Сердечно благодарен Юлии Марченко, за помощь в написании данного текста.

Снег шел снова, словно не понимая, как он опостылел за бесконечно долгую зиму. Прямо напротив окна, по густо утыканной вентиляционными шахтами, крыше соседнего корпуса, бродили серые люди в ватниках. Они разгребали деревянными лопатами свалявшийся, напитавшийся весенней влагой снег.

Илья некоторое время наблюдал, как подобно мыслям в его голове, невнятные фигуры хаотично перемещаются между трубами, то, появляясь, то опять исчезая за хребтом крыши. Ветер настырно и деловито швырял в них снежной мелочью и раскачивал черные, вровень с крышей, голые кроны деревьев.

"Какого черта, они там два часа уже ползают? - наконец, задался вопросом Илья. - Что за бессмысленная трудодеятельность? Делать людям нечего?

Не уступит ведь сегодня зима. Разве не ясно? Бороться будет за последние свои деньки".

Внезапно, словно оценив, тщету своих усилий, дворники-верхолазы, все разом исчезли из виду, Илья, задумавшись, даже не успел уловить этого момента.

- Вот те на! - удивился он вслух, и даже привстал из-за стола, как будто рассчитывал увидеть их всех внизу. Никого там не было, кроме лохматой дворняги, вынюхивающей что-то у ржавого мусорного бака, да нескольких ворон, опасливыми черными кляксами, чертящими снег на некотором расстоянии от нее.

"Ерунда какая-то", - подумал Илья. Он опять сел и нехотя придвинул к себе иностранный научный журнал, который перед этим вяло пролистывал.

Незаметно подкрались быстрые зимние сумерки. Буквы латиницы на глянцевых журнальных страницах стали расплываться перед глазами. Илья так и не включил свет, а когда стало совсем уже ничего не видно, просто перестал читать. Подперев кулаками щеки, он уныло смотрел в окно. Чёткие контуры за стеклом стали расплывчатыми и постепенно растворились в темноте. Комната же словно ожила в сгущающейся темноте. Тускло-красным светились раскалённые спирали электрокамина. Суетливо подмигивали разноцветные огоньки и цифры на панелях приборов, и им отвечали их отражения в чёрном оконном стекле, за которым, теперь уже во всю мощь повалил снег.

Погас забытый монитор компьютера. Прорезались неслышные ранее разнокалиберные звуки. Негромко завывала в трубах вентиляция, периодически меняя тональность с тоскливой на бодрую. Приглушенно стрекотал из-за закрытой стеклянной дверки самописец. Булькали нагретой водой и жужжали разномастные термостаты. Временами к этой какофонии, то громко, то почти совсем не слышно, примешивалось дребезжание каких-то вибрирующих стекляшек.

Звуки были привычными, Илья их даже не замечал. О работе думать совершенно не хотелось. Да и как о ней думать, когда в голове такая сутолока. Как ни пытайся себя отвлечь, мысли все равно сворачивают в лес, к тихой заводи. Туда, где Анюта бездумно валялась на песке, закинув за голову руки. Илья сидел рядом и подбрасывал на ладони гладкий камешек. Солнце уже садилось, и на песке нарисовалась четкая тень от Анюткиной длинной ноги, согнутой в колене. Тень смутно напоминала Илье киношных пришельцев - такие же истонченные, полупрозрачные конечности, удлиненные шеи. Да и сама она в тот момент, не слишком отличалась в его представлении от марсиан - такая же далекая, недоступная. Почти призрачная... Но так, по земному желанная!

Расстались они пару месяцев назад.

Новый год встречали у Ильи. Веселились в довольно большой компании, в основном, с работы. Анюта была, как обычно весела и непосредственна, может даже чересчур. Перетанцевала со всеми мужиками и хохотала не останавливаясь. Илью такая развязность несколько покоробила, и он нарочито стал уделять повышенное внимание своим гостьям, тем не менее, ночь прошла весело, без эксцессов. Когда же под утро гости, наконец, разбрелись по домам, и грязная посуда была свалена в раковину, Анюта неожиданно набросилась на Илью с яростными упрёками. Сегодня Илья уже слабо помнил их суть, что-то о том, что он не так ей отвечал, всё время ворковал с этой!.. Чуть ли не тискал её на глазах у всех и вообще вёл себя, как последний!.. Всё это несколько удивило Илью, и ему не оставалось ничего, кроме как напомнить, о её собственном легкомысленном поведении. Она начала кричать, что всё это делала ему назло и вообще... Илья раньше никогда ещё не видел Анютку в таком возбуждённом состоянии. Она и так отличалась резким и неустойчивым нравом, а тут ещё, очевидно, сказалось значительное количество выпитого шампанского. Он сидел в трусах и майке на уже расстеленном диване и посоловевшим взглядом следил, как она ходит перед ним взад и вперёд, садится, встаёт, всплёскивает руками и говорит что-то резкое и гневное.

