Правда в его словах была, но и необходимость перехода нашего спортивного хозяйства на новую экономическую платформу назрела. Доказательством этому были конкретные факты. В 1989 году в Стокгольме мы в очередной раз стали чемпионами мира по хоккею. После награждения в ратуше вернулись в загородную гостиницу, где наши повара накрыли столы, а мы отметили свой успех. Утром стали собираться в аэропорт, и тут мне докладывают: нет Саши Могильного, одного из молодых и самых ярких наших хоккеистов. Жил он в одном номере с Сергеем Федоровым, поэтому в первую очередь я обратился к нему:

– Где Саша?

Федоров, пряча глаза, ответил:

– Не знаю. Утром проснулся, его уже нет.

Мы конечно же сразу поставили в известность посольство, полицию. Еще надеялись, что Могильный прибудет в аэропорт к отлету самолета. Но наши надежды не оправдались. Потом, уже играя в Канаде, Могильный примерно так объяснил свой побег: «Почему я не могу распоряжаться своими силами, своими знаниями, своей жизнью, в конце концов?»

Так думал не один Могильный, и, если мы хотели, чтобы побегов больше не было, нужно было переходить к профессиональному спорту. А тогда писать объяснительную записку в ЦК КПСС и беседовать в компетентных органах пришлось мне.

В 1989 году в Спорткомитете СССР вновь стало два самостоятельных управления: хоккея (его возглавил Анатолии Михайлович Кострюков, тренировавший московский «Локомотив») и футбола (его возглавил я). Это дало мне возможность сосредоточиться только на проблемах футбола.

На чемпионат мира 1990 года в Италии мы смогли пробиться, со скрипом пройдя отборочный турнир (две ничьи с исландцами, ничья с Австрией, проигрыш ГДР), но там даже не вышли из группы, проиграв румынам и аргентинцам с одинаковым счетом 0:2. Оргвыводы последовали незамедлительно: Лобановский был отстранен от сборной.

В Италии со сборной СССР я не был. Говорю это не в оправдание, поскольку вину за провал конечно же разделяю наравне с другими.

Просто по линии ФИФА на период проведения чемпионата мира я был назначен руководителем делегации в одну из подгрупп, базировавшуюся на Сардинии, где и провел три недели. В эту подгруппу входили англичане, ирландцы, голландцы, и у меня появилась возможность понаблюдать, как проходит у них тренировочный процесс, чтобы сравнить его потом с нашим. Правда, оказия для этого случилась непредвиденная. После второго поражения нашей сборной в подгруппе меня разбил радикулит. Боли были ужасные. Я еле-еле передвигался. Заметив это, руководство английской сборной предложило свою помощь. Меня привезли на их базу, и там я, что называется, на практике смог убедиться, насколько медицинское обеспечение у англичан было на порядок выше нашего. Я имею в виду не профессионализм врачей, а техническое оснащение медлаборатории новейшей диагностической аппаратурой. Между прочим, и то, что с командой прилетели три хирурга, два терапевта, психолог, стоматолог.

Наблюдая за ирландцами, поразился другому. Они жили на берегу моря в бунгало – экзотических хижинах, крытых пальмовыми листьями, бегали по утрам по песчаным пляжам, занимались там гимнастикой. Я поинтересовался у их тренера Джеки Чарльтона, родного брата знаменитого игрока сборной Англии Бобби Чарльтона:

– Где и когда вы здесь тренируетесь? Тут же полей нет.

На что получил удививший меня ответ:

– Мы сюда приехали играть, а не тренироваться.

Не знаю, насколько честен был со мной Джеки, но с такой методикой ирландцы лавров в Италии не снискали и уехали оттуда битыми, как и мы.

Настроение из-за поражений нашей команды было «стабильно плохим». Когда выпадало свободное время, уезжал вместе с женой на экскурсии. Татьяне впервые тогда разрешили сопровождать меня. Поездки помогали отвлечься от рабочих проблем. На Сардинии, как и на других островах Средиземноморья, есть много мест, где ты оказываешься сразу в разных исторических эпохах и остро чувствуешь культурную преемственность человеческой истории. Мы стояли на развалинах античного стадиона, и у меня вдруг возник вопрос:

– Таня, а как тогда чествовали победителей состязаний?

