— У нас твой отец, это правда, — сказал Нит Имммон.

— Вы украли программу ДНК, которую я для него разработал, — заявил Сахор.

— Ты считался мертвым.

— Она так не думала.

В лаборатории повисла гнетущая тишина. Сахору хотелось, чтобы их троих смыло в океан или кипящую преисподнюю, где можно очиститься от в’орнновских грехов. Однако от этих страшных грехов так просто не избавишься. Может быть, что сделали в’орнны, вообще невозможно исправить, и все же Сахор хотел попытаться.

— Видишь, дорогой, — Гуль Алуф мягко и нерешительно коснулась руки Сахора, — именно поэтому я прекратила эксперименты. Из-за тебя. Я больше не могла выносить твое презрение. Ведь ты не одобрял то, что я делала.

— Как можно одобрить эксперименты над детьми-гибридами, зачатыми в результате в’орнновской похоти? — Гуль Алуф давила на бывшего техномага, заставляя говорить то, чего ему вовсе не хотелось. — Конечно, я презирал тебя!

— Я все остановила, — тихо проговорила Производительница, — потому что ты этого сделать не мог.

Нит Имммон снова откашлялся.

— Что касается Нита Эйнона…

— Мой отец мертв, — проговорил Сахор, не спуская глаз с Гуль Алуф.

— Я его знаю, — сказала Производительница, раскрывая крылья, — он совсем не это имеет в виду.

— Это всего лишь программа, — медленно и уверенно проговорил Сахор.

Гуль Алуф снова улыбалась, но самодовольная улыбка почему-то портила ее лицо.

— Следуя этой программе, я смогу воссоздать его в Нита молекула за молекулой. — Она улыбнулась еще шире. — Могу вернуть его таким, как раньше.

Сахор покачал головой.

— Ты что, ничего не понимаешь?

— А что тут понимать? — пожала плечами Гуль Алуф. — Тебе предлагается обычная сделка, не больше, не меньше.

— Ты бы слышала себя со стороны, — горько усмехнулся Сахор. — Сделка, в результате которой пострадают сотни невинных!

— Они полукровки, какое нам до них дело! — сказал Нит Имммон, забивая последний гвоздь в собственный гроб.

— В этом-то все и дело, — проговорил Сахор. — Тебе на них плевать, разве это нормально?

— А разве нет?

— Нет, потому что они дышат, думают, живут.

— Ну и что? — нетерпеливо спросил Нит Имммон.

— Ты что, вообще ничего не понимаешь? — снова обрушился на техномага Сахор. — Мы никогда не уйдем с Кундалы. Именно здесь нам придется сражаться с центофеннни. Именно здесь нас будут судить потомки. Я хочу, чтобы в’орнны стали добрее и терпимее.

— Когда нас перебьют, это будет уже не важно.

— Как раз тогда это и будет важно.

— Следи за тем, что говоришь!

Нит Имммон раскрыл ладонь, и из нее вылетел крошечный сине-зеленый шар. Сахор сразу понял, что это такое. Поднявшись над их головами, шарик с хлопком раскрылся, и бывший гэргон увидел звездное небо и созвездия, ставшие знакомыми с тех пор, как в’орнны прибыли на Кундалу. Затем показались космические корабли, искореженные гороновым оружием.

— Они приближаются, — мрачно объявил Нит Имммон, — совсем скоро центофеннни будут здесь.

— Если не продолжать эксперименты, — мрачно заметила Гуль Алуф, — мы погибнем во время первой же атаки. От горона не спастись.

— Нам не удается его укротить, — признал Имммон. — Сколько бы мы ни пытались, ничего не получается. Даже Ниту Батоксссу не удалось создать гороновую камеру.

— И вы решили генетически сконструировать гибрид, который…

— Кундалиане оказались более стойкими, чем в’орнны, ты был прав, — признал техномаг.

— Дело не только в этом. — Гуль Алуф бесстрашно смотрела на Сахора. Он уже нанес свой удар, и она выстояла. Уже за это Производительница был достойна уважения. — При слиянии двух рас рождается необычное потомство, совершенно необычное. У детей не просто хромосомный набор родителей, а нечто такое, что делает их почти неуязвимыми.

— Смешение рас не срабатывает, — отозвался Сахор. — Кундалиане и в’орнны физически несовместимы.

