Серик сидел бочком на борту ладьи и вглядывался в степь. Остальные шагали впереди, распределившись вокруг быков. Горчак сказал, что касоги первым делом постараются быков угнать, так что быков в первую очередь и оберегать. А ладью пусть Серик стережет. Он один десятка касожских пацанов стоит. Далеко впереди ехал Рене. Со стороны казалось, что он дремал в седле; голова опущена, копье в опущенной руке, чуть не чертит наконечником по дороге. Но Серик то знал, что из такого положения быстрее всего можно кинуть копье на руку. Приближался уже полдень, а касоги все не нападали. Серик в очередной раз обозрел окоем, вправо медленно уползала за окоем длинная вереница каких-то горбатых животных. Серик позвал Горчака, тот торопливо вскарабкался на ладью, поглядел, плюнул, сказал равнодушно:
— То караван верблюдов на Шемаханское царство пошел… — и слез с ладьи.
Серик проводил взглядом последнего верблюда и снова стал глядеть вперед. Горчак еще говорил, что весть о шайке грабителей до дуче не дошла, как только дойдет — дуче пошлет сюда отряд всадников, и расшалившимся пацанятам придется туго. Вдруг Рене натянул поводья, и встал, будто каменная баба, каких полно встречается в степи на вершинах курганов. Вереница быков неспешно подтянулась к нему и тоже встала. Серик понял, что начинается, и вытянул из колчана стрелу.
Горчак подошел к франку, они перебросились несколькими словами, и Горчак пошел обратно. Подойдя к ладье, задрал голову, сказал спокойно:
— Засада впереди…
— А с чего он взял? — недоверчиво спросил Серик. — Я ничего там не вижу…
— Он заметил, как несколько стрепетов хотели сесть в той низинке, и тут же взлетали…
— А-а… Ну, если стрепеты… — пробормотал Серик.
— Как появятся — так и сади, не медли… — проговорил Горчак, и крикнул: — Тро-огай!..
Быки уже прошли мимо низинки, где предполагалась засада, а оттуда никто не выскакивал. Серик, прикрывшись щитом, встал на борт, придерживаясь за дракона, вгляделся в переплетения ветвей какого-то кустарника, которым заросла вся низинка, и никого не углядел. Успокоившись, спрыгнул с борта, и тут, будто из-под земли возникли всадники, много всадников. Они просто лежали меж кустов в низине, и тут поднялись, все разом. Серик замешкался, и еле успел укрыться за бортом; целый дождь стрел посыпался и на него, и на остальных. К удивлению Серика, некоторые стрелы отскакивали даже от борта ладьи — оказывается, у них были каменные наконечники, а то и костяные. Изумленно присвистнув, и уже ничего не опасаясь, Серик выпрямился во весь рост, и оттянул тетиву — касоги были уже близко. Пока накладывал на тетиву вторую стрелу, каким-то образом, не поворачивая головы, вдруг охватил взглядом все поле: вот Рене, пришпорив коня, ринулся вперед, туда, где погуще, вот погонщики, сдвинувшись плечом к плечу возле головной пары быков, выставили вперед копья, уперев их в землю, вот Шарап со Звягой тянут тетивы своих луков. В кольчугу на груди клюнули две стрелы, одна за другой, и бессильно упали к ногам. Серик щедро рассыпал стрелы, успевая охватывать взором все поле боя. Франк с разгону насадил на копье одного из всадников, и тут же вломился в толпу, как бык в камыши; он вертел меч над головой, казалось, просто так, играючи, а вокруг него так и падали с коней визжащие люди, одетые в короткие кожаные рубахи и шапки с меховой опушкой. Серик с величайшим изумлением вдруг понял, что франк одним махом разрубает щит вместе со всадником. Некогда было дивиться такой невероятной силе, и такой остроте меча; под передком телеги заклубилась настоящая свалка, тут стояли Горчак и Шарап со Звягой. Касоги как полоумные лезли к постромкам, чтобы разрубить их и увести быков. Звяга с Горчаком стояли с одной стороны, и успешно отбивали наскоки, но стоящему с другой стороны Шарапу приходилось туго. Серик успел пустить веером перед Шарапом пяток стрел, как касоги сообразили, что нарвались на тех еще купчиков и отхлынули.
Они остановились шагах в двадцати, нерешительно переглядываясь. Серик поглядел на франка; тот сидел на коне, высокомерно выпрямившись, с опущенного вниз меча струйкой бежала кровь, а когда-то белый плащ стал красным. Конь пробирался к телеге, брезгливо переступая копытами через трупы.
