— Хорошо… Вот тут у нас еще один вопрос от господина Селиверста, он спрашивает, помог ли эффект тотальной девитализации согласно и добровольно…

— Одну минуточку! Одну минуточку! Слушайте, Артем, а у вас другие вопросы есть? Другие какие слушатели? В конце концов, практически у нас на нашей территории не один господин Сильвлистер проживает! Или, может, вас надо именовать господин Зильвербергер? Так прямо и скажите!

— Разумеется, разумеется, у нас от других слушателей еще туева хуча вопросов. Ха-ха! Но пока небольшой перерыв и — рекламная пауза!

— Ой мороз, моро-о-о-оз, не морозь меня!.. — тоненько, но с чувством выводил дядя Боря Дубинин, вольно откинувшись на спинку сиденья и тремя пальцами небрежно пошевеливая «палку». На пальцах красовалась ничуть не поблекшая наколка «БОБ» — память рабочегородковской юности. Это сейчас коли чего хочешь, а тогда и выпереть из школы могли за здорово живешь. Лихость! Значит — три швейные иголки связывались, макались в авторучеч-ные чернила и р-р-р-раз!..

Машина шла как по шелку, несмотря на то что дорогу не чинили с незапамятных времен. Тут был секрет, в который даже с его тридцатилетним шоферским стажем влезть было трудно — совсем не получалось. Колеса-то у лайбоч-ки отсутствовали! Имелись какие-то широченные полозья, наполированные до сияния, и боле ничего. Все остальное почти как у людей, кабина там роскошная, фургон, фары — только туалета не было, ну и вот двигатель тоже нелюдской, какая-то коробка внутри со вздутиями разными, и все, но в двигатель он и не лазил. Если чего случалось, а на его памяти было такое раз-другой, не более, занимались этим ихние механики… Припомнив механиков, дядя Боря маленько поскучнел, но песню не бросил.

— «А не моро-о-озь ме-и-ня, ма-е-го-о-о коня!..» — Песня была любимая, запевалась сама; правда, за голос нервный напарник чуть его однажды ручкой заводной не саданул, так это… Не всем же Кобзонами быть. Где Кобзон сейчас, вот интересно… Что-то давно не появлялся… Накатило, что ли? Тьфу-тьфу, не к правде будь помянуто! Нашел о чем думать, пень старый, хрен с ушами!

Машину слегка повело, и дядя Боря придержал «палку» уже всей пятерней, а левой достал платок и вытер лоб, подглазья и шею. Господи, спаси и помилуй… Хотя Кобзону сейчас за сто, кажись, а говорят, после сорока редко накатывает. «Говорят»… Да кто чего про это знает? Трепотня одна, языками полощут, боятся, сволочи, а полощут! Хреноплеты. А если честно… Чего бояться-то? Это сейчас страшно, а потом… Вот на Карабека Осмонова накатило? Накатило. Был человек, а стал… Как помер. Ничего не помнит, никого не узнает, то есть и узнает, и помнит, но как будто в книжке читал; мимо детей родных проедет, улыбнется и не остановится. Семья, конечно, сначала выла, и поощрительную пенсию когда получали, мать его первое время чеки рвала, ногами топтала, по земле каталась. Причитала на весь городок — у-у-у-у!» Мороз по коже. Она и до того знаменитая плакальщица была, на все похороны большие приглашали, из глубинки за ней приезжали… А сейчас приглашают, у кого кто в Посредники попал. Отпеть…

Сорок седьмой километр. Так, сейчас поворот паскудный, в прежнее время там вечно гаишник прятался. Все знали и все равно попадались… Двигатель загудел чуть громче, начинался подъем, даже при такой автоматике мух ловить не стоило.

Выкатившись на гребень холма, дядя Боря чуть прижал клавишу на «палке», и машина послушно притормозила; он утопил клавишу до щелчка и остановился совсем.

Отсюда Базу было хорошо видно — и забор трехметровый по периметру, и шоссейку уже добротную, и все здания, белые, с черными сплошными окнами. Это отсюда они черные, да и рядом, хоть носом прижмись, все равно ничего не видно. Зато изнутри в рамах как нет ничего, прозрачнее стекла. И третий корпус различался до гвоздика. Самый здоровенный, как стадион, с этими панелями блескучими на крыше. А за дальним забором дорога в город, но по ней только автобусы ездят с Арендованными, грузовикам туда нельзя и вообще никакого другого транспорта.