— Еще как совместимы. Мои эксперименты это не раз доказывали. — Гуль Алуф буравила Сахора пронзительным взглядом. — Однако сейчас совместимость недолговечна, как радиоактивное вещество с периодом распада в несколько миллисекунд, — признала она. — Пока трудно сказать, насколько жизнеспособны гибриды, хотя то, что расы совместимы, я знаю точно. — Производительница подошла вплотную к Сахору и зашептала: — Нит Батокссс проводил множество экспериментов. Гороновая камера была только одним из них. В его лаборатории мы нашли немало доказательств того, что результаты большинства экспериментов не попадали на матрицу Товарищества. Чем он занимался? Об этом никто не знает. Но ведь это я дала ему жизнь, Сахор, и подозреваю, что он проводил эксперименты параллельно со мной и с той же целью — скрестить в’орннов и кундалиан.

Когда Курган немного пришел в себя, он, прихрамывая, подошел к кровати и сел. Молодой регент, казалось, не замечал огромного тела хагошрина, хотя прекрасно понимал, что чудовище, вне всякого сомнения, заинтересовало бы гэргонов. Курган обрадовался тому, что лишит их этого удовольствия, но скоро опять приуныл. Элеана исчезла, а спальня снова стала похожей на склеп. Везде толстым ковром лежала пыль, ониксовые колонны давили на виски, полумрак казался удушающим. Смерть медленно подползала к Кургану по густой паутине.

Левая нога горела, и, осторожно ее осмотрев, регент увидел, что она распухла, а мышцы онемели. Преследовать Риану бесполезно, равно как и звать на помощь хааар-кэутов. Правитель уже подумывал о том, чтобы обратиться к личному геноматекку, однако потом на ум пришло кое-что получше. Положив яд-камень в алебастровую шкатулку, Курган заковылял обратно по темным кундалианским коридорам. Вернувшись в оружейную, регент спрятал камень в тайник, который обнаружил совершенно случайно.

Боль обжигала ногу и все же практически не влияла на ясность мышления Кургана. Сложнее всего было идти по лестнице. Вцепившись в перила, он спустился на первый этаж и покинул дворец через один из секретных выходов так, что его не заметил ни один хааар-кэут.

На Аксис Тэр наступала ночь. Улицы заливал синеватый свет фонарей. Никем не замеченный Курган влился в поток пешеходов на бульваре Импульса. Он почти не хромал, хотя каждый шаг давался с трудом, и регент мечтал только о том, чтобы рана не кровоточила. Остановившись у ларька на улице Аквазиуса, правитель Кундалы залпом выпил стакан дешевого вина. Вино было скверным, и Кургана чуть не вырвало, зато он немного согрелся и перестал дрожать. Пока Стогггул стоял у ларька, нога затекла и почти перестала слушаться.

Курган пошел на юг, но к тому времени, как он достиг Гавани, боль растеклась по бедру. На улице стало значительно больше гуляющих, а в воздухе витали запахи жареного мяса и тушеных овощей. Внизу на Променаде открылись многочисленные таверны, и песни саракконов разносились словно искры от костра. У Кургана пересохло во рту, и в поисках ларька с питьем он отделился от толпы гуляющих. Вот мелькнул яркий навес, регент двинулся вперед, и тут в глазах потемнело, и Курган лишился чувств. Очнувшись, правитель нашел в себе силы подняться, хотя уже не помнил, куда и зачем идет. Боль стала невыносимой, и пестрая толпа саракконов, в’орннов и кундалиан понесла регента по Променаду к пристани, где стоял корабль Куриона.

На полпути к причалу Курган увидел, что корабля нет. Постанывая от боли, он, тем не менее, двигался вперед шаг за шагом, метр за метром. Регент мрачно смотрел на море Крови. Где же «Омалин», куда он исчез?

Вцепившись в перила причала, Курган уставился в море, хотя при этом он не замечал ни темной воды, ни оранжевой полоски пылающего горизонта, ни силуэты похожих на птичьи крылья парусов. Его снова мучило жуткое видение, которое явилось во время последнего саламууунового транса. Его отец лежал в постели с очередной кундалианкой, вцепившись в ее длинные волосы побелевшими от напряжения пальцами, дышал, словно загнанное животное, и говорил о нем. Кургане. Голос был злым, по-видимому, оттого, что сын (о Терреттте отец вообще не вспоминал) не оправдывал надежд. Веннн Стогггул никогда не был доволен Курганом, а тот особо не старался его радовать. Зачем? Вот отец смотрит прямо на него, обращаясь к несуществующему собеседнику. Веннн Стогггул ругал Кургана, глядя ему прямо в глаза, однако сыну, как обычно, хотелось еще больше разозлить отца. Смерть имеет много ипостасей. Воспоминания Кургана не желали умирать, напротив, они разрастались, словно клубок водорослей. В каждой клетке его тела жил отец, и его влияние Стогггул-младший чувствовал ежесекундно.