– В их честь сочиняли эпиникии, хвалебные песни, где обязательно упоминали и их родных, и друзей, и тех, кто помог победить.

– Тренеров, одним словом?

– Ну да, и начальников спортуправлений, – смеется жена.

– Славу делить легко, – подумал я. – А что делали с теми, кто возвращался в свой город проигравшим?

– Если верить древним историкам, первым делом спортсменов спрашивали, чего им не хватило для победы. Но вообще-то за большую честь считалось уже то, что их посланец был в числе сильнейших.

– Прошел отборочные соревнования, – опять горько пошутил я. – А вот у нас за это такие эпиникии сочинят, что мало не покажется.

На Сардинии мыс удивлением узнали, что за последние десятилетия были первыми русскими, которым разрешено было сюда приехать. Интерес к нам у местных жителей был неподдельным.

С Левой Зароховичем мы родились в июне 1941 года, с разницей в три дня. Свои дни рождения решили отмстить без суеты и гостей. Поехали в рыбацкую деревушку, где было всего домов тридцать, зашли в таверну, попросили у се хозяина разрешения выпить прихваченную с собой бутылку «Столичной». На тридцатиградусной жаре водка быстро стала теплой. Мы удивились, когда хозяин подал нам вместе с легкими закусками холодный томатный сок. Предложили ему выпить, но он отказался, хотя присел и принял участие в разговоре:

– Если бы даже пили сейчас виски, я бы все равно понял, что вы русские.

– А как вы это определили? Вы хорошо знаете русских? – спросил Лева.

– Во всяком случае, считаю, что хорошо знаю. В юности я был матросом на рыбацком сейнере, мы часто заходили в ваши воды, я даже долго и близко дружил с одной ленинградской девушкой. Об этом у меня самые лучшие воспоминания. И вообще ваша страна удивительная. Когда там живешь, тебе трудно и многое непонятно, а когда уезжаешь, остается добрая и светлая память. А сейчас у вас там, кажется, перестройка, да? – Это слово он сказал по-русски. – Но то, что показывают по телевизору, – бардак! Магазины пустые, на улицах стреляют, в мусорных баках учителя роются. Удивляюсь, как вы еще футбольную команду собрали! Впрочем, извините, не буду вам мешать!

Мыс Левой остались пить теплую водку под томатный сок.

– Это он только Москву по телевизору видел, – сказал Зарохович, имея в виду хозяина таверны. – А что за пределами кольцевой дороги делается?! Как в таком бардаке, действительно, спорт сохранить? Говорим, бразильцы – великие футболисты. Почему? Не потому ли, что у них там полей в десятки раз больше, чем у нас? Ты видел у англичан, как медицина и наука футболу служат? А тут, в Италии? Сколько спортивных изданий, телеканалов? В магазинах – детские футболки, бутсы! У нас же этого днем с огнем не сыскать!

– Это голы в мои ворота, – отвечал я. – По идее, я за все это и должен отвечать. Меня журналисты называют главным футболистом страны.

– Ответчиков в одном лице мы находить умеем быстро. Может, действительно, придет такой час и на тебя покажут как на крайнего. Но разве суть от этого изменится, скажи? Идеи идеями, они, я знаю, есть, но, чтобы их осуществить, нужны усилия не только спортивных функционеров, но и политиков, экономистов, идеологов. Видел, к примеру, как сейчас теннис в этом плане раскручивают? Так вот, я убежден: лет через пять-шесть это вот такие результаты принесет! – Лева поднял большой палец. – Футбол – хозяйство более сложное, а значит, еще большие усилия требуются. Не будет их – чего добьемся?

Тогда мы еще не знали, что худшие времена наступят с развалом СССР.

На чемпионат Европы 1992 года в Швеции сборную укомплектовали в основном из игроков, выигравших «золото» Олимпиады в Сеуле, естественно, во главе с тренером той олимпийской команды – Анатолием Бышовцом. Только теперь она называлась сборной СП Г.

Пройдя без проигрышей отборочный цикл, мы вроде бы неплохо начали играть и в группе финального турнира: ничья с ФРГ, ничья с обидчиками прошлого финала чемпионата Европы – Нидерландами. Оставалось взять очки у шотландцев, которые потеряли шансы идти дальше, и мы это просто обязаны были сделать.