Единственным, что омрачало ее настроение, были мысли о Глебе и герцогине Агнессе. Если бы можно было передать весточку, что она жива и здорова. Она была уверена, что Глеб порадуется за нее и не станет слишком горевать от разлуки, ведь у каждого свой путь.

В дверь постучали. На пороге стоял Азар.

— Я слышал, ты передумала возвращаться и остаешься на острове? — спросил он.

— Это правда. Я буду учиться, как ты. Зосима обещал показать мне, как делать, чтобы еда появлялась прямо из воздуха, — похвалилась Марика и вдруг взгрустнула: — Жалко, что я не могу рассказать об этом моему названному брату, Глебу. Вот бы он удивился!

— Это нетрудно сделать, если у тебя есть магический кристалл, — как бы невзначай сказал Азар.

— У меня он есть! — воскликнула девочка и тотчас спохватилась: — Только, чур, об этом никому. Мне не велели об этом говорить.

— Не волнуйся. Никто не узнает, — пообещал мальчик.

Марика достала с полки коробку и бережно извлекала оттуда хрустальный шар.

Азара обожгло завистью, точно по нему стеганули бичом. До сих пор он думал, что обладать магическим кристаллом может только взрослый, умудренный опытом чародей, но не девчонка, несведущая даже в азах волшебства и считающая появление еды из воздуха величайшим достижением магии. У каждого волшебника был свой магический кристалл, и никто другой не мог прикасаться к нему. Этот должен был принадлежать ему, Избраннику, но приблудная воровка украла его.

— Что надо делать? — спросила Марика, не замечая алчного блеска в глазах Азара.

— Смотри на кристалл и думай о тех, кого хочешь увидеть, — с трудом справившись с нахлынувшими на него чувствами, произнес Азар.

В мире, где правят чародеи и законы магии порой сильнее физических законов, время течет по-иному. Каждый, кто переступил эту черту, перестает существовать для смертных, хотя продолжает жить своей жизнью. Марике казалось, прошло много дней с тех пор, как она спаслась в огне, между тем петля времени замкнулась, и в хрустальном кристалле она увидела начало рокового дня после пожара.

Пламя бушевало до рассвета. Только когда обрушилась крыша и не осталось никакой надежды, Глеб затих и перестал рваться в огонь. В поникшем, перемазанном сажей юноше было трудно признать сиятельного принца. Постепенно люди тихо разошлись. Им было невыносимо стыдно смотреть в глаза друг другу. А Глеб все стоял, взирая, как на пепелище умирают последние отблески огня и пепел покрывает руины сединой. Стражники хотели увести принца домой, но он приказал оставить его в покое, и они почтительно отошли. С малых лет Глеба учили, что монарх не должен показывать своих чувств, однако сейчас он забыл это правило. В этот день он не хотел быть королем и нести бремя власти. Как можно отвечать за судьбы множества людей, когда не смог спасти единственного, самого близкого друга?

Горе, боль и отчаяние выплеснулись наружу, и он зарыдал, не сдерживая слез. С гибелью Марики что-то в его сердце выгорело. На пепелище не осталось ни любви, ни дружбы, лишь пустота и обгорелые головешки чувств. Он плакал, пока все слезы не кончились. Глаза стали сухими и горячими, но боль утраты так и не утихла.

Пепелище еще курилось, а вокруг него, неизвестно для какой поживы, уже собрались вороны. Их карканье разносилось по округе погребальным причитанием. Кто-то робко тронул Глеба за локоть. Он нехотя обернулся и увидел Прошку.

— Пора возвращаться. Так недолго и застудиться, — сказал паренек.

— Какое это теперь имеет значение? — отмахнулся Глеб.

Жизнь-то не кончилась. У каждого своя судьба.

Что ты понимаешь? Она готова была пожертвовать всем ради меня, а я не защитил ее даже от людской молвы. Чего стоят власть и корона, если они сделали меня рабом? Я должен был бросить все и находиться рядом с ней в кузне. Пусть бы огонь пожрал нас обоих! — с горечью выпалил Глеб.

Видя, как глубока скорбь Глеба, Марика устыдилась своего счастья. Пожар и людская злоба забылись, будто все это было давным-давно, но Глеб разбередил затянувшуюся рану. Она не могла радоваться, пока он льет по ней слезы, но как сообщить ему, что она спаслась?

