— Милицию проверять? — усмехнулся Вася.

— Проверять надо все, — возразил Андрей. — Ну-ка покажи, что за бумажка.

Он пробежал глазами письмо:

— Да… бумага серьезная. И все-таки надо уточнить. Только без всяких комиссий. Поручить кому-нибудь…

— Поручите мне, — вызвался Саша. — Я проверю.

— Будут там с тобой разговаривать! — возразил Герасимов.

— А почему бы и нет? — сказал Андрей. — Напишем ему удостоверение. Пусть сходит и все выяснит. Пока же вопрос этот надо вообще снять.

Только выйдя в коридор, Саша почувствовал, как он голоден, и вспомнил, что с утра ничего не ел.

— Ну, я в столовку, — кивнул он Беленькому и помчался к лестнице. Но здесь его ждал Петька Грачев.

— Сашка, здорово! — закричал тот издали, сияя всеми веснушками. — Ну и горазды вы заседать! А еще геологи. Юристам сто очков дадите!

— Да тут, видишь ли, такое дело… Арестовали нашего студента.

— За что?

— Не знаю. Пришла из милиции бумажка…

— Ну, значит, дело табак! Глаголь аминь и сматывай удочки. Ибо, как поется в гимне бюрократов:

А здесь, выходит, все с обратным знаком.

— Брось балагурить! Человека выручать надо…

— Стоящий парень?

— Колька-то? Конечно! Представить не могу, что с ним случилось… А тут находятся такие: поскользнется человек, так они готовы еще подножку дать. Сейчас вот с одним сцепился на бюро…

— С Герасимовым?

— А ты его откуда знаешь?

— Слышал, что водятся еще такие ископаемые на геофаке.

— И в самом деле ископаемое. Напустился на вороновских ребят, так они ему дали прикурить!

— Я думаю.

— Ребята что надо! Вот бы с кем поработать… Ну, а ты как?

— Я к тебе вот за чем. Начал изучать кристаллографию. Нам без нее, сам знаешь, никак. Ну и подумал, почему бы не послушать у вас лекции. Разрешение взял. И с расписанием тоже нормально: в эти часы у нас лабораторка по физике, я вечерами смогу отработать. Только вот неудобно как-то в чужую группу вваливаться одному… В общем, давай встретимся где-нибудь перед лекцией.

— Ладно. Встретимся у деканата.

Бенецианов с самого начала понимал, что все «открытия» Герасимова выеденного яйца не стоят. Но давняя неприязнь к Воронову взяла верх. Модесту Петровичу казалось, что каковы бы ни были результаты обсуждения вороиовской кафедры, оно лишний раз покажет, что обстановка там все-таки ненормальная.

И что же получилось?.. Этот аспирант Грекова спутал все карты. Принесла его нелегкая!

Модест Петрович тяжело вздохнул, оделся и хлопнул дверью кабинета.

В конце коридора его догнала Софья Львовна.

— Модест Петрович! Вы еще не ушли?

— Да вот заседали, — устало проговорил Бенецианов.

— По вороновской кафедре?

— Ну да…

— И что же?

Бенецианов махнул рукой:

— Чепухой все кончилось. Этот бездарь из мухи слона раздул…

— Я же в самом начале не советовала доверять Герасимову… Ну да не расстраивайтесь! Поедемте с нами. Вы еще не знаете: Мышкин сменил «москвича» па «волгу». Такая прелесть! Хотите вам покажем?

Софья Львовна огляделась по сторонам:

— Мышкин!

— Я здесь.

Бенецианов поморщился. Видимо, супруг Софьи Львовны был ему не очень по душе.

— Мышкин, Модест Петрович согласился поехать С нами. — Софья Львовна выразительно моргнула мужу.

— К-хе… Очень приятно. Здравствуйте, Модест Петрович. Милости просим…

— Да я, собственно… — замялся Бенецианов.

— Едемте, едемте, Модест Петрович! — Софья Львовна тронула его за локоть. — На дворе вон какой дождь!

Машина стояла у подъезда. Мышкин торопливо открыл дверцу:

— Пожалуйста, Модест Петрович.

— Нет, уж прежде даму.

Машина тронулась.

— А как Греков? — доверительно спросила Софья Львовна.