Горчак заорал по-касожски:
— Э-эй! Чего вам надо?
Серик понимал касожский, хоть говорил плохо; надобности не было.
Молодой парнишка, сидевший на низкорослом коне, нахально проорал в ответ:
— Плати выкуп! Тогда не тронем…
Горчак насмешливо ответил:
— Еще разок тронешь — и мне выкуп некому будет платить! Проваливайте! А то ваши девки, не ставши женами, вдовами окажутся!
— Нам больше достанется! — остальные пацаны нахально захохотали.
Горчак задумчиво пробормотал:
— Эт верно… У них же многоженство…
Серик, наконец, сосчитал убитых касогов — их было больше тридцати. Он проговорил в полголоса:
— Горчак, не рубить же их всех?.. И так чуть не половину уложили…
— Да мне и самому уж жалко стало… — откликнулся Горчак. — Да что с ними поделаешь? Вишь, какие нахальные… Ладно, как только гаркну — ссади атамана. Авось разбегутся… — и, набрав побольше воздуху в грудь, гаркнул: — А ну пошли вон! А не то всех поубиваем!
Серик оттянул тетиву, и пустил стрелу в разговорчивого касога, тот и руками взмахнуть не смог — снопом грянулся с коня. Остальные закружились вокруг тела своего атамана, и вдруг сорвались, и унеслись в степь.
Горчак поглядел им вслед, достал холщовую тряпочку и принялся старательно протирать меч. Протер, вложил его в ножны, крикнул:
— Тро-огай!
Свесившись с борта ладьи, Серик сказал:
— Похоронить бы надо… Как-то не гоже, оставлять стервятникам…
— Свои похоронят… — пробурчал Горчак. — Еще до заката родичи набегут, и разберут покойничков. Вот так, кому-то смерть, кому-то радость… Кому-то мы лишних жен здорово прибавили…
Отъехали от побоища едва ли на версту, когда встретилась очередная запруда. Серик подивился такой благоустроенности; это ж надо, каждую половину дневного перехода — запруда с водой. Ручьев и речек в этих местах что-то не встречается, вот и запрудили ложки да овражки, сберегают снеговую да дождевую воду.
Когда расположились обедать, Серик сказал, сидевшему рядом Рене:
— Ну и рука у тебя, витязь! На што меня рученкой Создатель не обидел, но я не могу щит рассечь махом!
Рене изумленно посмотрел на него, сказал:
— Уверен, что такой щит любой может рассечь махом… Это ж плетенка из ивовых прутьев, обтянутая кожей! Он против сабли и стрелы еще защищает, но против тяжелого меча… Касоги бедны, доспехи мало кто имеет, вот и дерутся промеж себя саблями. Их кожаные рубахи сабля как нож масло режет, а на нас они не рыпаются. Вот только время от времени принимаются купцов грабить, тогда дуче посылает против них конный отряд. Он прошерстит кочевья, касоги откочуют подальше — года три, четыре тихо.
Серик сконфузился, пробормотал:
— Я к ихним щитам не приглядывался…
— То-то я удивился, что ты в щиты не стреляешь. А ведь их стрела из твоего лука запросто пробьет. Ты знатный стрелок, Серик! Я таких еще не встречал… Хотя, говорят, британцы — великие стрелки, но я не видел.
После обеда Рене скинул с себя пропитанную кровью рубаху и плащ, и пошел к запруде, видимо стирать. Горчак сказал:
— Рене, а я думал, что рыцарь без слуги не путешествует?..
Полуобернувшись, Рене сказал:
— Так ведь, слугу кормить надо, а я пока самого себя еле-еле прокармливаю…
Серик разглядывал его доспех. Оказывается, у него только рукава были кольчужные, сам доспех — целиком железный, на ногах еще и железные сапоги, до самой железной юбки. Хороший доспех для здешних мест — подкольчужная рубаха не нужна, так что под жарким солнцем путешествовать не шибко тягостно. Да еще белую рубаху поверх доспеха носит — умно…
Дальше путешествие проходило без приключений. На третий день прямо с ладьи Серику удалось подстрелить чудного козла с длинным носом, так что знатно попировали, и вечером пятого дня завиднелись валы и стены Белой Вежи. Крепостца мало чем отличалась от донской; такие же широкие, приземистые стрельницы, невысокие бревенчатые стены, только над стенами возвышалась еще и белокаменная башня.