Интересно все-таки… Дядя Боря крепко потер лысину со лба на затылок. Ведь вот столько лет при технике, а ничего не понимает. Ни как машина эта работает, ни зачем они Базу эту выстроили… Аппаратуру какую-то без конца туда возят, а от чего она работает — хрен разберешь. Ни линии от высоковольтки, ни подстанции, ни кабеля… На третьем корпусе на крыше это что угодно, только не солнечные батареи. И что они вообще там делают, поди тоже разбери…

Ладно, наше дело шестнадцатое. Бабки платят, «палка» крутится, и шандец.

В долину он спустился на хорошей скорости и к воротам хотел подкатить по-пижонски, но без резины ни звука не было такого фэбээровского, ни тормозного пути. Скука, одним словом. Ворота открылись, как всегда, медленно и беззвучно, и въехал он так же, хотя тут он уже как бы и не при деле — автоматика безопасности въезд контролирует, чуть попытка прибавить, и сразу же впереди такой щит на пару тонн — раз! Тоже и аповцы стоят с пушками. Говорят, заряд такой, что на максимуме не прошибает, не рвет, а сразу все в кисель, кости внутри в щебенку дробит… Дядю Борю опять зазнобило, но управления он не потерял.

За контрольной зоной его уже поджидал Посредник из диспетчеров. Этот был новый, прежде он его тут не видел, да и какая, хрен, разница: они сразу все как на одно лицо становятся… Куда деваются прежние, дядя Боря не знал и, если честно, знать не хотел. Переводят их, и все. Как и остальные, Посредник ловко запрыгнул в кабину, ткнул ключ в приемник и уставился на экранчик «стукача». Дядя Боря ничего не различал там, но знал, что Посредник увидит, что надо, и мысленно говорил ему: «А вот хрен тебе, и не простой, а в косу плетенный, с резьбой и насечкой!..»

— Вы восемь минут стояли перед спуском, — не переставая улыбаться, серым голосом объявил Посредник. — Зачем, какая цель?

— А показалось, движок стучит, — охотно отвечал дядя Боря. — Дай, думаю, заглушу, потом снова запущу да послушаю…

— Это незначительное нарушение, — тем же голосом прервал его Посредник. — Это не ваша обязанность. Это обязанность механика. Об этом следует докладывать ему. Выношу благодарность за заботу о механизмах и предупреждаю: суммой незначительных нарушений будет значительное нарушение.

— Ну извините, я ж хотел как лучше, — понурил голову дядя Боря. — Так вот всегда, хочешь-то как лучше… Э-э-эх, начальство…

— Не следует обсуждать. У вас новое задание. — Посредник выдернул ключ из приемника и вставил второй. — Ваш груз следует доставить к грузовому помещению третьего корпуса.

Дядя Боря вспотел так, как не потел никогда. Казалось бы, чего там, ну довез, и ладночки. А вот поди ж ты. Вспотел.

— …Ваш ключ уже введен в машину, двигайтесь только по желтой полосе, — говорил Посредник, — у грузового помещения остановитесь и развернитесь трапом к воротам, ждите, пока появится грузовая команда с транспортером… Вы усвоили все?

— Ага, — сказал дядя Боря. — Понял, не дурак.

— Избегайте этого слова! — неожиданно повышенным тоном одернул его Посредник. — Оно некорректно и опасно!

— Понял, понял! — ошеломленно согласился дядя Боря, хотя не понял ничегошеньки.

— Благодарим вас за понимание. — Посредник улыбнулся и заговорил прежним голосом: — Начинайте движение.

Первый раз за два с лишним года дядя Боря забирался так далеко на территорию Базы; обычно все кончалось у въездной зоны, где его встречал кто-то из Посредников и команда, перегружавшая привезенное на специальную платформу и увозившая ее в неизвестном направлении. А тут чего-то прямо такое доверие, как финскому президенту… Или подловить хотят? Дядя Боря напряженно соображал, механически двигая «палку» в нужных пределах. Да не похоже… у них это просто, мигом бы выперли, а на молодого сразу бы еще и накатило… Ну теперь-то уж что… Не отмажешься…

Ничего такого особенного смятенный разум дяди Бори по дороге не отметил. Правда, патрулей что-то многовато — по такой сравнительно маленькой территории шаталось аж три группы, и ни одного Посредника, что было особенно странно. А так все в пределах нормы.