— Раскусил, кажется, и он нашего Ахилла, — оживился Модест Петрович. — Так что профессура теперь едина. Решили действовать. Скоро поставим вопрос на Совете. Главное теперь — как можно больше фактов.

— Так я, пожалуй, знаю уязвимое место вашего оппонента...

— А именно?

— Молодежь! — выпалила Строганова.

— Не понимаю…

— Я хочу сказать, что сила Воронова в поддержке молодежи. Он для них — бог! Да-да. Поэтому надо прежде всего раскрыть глаза молодежи…

— Но как это сделать?

— Есть у меня кое-что на примете…

— Да? — Модест Петрович недоверчиво покосился на Строганову.

Та многозначительно промолчала.

— Вы знаете, что ассистент Воронова Ларин скоро выступит с защитой диссертации?

— Что же из этого? Диссертация на уровне. Я просматривал.

— Диссертация, может, и на уровне. А слышали, какой разгромный отзыв пришел из экспедиции, где работал Ларин?

— Разгромный?

— Ну, положим, не совсем. Но будет над чем призадуматься Совету. Нина Павловна шепнула мне, что Ларин совсем растерялся.

— К-гм… Представляю, как ринется Воронов защищать своего подопечного, чтобы сгладить впечатление.

— Нет, по имеющимся у меня, сведениям, Воронов как раз и не собирается этого делать. А вот нам, пожалуй, надо бы сделать все возможное, чтобы «сгладить впечатление».

— Нам? Кому нам?

— Ну, мне или вам…

— Мне?! С какой стати?

— А вы представляете, какое это впечатление произведет на диссертанта?

Бенецианов пожал плечами:

— Допустим. А дальше?

— А дальше вы постараетесь, чтобы вновь испеченный кандидат перешел на вашу кафедру.

— Как так?

— Очень просто. У нас ведь открывается вакантное место доцента. Я думаю, Ларин на это клюнет. У Воронова такого места не предвидится.

— Гм… клюнет… Еще бы не клюнуть. Но для чего это нужно? Что будет он делать у нас на кафедре?

— Заниматься минералогией.

— Да?.. Впрочем… Тэ-тэ-тэ! Заниматься минералогией… Изумительно! Софья Львовна, вы — гений! Заниматься минералогией у нас на кафедре. Ну конечно! Где же кроме! Не в кузнице же Воронова. Это будет показательно… Единственный ученик Воронова, не порвавший с геологией, ищет у меня убежища! Единственный минералог бежит с кафедры минералогии! Только… Вы уверены, что согласится он покинуть Воронова?

— Это предоставьте мне, Модест Петрович.

— С удовольствием, дорогая Софья Львовна!.. Мы, кажется, доехали? Что значит «волга»!

— Да. И мы хотели бы просить вас, Модест Петрович, зайти к нам завтра вечерком отметить, как говорится… Мышкин!

Тот обернулся:

— Тормоза скрипят, Модест Петрович. Без обмывки хоть не езди! Так что, милости просим…

Легко сказать, проверить. А как это сделать? С чего начать? Там, за этой дверью, думать будет поздно. Саша оглянулся на забранные решеткой окна и, так ничего и не придумав, шагнул к крыльцу. Но дверь перед ним вдруг открылась, и навстречу вышел... Краев.

— Колька!

Тот удивленно поднял глаза:

— Ты чего здесь?

— Да вот… Выручать пришел.

— Кого? — недоверчиво покосился Колька. — Меня?!

— Ну да! Я ведь сразу не поверил всему этому. Ерунда какая-то! Недоразумение!

— Никаких недоразумений! Зря сюда не приводят.

— Но тебя же выпустили?

— Выпустили… Под расписку.

— А что все-таки случилось?.

— Эх, Сашка, если рассказать, и не поверишь…

Жизнь в самом деле не баловала Кольку Краева. Навсегда запомнились ему огромные кулаки отца и мутные, словно остановившиеся глаза, какими смотрел он на них с матерью, вваливаясь поздно ночью в тесную каморку, где негде было и спрятаться от родительского гнева. Затем следовала разухабистая ругань, грохот падающей мебели, звон разбиваемой посуды, и, наконец, ночная сырость двора пронизывала Кольку, забиралась под материнскую кофту, наспех наброшенную почти на голое тело.