Прошка старался хоть немного утешить хозяина, но у него самого будто вынули сердце, а вставили камень. Образ черноволосой девчонки до сих пор так и стоял у него перед глазами. Уж больно она его задела за душу, как присушила. Так бы все бросил и пошел за ней. Да что теперь об этом думать! Даже камушек заветный ей счастья не принес. Вон как удача оборачивается: одного в царские палаты, а другого в полымя.

— Зачем так себя изводить? Живым же в землю не сойдешь, — в сердцах сказал он.

Марика пригляделась к пареньку. На память пришло, как тот похвалялся, будто ему бывают видения. Интересно, врал или нет?

«Прошка, холера тебя задери! Неужели не чувствуешь, что я живая! Ясновидец липовый», — с жаром воскликнула она, глядя в упор на его отражение в кристалле.

— Вот те на! — вдруг вскрикнул Прошка и огляделся по сторонам.

— Что случилось?

— А ну как она живая? — сделав страшные глаза, проговорил паренек.

— Это дурная шутка, — процедил Глеб.

— Нечто я посмею так шутить? Мне голос был.

— Какой голос?

— Ейный. Будто она ко мне по имени обращается и говорит, что живая.

— По имени? А почему к тебе, а не ко мне? — спросил Глеб, не слишком доверяя мальчишке. Ради того, чтобы утешить своего хозяина Прошка мог наговорить все, что угодно.

Паренек смутился под взглядом Глеба и неловко признался:

— Ну, если честно, она сказала: «Прошка, холера тебя задери, неужели ты не чувствуешь, я живая». Вот те крест!

Это было похоже на Марику. Глеб пристальнее взглянул на паренька. Кто знает, насколько правдиво то, что ему мерещится? «Часто его видения сбываются», — тихонько шепнула проснувшаяся в душе надежда.

С Глеба, как по волшебству, спало оцепенение. Прошка поразился произошедшей в нем перемене. Только что он был безвольным и потерянным, а теперь в его глазах горела решимость, точно позади не было бессонной ночи, полной волнений и тревог.

— Если ты прав, то в кузне должен быть погреб, где она могла спрятаться, или подземный ход. Я снаряжу людей. Мы должны разобрать завалы и найти ее, — сказал Глеб.

Пепелище еще не успело остыть. От недавно потухших головешек исходило тепло. Кроткое и согревающее, оно было даже желанным в ноябрьской промозглости. Люди принялись разгребать головешки. Глеб не гнушался тяжелой работы и вместе с простолюдинами растаскивал обуглившиеся кирпичи и обгоревшие балки.

Скоро затянул заунывный мелкий дождь. Морось водяной пылью повисла над землей, окутав ее серым влажным саваном. Она окончательно остудила угли, оставшиеся от кузни. Вместе с тем угасла и надежда на то, что девочку обнаружат живой.

Под грудой пепла отыскали разбитый кувшин с золотом. Люди суеверно сторонились находки. Не нашлось ни одного смельчака, кто решился бы притронуться к проклятому металлу. Заметив замешательство слуг, Глеб, не колеблясь, поднял несколько монет. Он не страшился заклятого клада, ведь Марика не побоялась достать его из-под земли. «И поплатилась за это», — мелькнуло в глубине сознания.

Неужели бездушный, желтый металл стоил того, чтобы рисковать из-за него жизнью? Глебу вспомнился Лунный рыцарь. Вот кто познал, что золото и деньги сами по себе ничего не значат. Вся их ценность лишь в головах людей. Для того, чтобы это осознать, рыцарю из легенды пришлось пройти через тяжелое испытание и распроститься с земной жизнью. Но Марика никогда не придавала значения деньгам и роскоши. Зачем только она взялась выкапывать этот злосчастный клад!

В памяти всплыло, как однажды девочка бросила все, чтобы прийти на помощь к нему, незнакомому мальчишке. Уж так она была устроена, что забывала о себе ради других. И тут словно кто-то подсказал ему, что надо делать. Он приказал собрать золото.

— Монеты пойдут на строительство часовни, чтобы путники больше не обходили здешние края стороной. Пусть люди приходят сюда поклониться бескорыстию тех, кто, не думая о себе, помогает другим, — сказал Глеб.