У морской миноги есть пресноводная сестра. Ручьевая минога живет во многих небольших речках от Японии до Анадыря. В бассейне Амура она повсеместна, даже в озерах обычна, а нет ее лишь в широких и быстрых речных потоках, особенно где дно не илистое, ибо ил и тина тоже ее «стихия».
Она и внешностью весьма схожа с более крупным и сильным своим родичем. Основное отличие в том, что после метаморфоза личинки-пескоройки ручьевой обитательницы на свет божий является особь с уже почти готовыми к нересту половыми продуктами. Она способна хорошо плавать и, вероятно, ест вовсю. Но вместо того, чтобы надолго уходить в морские края, вскоре «играет свадьбу». Первую и последнюю.
Ручьевая минога хотя и широко распространена, все же немногочисленна. По крайней мере в бассейне Амура. Личинки перед метаморфозом достигают в длину 20–25 сантиметров, а переродившись, несколько укорачиваются.
Нерест в конце мая — июне, икринок от 1,5 до 3 тысяч… А в остальном нет нужды повторяться: гнездо в гальке… странная долгая жизнь личинок вслепую в иле… метаморфоз… И мало интереса к этому существу у промысловиков, а у рыбаков-любителей его и вовсе нет.
Пиленгас — угрызение совести
Красивая, крупная и сильная рыба из семейства кефалевых. Большую часть года живет на морском прибрежном мелководье, в опресненных заливах, питаясь ракушками, рачками и органикой ила. На зимовку же поднимается в устья рек, где залегает в ямах. Встречается в лимане. Весьма схож с белым амуром и так же замечательно вкусен.
В числе рыб бассейна Амура до недавнего времени не значился один интересный, хорошо мне знакомый вид — пиленгас. Прекрасная дальневосточная кефаль. Рыба эта считается морской, живет она вдоль отмелого побережья, но обычна и в опресненных лагунах, и в устьях рек, а на зимовку поднимается по ним и стадами залегает в ямах на 3–4, до 5 месяцев, причем по некоторым рекам пробирается на сотню километров от моря.
Знаменитая черноморская кефаль, шаланды полные которой «в Одессу Костя приводил», — в теснейшем родстве с пиленгасом, сходна с ним внешним видом, размерами, повадками. Но та кефаль распространена почти всесветно, по всем морям и океанам, исключая лишь самые холодные, а ее дальневосточный родич имеет весьма ограниченный ареал. И еще: он самый неприхотливый в обширном семействе кефалевых.
Распространен пиленгас вдоль побережья Желтого и Японского морей, а к северу доходит до Амурского лимана. В последнем он отмечался массами еще в 20-х годах (в районе Частых островов), рыбаки его ловили и в приустьевой части Амура. Обширнейшие илистые мелководья тех мест для него вполне благоприятны, он там если и не обычен, то во всяком случае отнюдь не редок. В лимане Амура теперь добывают по нескольку сот центнеров этой рыбы за сезон, ловят ее там обычно осенью, зимой и ранней весной. И потому есть достаточно оснований включить пиленгаса в список амурских рыб.
А рассказать о пиленгасе я решил все-таки потому, что грызет он мою рыбацкую совесть вот уже десять лет, и грызет по той причине, что слишком рьяно со своими друзьями его промышлял когда-то, ловил в безрассудно большом числе, и оказались у меня в этом недоброй деле азартные последователи, а теперь в тех краях после разбойного промысла этот красавец исчез. Так сказать, информация к размышлению.
Хлеб насущный пиленгаса весьма прост — детрит, мелкие органические частицы из ила. Деликатесами оказываются черви, личинки, мелкие рачки и моллюски. Потребляет он все это на тихих илистых мелководьях бухт и заливов, особенно на отмелях вблизи устьев рек, где слой ила всегда мощен. Плывет себе неспешно, опустившись ко дну головой под углом 30–40 градусов, и скребет заостренной лопатовидной нижней челюстью свой «хлеб». Отфильтровывает и промывает жаберными тычинками, отжимает в сильных глоточных зубах и отправляет в железисто-мускульный двойной желудок. Малокалориен этот корм, но у пиленгаса очень длинный кишечник, и ест он помногу, потому умудряется быть не только сытым, но и жирным. А мясо нагуливает вкусное и питательное. Как у белого амура. Оно великолепно и на сковороде, и в ухе, и в заливном…
Пиленгас красив и строен. Сильное стремительное торпедовидное тело облачено от носа до хвоста в крепкую циклоидную чешую серебристо-коричневатого цвета. Голова небольшая, но широкая, уплощенная. Внешне смахивает на того же белого амура и размерами ему не уступает: средние в наших уловах оказывались при 40–45 сантиметрах в длину с весом 1500–1700 граммов, не составляли редкости и 60-сантиметровые при 2–3 килограммах, и даже таких приходилось держать в руках, что на весах показывали 5–6 кило, имея в длину три четверти метра.
Поймать на крючок, блесну или иную снасть пиленгаса невозможно, никакая приманка его не интересует, ко всему он насторожен. И даже неводом эту рыбу не возьмешь, потому что она легко и ловко перепрыгивает через его стенки. У нас была одна возможность охоты на пиленгаса — колоть его острогой. Снаряжения минимум, времени много не требуется: выкроилось оно — собрался, сплавал, к нужному сроку вернулся. Сегодня здесь, а завтра там…
…К вечеру мы готовили двухвесельную шлюпку, ставили аккумулятор с сильной фарой, а с угасанием зари плыли на мелководья, где днями кормились, а ночами отстаивались пиленгасы. В общем-то это была интересная, эмоциональная рыбалка. Яркий сноп света просвечивал совершенно прозрачный слой воды, выхватывая из темени ровное илистое дно с редкими водорослями, притаившихся камбал и бычков, шныряющих крабов и чилимов. Но все это не удостаивалось внимания рыбаков, они терпеливо ждали появления желанной рыбы. И она обязательно оказывалась по курсу нашей шлюпки, а после меткого рывка остроги билась и успокаивалась на ее дне. Одна, другая, третья… Десятая… Сотая…
Было то давно, в одной из укромных бухт Южного Приморья. Шлюпка с добычей причаливала к берегу, утром экипажи здешних судов и семьи моряков были уже оповещены, и люди бесплатно брали рыбу, кому сколько нужно было.
Год от года пиленгаса становилось меньше, но мы не тужили, потому что были молодыми и беспечными. Острогу насаживали на длинную дюралевую трубку, а в пользовании ею усовершенствовались до удэгейской виртуозности и без промаха доставали даже испуганную, стрелой мчащуюся рыбу, бросая вдогон ей трезубец. И шлюпки к утренней заре подходили к берегу все так же почти доверху загруженными.
Мы быстро научились эту рыбу коптить, икру в ястыках подсаливали и подвяливали… Продукт получался изысканнейшего вкуса.
…В 1978 году я после 18-летнего отсутствия побывал в тех краях. За это время на берегах знакомой мне бухты многое изменилось, хотя осталась она укромной, тихой и чистой. Молодые рыбаки бойко ловили камбалу, морских налимчиков, бычков, попадались красноперочки. И креветок-чилимов дотраливали мизерными сборами. Спросил о пиленгасах и получил ответ, как пулю в сердце: «Их здесь теперь нет… Старожилы говорят, что когда-то водились».
Недавно я опять побывал там. Перед возвращением в Хабаровск долго сидел в уединении у входа в бухту. Был пасмурный туманный вечер. Устало шевелилась, шуршала и шептала у берега тяжелая морская вода, пахло солью, водорослями и морем; недалеко вздыхал океан. А я вспоминал давние баснословно удачные походы за пиленгасами и казнился: в том, что во многих местах не стало этой чудесной рыбы, и моя вина. Можно было оправдаться тем, что был молод тогда и беззаботен, что весь улов шел в дело и не имелось в нем ни на копейку корысти, наконец, и тем, что в то время проблемы бережного отношения к живым ресурсам мало кого беспокоили. Но все равно грызет совесть, и давит сердце сознание своей причастности к расхищению былых богатств.
Не хочу, чтобы сын мой и внук давали волю своим рыбачьим страстям, а потом мучились подобными угрызениями совести. И всем братьям по удочке и махалке — это слово мое.