Вероятно, всё в конце концов, обошлось бы, если бы, не повинуясь неосознанному чувству противоречия, он не принялся огрызаться, произнося в ответ на её упрёки, глупые и обидные фразы. Видимо его равнодушный тон окончательно довёл Анютку до белого каления, поскольку она одетая уже в одну только его рубашку, сорвала её с себя, швырнула на пол, быстро накинула свои вещички, шубку на плечи и, грохнув дверью, убежала. Простучали под окном её каблучки, и всё стихло, только в надвигающемся сером рассвете, чьи-то пьяные голоса, время от времени начинали орать одну и ту же песню. Пропев пару куплетов, сбивались и трудолюбиво принимались опять. А он лежал на диване, тупо уставившись на люстру, и забытый телевизор продолжал молоть какую-то посленовогоднюю чепуху.

С тех пор они не виделись. В первые дни Илья испытал даже некоторое чувство умиротворённости и спокойствия, так как Анюта, со своим темпераментом, невольно заставляла под себя подстраиваться, что человека спокойного и уравновешенного, каким считал себя Илья, несколько выбивало из колеи. Но затем появилось лёгкое беспокойство. Разрыв с каждым днём упрочнялся, и то, что он считал раньше безоговорочно своим, теперь ему таковым не казалось.

Воспоминания становились всё более навязчивыми. Каждую ночь он долго не мог уснуть, ворочался на своём старом скрипучем диване, мысленно лаская или ругая её. Днём работа, конечно, отвлекала, а вечером, всё начиналось сначала. Никого кроме неё не хотелось видеть. Он садился за книгу, газету или посмотреть телевизор, а в итоге ловил себя на том, что опять принимался бесплодно рассуждать сам с собой, очевидно избегая простого решения, взять позвонить и попросить прощения. Вернее, он много раз уже собирался это сделать, но, набрав номер до половины, клал трубку, боясь услышать её голос и ничего не ответить. Она бы сразу догадалась, кто звонит, а этого его мужская гордость вынести была не в состоянии.

Так продолжались его страдания и терзания, пока в воскресенье вечером, в самый разгар очередного их приступа, не заявились незваные гости, Володька Степанов и Марек Левицкий, с двумя же бутылками водки. Усевшись втроём вокруг маленького кухонного стола, они как-то очень быстро приговорили первую бутылку, и пока Марек с Володькой хрустели квашенными капустой и огурцами, принесёнными с собой (знали к кому идут, даже хлеба дома не было), Илья стал жаловаться им на свою судьбу. Они сразу же вошли в курс дела и выдали массу полезных советов и констатаций.

- Да плюнь ты на неё! - орал окосевший Володька, ставший по пьяному делу мужским шовинистом. - Ты себе ещё такую бабу отхватишь, что эта стерва от зависти загнётся.

- Вот значит как... - удивлялся Марек - жопа об жопу и разбежались, значит, как шарики в бильярде!

- Стареешь ты, Васильев! - издевался пьяный Степанов. - Тебя уже женщины начали бросать!

- Нет... - гудел Марек с другой стороны стола, - я завтра сам к ней пойду и поговорю. Что она, одурела совсем, что ли? Так ей и скажу...

Илья же по мере опустения второй бутылки, яростно спорил с ними, ударяя себя в грудь, или вдруг неожиданно начинал соглашаться. Когда разлили по последней, гости заметно загрустили и Володька, выражая общественное мнение, предложил сбегать, взять ещё. Дело-то хорошее, говорил им Илья, нужное дело, да вот только завтра эксперимент надо начинать, прямо с утра (они с Володькой работали вместе, в одной комнате). Ну и хрен с ним, возражал Володька, начнём, куда мы денемся, первый раз что ли. Спорить было бессмысленно, да и не особенно хотелось, и они сбегали. Приняв ещё алкоголя, пьяный, женатый Володька, стал завидовать Илье, объясняя ему, какой он дурак, раз до сих пор не понял всех преимуществ холостяцкой жизни. Он де, Володька, будь бы холостым, сейчас менял бы женщин, как перчатки, а так вот, по глупости, по молодости повесил себе хомут на шею, и теперь вот!.. Что, "вот", было не ясно, потому что Степановы жили ещё со студенческих лет душа в душу, растили двух пацанов, а Ольга была милейшая женщина. "Эх, жалко не слышит она тебя, - злорадно думал Илья, - дала б потом просраться!"