешками, пацаны собрались под стеной, Шарап проговорил, свесившись вниз:
— Вы, пацаны, стрелы будете притаскивать. Только стойте тут, под стеной, не то постреляют вас стрельцы…
Стрельцы топтались тут же, на верху стены, сумрачно поглядывали на Шарапа, но никто возражать не посмел. Шарап подставил к бойнице низенькую, широкую скамеечку, взял в руки длиннющий, в косую сажень ножной лук, сказал:
— И не пробуйте стрелять без защитных рукавичек — тетива просечет пальцы до кости…
Вытащив из-за пояса перстатые защитные рукавички, Шарап натянул их на руки, застегнул ремешки на запястьях, сел на скамеечку, вдел ноги в стремена на луке, наложил на тетиву стрелу, больше похожую на сулицу, проговорил:
— Сначала стреляем в вешку, что в двухстах шагах. Чтобы попасть в грудь, острие наконечника подводи под ноги… — Шарап медленно выпрямил ноги, руками вытянул тетиву к груди и отпустил, раздалось басовитое гудение — стрела вонзилась в самую середину мешка, привязанного к вешке.
Поднявшись, Шарап оглядел воинство, спросил:
— Все понятно?
— А чего не понять?.. — загудело воинство.
— Ну, тогда первые пятеро, садись для пробы…
Пятеро стрельцов, стоявших впереди, переминаясь и переглядываясь в нерешительности, наконец, подошли к бойницам, долго умащивались на скамеечках, наконец, потянули тетивы, прижмурив по привычке левый глаз. Тетивы загудели почти разом — за стену полетело только две стрелы, и три пары рукавичек. Остальные стрелы и рукавички почему-то остались при стрельцах. Шарап некоторое время оторопело смотрел на своих стрельцов, наконец, в сердцах плюнул. Звяга стоял в сторонке, и откровенно ржал, как жеребец. Шарап бросился к ближайшей бойнице, оттолкнул незадачливого стрельца, свирепым рывком вырвав из его рук лук, заорал, всаживая ноги в стремена:
— Показываю еще раз! Вот, эти ремешки на рукавичках надобно застегнуть! Иначе все рукавички вместо стрел к половцам переправите! Тетиву тяните всеми пальцами, а указательными перстами еще и стрелу прижимайте! — Шарап вытянул тетиву до груди, отпустил.
Стрела прошибла мешок насквозь, и острый, широкий наконечник перешиб вешку — мешок косо повис, касаясь одним углом земли.
— Все поняли?! — орал Шарап, потрясая луком над головой.
Стрельцы боязливо попятились. Однако наука не пропала даром — следующие пятеро стрельцов с горем пополам послали за стену стрелы, хоть они и улетели неведомо куда. После чего уже без понуканий, стрельцы по очереди занимали места у бойниц, выпускали по три стрелы, уступали места следующей пятерке. Шарап похаживал за их спинами, и лишь изредка подсказывал, да поправлял. Когда некоторые стрелы стали втыкаться в мешки, а другие — пролетать довольно близко от мешков, Шарап поглядел на солнце, проворчал:
— Довольно. Теперь будем стрелять на четыреста шагов… — свесившись за стену, крикнул: — Пацаны! А ну, бегом, соберите стрелы!
Пока мальчишки копошились между вешек, собирая дорогие стрелы, к Шарапу подошел степенный мужик, проговорил:
— Шарап, а на кой нам из ножных луков заново учиться стрелять? У нас же самострелов полно…
Шарап тяжко вздохнул, поглядел на небо, спросил:
— Ты много раз на стенах сидел?
— Доводилось… — мужик неопределенно пожал плечами, мол, что за дурацкий вопрос, кому из русичей не доводилось сидеть на стенах…
— Так вот, когда опытные воины на приступ лезут, сколько раз ты самострел успеешь перезарядить? К тому же у него тетива рвется после трех-пяти выстрелов…
Мужик сконфузился, и отошел в сторону. На стену забрался Батута, понаблюдал некоторое время, как стрельцы кидают стрелы в белый свет, сказал:
— Слышь, Шарап, пока ты тут на стене толчешься, может, я домой сбегаю?
— А иди!.. — махнул рукой Шарап.
Батута размашисто шагал по Боричеву взвозу, поглядывая по сторонам; город притих, будто затаился за высокими тынами. Не видать на улицах мальчишек, не спешат куда-то по бабским делам бабы. Левая рука Батуты непроизвольно сжимала рукоять меча; это ж надо, все неймется князьям… Всего ничего пожили мирной жизнью, опять влазь в кольчугу, лезь на стену… Он свернул в кузнечный ряд, шел, прислушиваясь; ни с одного двора не доносился перезвон молотков. Он знал, многие кузнецы летом работали на свежем воздухе, под навесами. Да и сам Батута уже давно подумывал о покупке второй наковальни, чтобы поставить ее под навесом, и в теплое время года трудиться на свежем воздухе. Одну-то наковальню не потаскаешь туда-сюда… Да и пока ее устучишь на новом месте — с неделю из-под молота будут выходить никуда не годные поделки. Наковальня шибко уж привыкает к одному месту. Да теперь уж опять придется отложить покупку наковальни; наверняка город удержать не удастся, если не подоспеет князь Роман. А там разоренье, пожары… Дай Бог, если терем не спалят… А если спалят? Батута в сердцах плюнул, проговорил себе под нос:
— Чего помирать раньше времени? Кузнецы все, как один на стену вышли. Еще погляди-им…
Он постучал в свои ворота. Калитка медленно раскрылась — в проеме стоял Огарок, в кольчуге, с мечом в руке. Отступя от него на три шага в глубину двора стоял Прибыток с самострелом, тоже в кольчуге. Батута оглядел их, проговорил:
— Молодцы, будто опытные воины действуете… Только чего это вы уже кольчуги понадевали? Рюрик подойдет — на Десятинной сполох ударят, тогда и надевайте, и бегите на воротную стрельницу, что под Боричевым взвозом, я там буду. Ярец где?
— А вона, у себя в избе, никак с женой проститься не может… — насмешливо мотнул головой в сторону огорода Огарок.
Батута прошел к избе своего молотобойца, заглянул в открытую дверь. Огромный Ярец сидел на лавке, на его коленях сидела его жена, припав головой к могучему плечу, на ее руках спал младенец. Батута осуждающе покачал головой, сказал:
— Долгие проводы — лишние слезы… Ярец, иди на стену. Ты парень видный, других хоть взбодришь. А то у нас стрельцы такие, что вместо стрел за стену защитные рукавички пуляют…
Ярец тяжко вздохнул, отстранил жену, поднялся, звеня своим простым, но прочным юшманом, взял молот, прислоненный к стене. Батута проговорил:
