Оживают тотчас после очищения рек ото льда. Избегая противной им мутной воды, сразу ищут тихую чистую на мелководье. Несколько дней разгоняют кровь, разминаются, а потом набрасываются на еду. На рыбу в основном нажимают, ибо она для нашего типичного хищника корм номер один.

Уж что-что, а поесть сом любит, особенно после многомесячной голодовки. В майские праздники в протоке у обсохшего озера Катар выудил я как-то на крючок с червяком метрового сома с невероятно раздутым брюхом, а из пасти торчали хвосты двух карасей. Подумать только: после столь чудовищного обжорства сом позарился еще и на простого дождевого червяка!

Я не поленился «проинвентаризировать» содержимое сомовьего брюха, а выявленное записать: четыре карасика длиной от 12 до 14 сантиметров, 15-сантиметровый сазанчик и конь такой же длины, пара средних чебаков. Горчаков и чернобрюшек не считал. Однако по сравнению со щукой сом не покажется таким уж обжорой: та запросто заглатывает рыб длиной в треть своей собственной, большинство прочих хищников — в 20–25 процентов, сом же — всего в 12–15 процентов: брюхо-то у него короткое.

И все же при обильном корме сомовье обжорство удивительно. Приходилось в этом убеждаться при разных обстоятельствах, и можно бы передать впечатления от этого, но лучше будет привести яркое описание утробного шабаша сомов из комаровской «Золотой удочки». Мелкая рыба скатывалась по обмелевшему ручью, а в устье ее поджидали сомы. Хищники…

Но больше всего меня поразил сом, в желудке которого оказались четыре… среднеразмерные косатки, причем у трех из них в «боевом» положении были верхние колючки, а у двух и боковые. У сравнительно свежих они сохраняли остроту, у той же, что успела побледнеть, размягчились… Оказывается, крепким да еще и очень эластичным стенкам сомовьего желудка и защитное оружие косаток не страшно, а ферменты и кислоты их быстро размягчают, переваривают.

С момента освобождения рек ото льда до нереста сомам далековато, и потому у них все это время одна забота: чревоугодничество. Больше всего от них страдают караси и сазаны, чернобрюшки и востробрюшки, чебак и горчак да им подобная удоболовимая рыба. Однако наш головасто-усатый обжора не боится, как видно, заглотить и косатку с ее смертоубийственными колючками да ядовитой слизью. Раки, моллюски, черви, личинки — тоже в его меню. А о лягушках он мечтает денно и нощно.

Натуралисты патриархально-уравновешенного старого уклада дружно и долго писали, что лов сомов «на квок» (когда по воде ударяют деревяшкой с чашевидным углублением на конце) потому и успешен, что рыбы этот звук воспринимают за лягушачий и спешат на добычу. А оказалось не так. Теперь говорят, что «квок» имитирует, да и то грубо, звуки захвата сомом пищи. Услышал — и туда: кто-то что-то нашел съедобное и трапезничает. Впрочем, этот вопрос не закрыт до сих пор: некоторые уверяют, что «квок» напоминает звуки, издаваемые самкой, которая привлекает самца.

Мне много раз приходилось интересоваться содержимым сомовьих желудков, и потому я кое-что из того, чем живет эта рыба, узнал. Посторонние, то есть неудобоваримые, предметы встречались редко: папковая гильза, винтовочный патрон, согнутый гвоздь, пробка, алюминиевая ложка, небольшой кусок поролона… А вот из брюха балхашских сомов, как свидетельствуют газеты, чего только не извлекали: шкалики из-под водки и пивные бутылки, галоши, куски мыла и консервные банки. Даже кирпич зачем-то заглотил один из старых балхашцев. А в последнее время рыбаки в Балхаше стали успешно ловить крупных сомов на… лоскутки полиэтиленовой пленки, насаженной на крючок… Отчего такое — не знаю. Возможно, плохо там стало с сомовьим кормом, в Амуре же его пока хватает? Вряд ли. Вероятно, и на Амуре сом пойдет на полиэтиленовых (или клеенчатых) рыбок, как уже идет верхогляд.

У сома великолепные органы чувств. Исключительно острое обоняние, прекрасный слух, органы вкуса — на губах, усах и во рту, да и просто на поверхности тела во многих местах. На тех же усиках — осязательные рецепторы, а боковая линия помогает «осязать» на расстоянии, улавливая малейшие движения и вибрации. И оттого-то сомы легко ориентируются в водной стихии темными ночами, хотя зрение у них, по-видимому, неважное. Большая часть рыб спит, а он шествует этак неспешно и почти беззаботно собирает жертвенную дань.

Среди рыболовов-любителей нередки люди, не утруждающие себя изучением биологии рыб. Эти-то как раз и не перестают удивляться: как это в кромешной тьме можно бодрствовать и охотиться. Пусть великолепное обоняние, тонкий вкус… Они забывают о боковой линии, а ведь это очень высокочувствительный орган, особенно у ночных хищников: он воспринимает колебания натянутой нитки толщиной в четверть миллиметра. Благодаря ему рыба прекрасно ориентируется в темноте и в непроглядно мутной воде, «видит» даже мелкие движущиеся предметы и даже неподвижные, покоящиеся на дне, четко воспринимает. Доказано же, что ослепленная щука ловит добычу как ни в чем не бывало. А сомовьи глаза-дробинки в угольно-черной темноте — все равно что ничего…

Я знаю сома и как терпеливо-умелого придонного засадника, и как выносливого охотника-поисковика. Броски его из укрытия на жертву короткие, но очень проворные и редко не достигают цели. Он может скрытно приблизиться к стайке рыб, мощным ударом хвоста заводоворотить их, а пока те очухаются — несколько штук ловко проглатывает. А то рванет вдогон да так резво, что выпрыгивает из воды во весь «рост»… Правда, плюхается в свою стихию неуклюже — мокрым тюфяком, поднимая тучу брызг и водяные пласты.

Сом бесподобно вынослив и живуч. В садке или в сырой траве борется за жизнь не хуже змееголова, ротана или карася, ловко и подолгу ползает по сырой или росной траве. Он может кроме жабр дышать и кожей.

Мне однажды посчастливилось наблюдать, как сомы вереницей, след в след, низкой травяной ложбинкой перебирались из наглухо перекрытой сетью протоки в недалеко шумящий Амур. Вода тогда пошла на спад, рыбе надо было спасаться… Взял я в сачок четырех хороших сомов и присел на кочку, удивляясь. Стал считать кочевников-беглецов. Потом пошел рядом с одним верзилой. Тихо шагал за ним, но тот не останавливался до самой реки.

…Пора рассказать и о размножении сома. Нет нужды перечислять даты его начала в разных местах и в разные годы, потому что куда проще сказать: как только полая вода над травой да разливами окажется при 18–20 градусах и непременно на повышении уровня.

Нерест — на мелководье. Собираются рыбы в удобных для икромета местах стаями и играют: шумят, плещутся, бьют хвостами, а самые горячие даже выпрыгивают. В эту свадебную пору соперники недружелюбны, утрачивают осторожность, а о еде и не помышляют.

Икра определяется на затопленную траву и между кочек. Она видом вроде бы лягушачьей. У «рядовой» сомихи созревают несколько тысяч икринок, великанши же выметывают их до 180–200 тысяч. Не все сразу: нерест сома длится до полутора месяцев.

…Отшумели брачные игры, оплодотворенная икра приклеилась к травинкам, а дальше все идет как положено, как всегда было от века, по отработанному «сценарию»: через 4–5, а то и 6–7 суток, в зависимости от температуры воды и погоды, из икринки появляется личинка, еще 2–3 дня она дозревает, а в декадном возрасте существо вроде черненького головастика начинает свободную жизнь, которая может или оборваться в любое мгновение, или затянуться на долгие десятилетия — в подводном мире все во власти случая.