— Нет, не Светка. Таня с Люсей! И никто их не просил. А напустились на меня, хоть беги да извиняйся перед тобой… Но я не затем пришел. С какой стати на всех дуешься? Не думай, что я не знал, кто затеял эту историю с крестами. А выступил против тебя потому, что больно легко ты поддался Войцеховскому. И проучить тебя за это следовало.
Саша молчал. Иван достал папиросы, чиркнул спичкой.
— И смотри, не вздумай девчатам рассказать о нашем разговоре.
— Понятно, — буркнул Саша.
— Ну, ладно, я пойду, — поднялся Кравцов. — Три километра топать.
— А ты заночуй у нас!
— Нет, я с рассветом выезжаю.
— Пойдем провожу.
— Это зачем? Сам дойду… Ну, бывай! — Он крепко пожал Саше руку.
Саша в задумчивости смотрел ему вслед. Вот тебе и Иван. «Не тот друг, кто медом мажет…», — вспомнились слова старика. А Люся… Ведь это ее выступление вывело его тогда из равновесия. Это от ее глаз он прятался, бродя по вечерам темными переулками. А она, оказывается, не только не сердится на него, но даже…
Он опустился на крыльцо и долго смотрел на усеянное звездами небо.
***
Дождь, зарядивший после обеда, так и не перестал. Земля намокла. Сапоги стали пудовыми, лопату не вытащить из борозды. Работу пришлось бросить.
С поля шли молча. В деревне ребята разделились. Саша повернул к своей избе, но его задержал Валерий:
— Пойдем со мной.
— Куда?
— В профилакторий.
— Куда, куда? — не понял Саша.
— В профилакторий, говорю! Промок, наверное, насквозь? И я тоже. А печи хозяйки сейчас не топят. Так что, не обсушишься. Надо греться по-таежному.
— Неудобно…
— По-твоему, лучше заболеть?
Саша заколебался. Чего тут, в самом деле, неудобного!
— Пошли, — согласился он, и они зашагали к лавке сельпо.
Там была почти вся бригада Краева. Глаза у ребят блестели.
Фарид шагнул им навстречу:
— Вот и хорошо! Возьмем на троих, ребята! Все уже сообразили, одни мы остались.
Валерий поморщился:
— Пить здесь? Мы не извозчики! — Он купил бутылку вина, хлеба и колбасы. Кивнул Саше.
— Пошли к нам!
В избе было неприветливо. Хозяйка, действительно, печь не топила, и Саша не стал даже раздеваться. Но после первой же выпитой рюмки озноб кончился, и по всему телу разлилось приятное тепло.
Выпили еще. И Саше стало совсем хорошо. Изба показалась уже почти уютной, а залежалая колбаса даже вкусной. И сам Валерий — не таким уж плохим парнем. В конце концов, никто вот не догадался предложить ему выпить после такой слякоти. А Валерий предложил. Мало ли что было у них когда-то… А Валерий снова налил по рюмке и заговорил:.
— Ты, Сашка, парень стоящий. Один я знаю, какой ты парень. Только жизнь твоя будет нелегкой.
— Почему?
— Никто тебя не поймет. Люди еще не доросли, чтобы ценить хорошее. Да-да! Не смейся! Думаешь, я сам не знаю, что хорошо и что плохо? Или мне самому не хочется делать хорошее? Еще как хочется! Но ты мне дашь гарантию, что и другие будут делать так же? Нет, не дашь! И никто не даст!
— Постой-постой! Что-то я тебя не пойму. О чем ты?
— А вот о чем. По-моему, чтобы жить по-настоящему честно, слышишь, честно, и никогда не кривить душой, делать только добро, надо быть уверенным, что и все другие будут отвечать тебе тем же. А то с какой стати…
— А-а! Теперь понятно. Только что же получается? Выходит, самому-то тебе на все наплевать? Мне вот, например, самому хочется быть честным. Какое мне дело до других! То есть, не то чтобы никакого дела не было. Но главное для меня — в своих глазах быть человеком… Да и тебе самому разве не хочется быть честным? Так и другим. Вот тебе и гарантия!
— Да брось ты, Сашка! Мало ли, что нам хочется! А кругом такие вот краевы да войцеховские. Попробуй быть с ними честным. Или думаешь, они хотят нам добра? Как же! Ну, мне, положим, и ждать от них нечего. Знают они, что я и говорить с ними не хочу. Но ты ведь их терпишь, даже порой хорошо к ним относишься. И чем они тебе отплачивают? Как поступили в последний раз? А? Молчишь?.. Так что же, по отношению к ним я тоже должен быть честным, по-твоему? Нет, спасибо! Это уж толстовщина какая-то!
