Заперев дверь, она взяла сына за руку и шагнула на лестницу. Пальцы у Руслана были холодные и чуть липкие, и она, раскаянно припомнив, что забыла помыть ему руки после какао — он всегда чуть-чуть проливает на пальцы, — принялась на ходу тереть носовым платком маленькие безвольные кисти.

Как всегда, на перекресток они вышли в тот самый момент, когда с Донецкой на Пудовкина выкатывал серый автобус — громадный, в темных непрозрачных стеклах, но жуткий в своей бесшумности и поворотливости. По борту медленно извивалась лилово-оранжевая эмблема, знак, похожий на перекрученную кирилличную «А», и все, кто видел его, ни секунды не сомневались, что это сокращенное «АРЕНДА». На самом деле, как ей говорил Петр Кириллович, отец Анжелки, никому не известно, что это за эмблема на самом деле, и эмблема ли. Арендаторов никто никогда не видел, а Посредники только сообщали, не объясняя ничего. Иногда ей казалось, что автобус дожидается только их, стоя всю ночь где-то в ближнем переулке, и трогается в тот самый миг, когда они с Русланчиком выходят из подъезда. Пару раз она с Арником наполовину всерьез обошла ночью все закоулки микрорайона. Однажды привиделось во сне, как автобус медленно вырастает из какого-то жуткого ничто, какой-то клубящейся пузырчатой мерзости… Ей никогда не удавалось различить, сидит ли в автобусе кто-нибудь еще — даже водителя не было видно.

Дверь поднялась вверх, как нож гильотины, пахнуло теплом, каким-то дезодорантом, и одновременно черным языком под самые ноги выехал ребристый трап.

— Доброе утро, Елена Евгеньевна, — сказал бесплотный и бесполый голос откуда-то изнутри. — Здравствуй, Руслан. Мы радостно ожидаем тебя.

Мальчик привычно выпустил ее руку, сосредоточенно, словно отмеряя расстояние, шагнул вперед, на трап, и вдруг, повернувшись на уже почти втянувшемся трапе, взглянул ей в лицо, помахал рукой и хмуро улыбнулся.

— У меня сегодня много работы, — хрипловато сообщил он. Помолчал и добавил: — Мам.

Когда Лена поняла, что бежит за автобусом, серая громадина уже поворачивала к центру города, набирая скорость и исчезая в направлении проспекта Ахунбаева. Остановившись, задыхаясь и глотая слезы, она шептала: «Господи!.. Господи!..», пытаясь не поверить тому, что увидела, и уже рыдала в голос, чувствуя, что не поверить нельзя.

Здоровенный, обтянутый настоящей, вытертой местами добела кожей, чемодан миллион лет назад был сделан в Народном Китае и куплен дедушкой Чипы для гастрольных поездок. Прожив долгую бурную жизнь, утратив ремень, замок, пару заклепок и еще что-то, чемоданище был безжалостно заменен роскошным «Самсонайт Краш Пруф» и сослан в чулан для хранения всякой дряни. Но для сегодняшних нужд он подходил как нельзя лучше — Дарума просто заурчал от удовольствия, когда Чипа с Морганом выволокли антиквариат на свет и протерли куском старых джинсов. Обвязать его куском репшнура и отрегулировать беседочный узел, чтобы развязался от легкого потягивания кончика, было делом четверти часа.

Яблоки Нурик уже купил, привез и теперь вовсю хрустел самым красным; а еще три здоровых мешка стояли в тени, распространяя густой аромат. Выбрать их было не так просто, потому что при любой проверке слишком хорошие могли вызвать у патруля желание как следует черпануть и, соответственно, обнажить груз; слишком плохие могли вызвать неудовольствие или подозрение и, как следствие, более серьезный шмон… Желтоватая некрупная грушовка, запашистая, ровная и чуть надбитая, выглядела как надо.

Дарума сидел на скамейке в тени, рядом с мешками, подобрав под себя толстую ногу, почесывал толстый живот, благодушно помаргивая толстыми веками — круглый, славный и безобидный, он своим видом обманывал всех, даже знавших его. Мало кто знал, что он может запросто провисеть час на одной руке под потолком, или пробежать двадцать километров, или… Но Чипа знал. Ведь он стоял за кустами с бесшумным пластиковым «глоганом», когда командир голыми руками упокоил двоих из Арендной полиции. Апошки решили вежливо проводить его до патрульного вездехода, потому что у него документы были слегка просрочены. Почему-то у них не оказалось с собой портативного оборудования, и это была удача. Аповский сканер тут же запросто выкачал бы все подчистки, переклейки и микроповреждения защит.

