– Мечта, – напомнила Финн.

– Да, мечта. С тех самых пор, как Шнеегартен снял фальшивый холст и под ним оказался настоящий Рембрандт, я стал мечтать о том, как мы найдем сокровища старого Вильгельма, купим на них какое-нибудь крепкое спасательное судно и будем плавать на нем по всем морям, искать затонувшие суда, старинные дублоны и приключения. Я даже название уже придумал! Назовем себя искателями сокровищ и будем снимать документальный фильм о своих путешествиях. А в спонсоры возьмем американских производителей гоночных автомобилей. И каких-нибудь французских виноделов, чтобы иметь постоянный запас вина. Ну, можно еще рекламировать гели для волос или зубную пасту. Обязательно купим попугая и назовем его Капитан Флинт. Сам Джонни Депп будет умолять нас взять его на рыбалку.

– Идея с гелем для волос мне нравится, – засмеялась Финн. – А о попугае забудь – они ужасные грязнули.

– Такая была чудесная мечта, – вздохнул Билли.

Финн медленно обвела глазами комнату и о чем-то задумалась.

– Он ведь дважды это повторил, – наконец сказала она.

– Что?

– Там, на острове… Ты сказал, что это как мальтийский сокол, только настоящий. А потом, когда мы уже отчаливали, он сказал мне: «Передай моему племяннику, что он был прав насчет птицы».

– Я не понимаю.

– Ну помнишь, в «Мальтийском соколе» они все гоняются за фигуркой птицы и считают, что она то ли из золота, то ли из бриллиантов и только сверху покрашена чем-то для маскировки. И ради нее они готовы на все, и дело доходит даже до убийства, а потом выясняется, что это фальшивка. Тот толстяк начинает скоблить статуэтку перочинным ножом, и внизу оказывается простой свинец.

– Сидни Гринстрит. Это он играет толстяка, Каспара Гутмана.

– А ты сказал, что сокровища в пещере – это как мальтийский сокол, только настоящий.

– Я все равно не понимаю, – покачал головой Билли. – Не ходи кругами, говори прямо.

– Да не кругами. Понимаешь, не кругами, а слоями! – Голос Финн звенел от возбуждения. – Вот так и настоящий Рембрандт был спрятан под слоем Рембрандта фальшивого.

И тут Билли понял. Затаив дыхание, он обвел глазами украшенные лепниной потолок и стены. Лианы, птицы, удивительные звери, большие и маленькие.

– Джунгли, – прошептал он.

– Сокровище, спрятанное в джунглях! – подхватила Финн. – Он ведь нам говорил. Он сказал, что у нас остался дом в Амстердаме и «лавка чудес» и что этого хватит на всех.

Она нашла на столе старинный морской кортик, возможно принадлежавший самому Вильгельму ван Богарту, выхватила его из ножен и воткнула узкое лезвие в гипсовый орнамент на стене. На пол посыпалась штукатурка. Финн отковырнула кусок лепнины, и белая щель вдруг сверкнула рубиновым блеском.

Она продолжала осторожно соскребать гипс, и скоро ей на ладонь упал кроваво-красный камень размером с яйцо дрозда. Должно быть, он стоил целое состояние, и таких камней здесь были сотни, а может, и тысячи. Финн аккуратно расчистила лезвием шестидюймовый квадратик между лепниной, и ей на лицо упал золотой отблеск.

– Так вот что скрывал Рембрандт! – потрясенно прошептала она. – Вся эта комната – настоящий клад!

Она продолжала работать ножом, и шесть квадратных дюймов чистого золота превратились в квадратный фут. Издалека до них донеслось дребезжание дверного звонка.

– Это, наверное, Дерлаген.

– Я отошлю его прочь, – усмехнулся Билли. – Скажу, что мы затеяли небольшой ремонт. – Он вдруг замер в дверном проеме. – А интересно, сколько сейчас времени в Джакарте?