— Чудак ты, Валерка! Не в них же дело… Пусть они оказались трусами, предателями, что ли. Но разве ты сам хотел быть на их месте? Да я бы после этого…
— Ну, конечно, сейчас ты готов пожалеть их. А тогда тоже психанул.
— Тогда мне обидно стало, что Иван и Люся…
— Люся… Да, это, брат, девчонка! Одни глаза чего стоят. Я бы за нее… Знаешь, Сашка, я за ней на край света поехал бы! А ты?
— Что я?
— Ну, чего притворяешься! Что я, не вижу, ты с нее глаз не спускаешь!
— Я?!
— А то нет? Да и она тоже…
Саша почувствовал, что краснеет.
— С чего ты взял?
— Слушай, Сашка, это правда? Правда, что ты к ней ни-ни?
Саша молчал.
— Ну, что молчишь? Я тебе все сказал… Если ты в самом деле по отношению к ней ничего… то не мешай мне. Слышишь? Не мешай! И выпьем за это…
— За что выпьем? — Саша встал и сжал кулаки. — За что ты предлагаешь выпить?!
Валерий растерялся:
— Да ты чего? Я же по-дружески…
— Молчи! По-дружески… Что ты понимаешь в дружбе с твоими гарантиями!
— Но я люблю ее…
— Врешь! Если бы любил, не торговался бы со мной, как на базаре. — Хлопнув дверью, Саша вышел из комнаты.
Дождь не переставал. Но теперь он освежал разгоревшееся лицо.
«Вот гад! Не мешать ему. Еще смеет говорить о ней, как о какой-то Аллочке или Вике. Да за нее любой пойдет в огонь! Любой! Только уж не Валерий. И разве можно говорить об этом вслух? Разве можно вообще кому-нибудь сказать о том, как хочется ее видеть…
Так что же это? Неужели он… любит ее? А Наташа?.. Нет-нет! Наташа всегда будет его лучшим другом. Но почему же он думает не о Наташе, а о ней? Только о ней! Все время только о ней!»
***
В тот вечер у дома бабки Маши до ночи не смолкали голоса. Накануне здесь опрокинулся воз соломы — колесо соскочило с телеги, или еще что-то случилось, но солома так и осталась лежать под старым тополем, и теперь на ней расположились ребята из одиннадцатой.
Сначала общим вниманием завладел Краев. Все покатывались от смеха, слушая невероятные истории, героем которых был сам Колька. Потом заговорили о спорте. Затем вспомнили, кто что знал таинственного и необъяснимого. И тут вдруг раскрылся «талант» Бори Ваймана. У него в запасе было столько сверхъестественного и страшного, что удивительно, как он вообще не боится ходить по земле. Сам он, правда, ничего такого не встречал. А вот его тетя и бабушка и одна мамина «знакомая»…
Но Борю перебил Костя Славин:
— Хватит, Борька, ерунду пороть! Пусть лучше Сашка расскажет, как он тогда с пижонами расправился.
— Правда, Саша! Расскажи! — поддержали ребята.
— Нашли о чем вспоминать. Ну, шел я с вечера…
Ребята притихли. Пришлось рассказать все.
— А ты, Сашка, свой парень! — проговорил Краев. — Я это еще на последнем собрании понял. Вот тебе мои пять!
— Парень-то он мировой, — заметил кто-то из темноты. — Но вот покрывать Войцеховского не стоило.
Подошли Джепаридзе и Войцеховский.
— Ребята! Вы тут сидите, а там такое творится!
— Где?
— В избе, у девчат. Понимаете! — начал Войцеховский. — Мы хотели их подзавести, стали мяукать под окнами. А девчата нас — водой! И тут… Вот хохма! Подвернулся. Петр Ильич, к ним зачем-то шел. А они на него — целое ведро воды! Он как закричит: «Безобразие!» — и к ним в избу. А мы ходу! Представляю, что там сейчас делается. Потеха!
— Ничего себе, — сказал Саша. — Подвели девчат, и потеха!
— А что? — усмехнулся Войцеховский. — Не лезь, знаешь, куда не просят. Не то пожалеешь.
Саша поднялся:
— Какая же ты дрянь, Войцеховский!
Войцеховский шагнул было к нему, но дорогу преградил Краев.
— А тебе чего? — зло бросил Войцеховский.
— Сунься, увидишь!