Поэтому Дарума вперевалку дошел с ними до машины, поставил ногу на подножку и неудачно так с нее сорвался. Заохал, согнулся, ухватившись за колено. Когда апошки бросились помочь, он вбил одному ребра в сердце, а другому, лапнувшему «скорую» кобуру, носовые кости в мозг. Чипины умения не понадобились — командир строго-настрого приказал палить, только если апошки успеют дернуть железо.

Так у них появилась пара аповских пушек с полными зарядами, аповский сканер и аповский коммуникатор, на котором слушались все переговоры и раскодировались текстовые сообщения. Даже когда коды начали менять, Морган расколол алгоритм, и они спокойно читали тексты от патруля и патрулю… Жаль, нельзя было взять их тачку, но ее наверняка могли отследить, ведь ее даже поджечь не удалось, поэтому Нинка засадила термитную гранату внутрь, хотя Нурик свистел, что они и внутри несгораемые. Вот бы посмотреть, что там взаправду осталось? Но на этом сыплются все фраера, а они, слава богу, уже почти профессионалы — как-никак, четыре акции, всего один накат и ни одного трупа с нашей стороны…

Поглядывая на руки уютно жмурившегося командира, Чипа ощущал одновременно восхищение и легкий холодок там, где хрустнула тогда грудная клетка аповца. Самое жуткое в Даруме и было вот это — толстые пальцы с бугристыми, как осетровые хрящи, квадратными ногтями. Как-то Чипе довелось во время гриппа прочитать книжку, где был рассказ про тетку, подглядывающую за игроками в казино, и она смотрит только на их руки: руки у всех разные, и по рукам она про них понимает больше, чем по мордам и по всей остальной внешности. По рукам Дарума получался настолько страшненький, что приходилось гнать от себя всякие ненужные мысли…

Передышка кончилась, Чипа снова натужно поднял чемодан, в котором было килограммов шестьдесят пять; чтобы ручка не оторвалась, приходилось придерживать и за репшнуровую обмотку. Он доволок его до крыльца, потом втащил в дом и с матерным шепотом попер в дальнюю комнату, под Нинкину кровать.

Нинка спала или притворялась, что спала, прямо поверх покрывала, подобрав под себя ноги в старых кроссовках. Лежала лицом к стене и не повернулась даже тогда, когда он со скрежетом принялся заталкивать чемоданище под кровать. Нурик, зашедший следом, помог ему.

Выпрямившись, они присели на маленький диван, Чипа вытер лицо и руки, затем пошел к холодильнику за водой, а Нурик принялся озираться. У Чипы в доме он не был, да и знакомы-то они были всего две недели — Дарума привел и коротко приказал работать вместе. Вчера он пригнал тяжеленный грузовик и поставил его в саду. Нурик офи-генно водил, был классным механиком и мог из любого «сарая» сделать машину для Большого Кольца. Больше о нем Чипа и другие ничего не знали.

— А это кто? — Нурик кивнул на портрет худого улыбающегося мужчины в очках. Рисунок был приколот к стене прямо так, без рамки.

— Никто, — коротко ответил Чипа, откручивая крышку с горлышка. — Портрет неизвестного работы неизвестного художника.

Нурик хохотнул.

Звякнули пружины. Рывком повернувшись, Нинка села на кровати, потом так же рывком встала и выбежала из комнаты.

— Чего это она? — Нурик поглядел ей вслед и вопросительно повернулся к Чипе. — Обиделась? А чего ты сказал?

— Все-то тебе надо знать… — сквозь зубы выдохнул Чипа. Крышка сидела мертво, пальцы скользили по запотевшему пластику и срывались. — Командир приказал проверить? Или по своей инициативе?

— Дурак ты, — без особого запала сказал Нурик. Отобрав у Чипы бутылку, он одним рывком свернул пробку и глотнул пару раз. Потом сунул минералку Чипе. — Мне-то какое дело? Это вы чего-то заколбасились!

Чипа не взял бутыль. Он смотрел перед собой, и лицо у него было серое.