— Ну что ж, поговорим как боги… — отвечал Владигор. — Зевулус, мне не нужна эта война, и я ее прекращу. Неважно как — победив персов или заключив с ними мир. А затем я докончу то, что начал, и если ты будешь мне мешать, я тебя убью.

— О мой недруг, почему бы тебе не убить меня прямо сейчас?.. Другого-то случая может и не представиться…

— Хорошо. Спустимся вниз и вступим в бой.

— Ты слишком торопишься. Ты еще не выслушал меня.

— Говори…

— Мне нужен ВЕЛИКИЙ ХРАНИТЕЛЬ. ТВОЙ ВЕЛИКИЙ ХРАНИТЕЛЬ. Если ты отдашь его мне, я, может быть, и оставлю тебя и твоего молокососа Гордиана в покое… на время, пока я буду занят более важными делами… Ну как, договорились?

— Нет.

— Ты же силен, Ненареченный бог. Зачем тебе какой-то камень? Ты и без него прекрасно можешь править Синегорьем. Он пригоден лишь для того, чтобы узнавать о грядущих затмениях и открывать врата времени. Но о затмениях тебе расскажут астрономы, а врата времени — к чему они тебе?

— А тебе?

— Когда я стану первым среди богов, врата мне пригодятся.

— Не выйдет, хотя бы потому, что я никогда не уступлю камень тебе. Это все равно что вложить в руки убийцы нож.

— Как благородно! Неужели, прожив столько лет в этой клоаке, что называется Римом, тебе не надоело быть благородным? Рим утратил право на существование, когда надел на маленького мальчика тогу лишь для того, чтобы его убить, а палач изнасиловал девочку потому, что не мог казнить девственницу.

— Этот Рим принадлежит прошлому, и я не собираюсь его возвращать.

— Ну ладно, ладно, не хмурь брови, договоримся иначе. Создай Хранителя времени из Гордиана, получи камень для Рима и… отдай его мне. В конечном счете, мне все равно, каким ВЕЛИКИМ ХРАНИТЕЛЕМ владеть.

Владигор разомкнул магический круг и шагнул к Зевулусу.

— Мразь! Да я задушу тебя собственными руками…

— Не меня, а себя, — захохотал Зевулус.

В то же мгновение чьи-то пальцы, невидимые, но необыкновенно сильные схватили Владигора сзади за горло. Он попытался разжать их, но с таким же успехом мог бы гнуть стальные прутья. Владигор ударил локтем того, кто, по его разумению, должен был находиться у него за спиной, но неведомый враг увернулся.

— Не люблю, когда в моем доме ведут себя буйно… — прошипел вкрадчивый голос.

Пальцы сдавливали горло все сильнее, и Владигор начал задыхаться. Тем временем Зевулус обыскивал одежду синегорца. Владигор изо всей силы пнул чародея ногой в живот, и тот отскочил, согнувшись от боли.

— Я так и думал, — выдохнул Зевулус, хватая ртом воздух. — Ты слишком хитер… и ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ при тебе нет… Ну что ж… лучше услышать «нет», чем не услышать вообще ничего…

Цепляясь за стену, Зевулус двинулся к выходу. В дверном проеме он обернулся и погрозил желтым сухим кулаком Владигору. Стены храма заходили ходуном, будто собирались рухнуть, и чародей исчез. А невидимые руки продолжали стискивать шею Владигора. Чудилось, что храм наполнили многочисленные черные тени, они извиваются и строят Владигору мерзкие рожи… Еще мгновение, и пальцы невидимого великана переломят синегорцу хребет… И тут отчетливая и ясная мысль, будто вспышка молнии, мелькнула у него в мозгу…

«Я не вижу этих рук… так пусть он не чувствует моего тела…» Все свои магические силы, Владигор вложил в это краткое заклятие.

И неведомые руки разжались… Владигор вырвав из ножен меч, нанес удар туда, где, по его предположению, находился враг, но клинок рассек пустоту. За спиной Владигора никого не было. А стены храма по-прежнему ходили ходуном, и тени, свиваясь в кольца, метались из стороны в сторону… Змеиная шкура сама скользнула ему в руку, будто опасалась, что впопыхах синегорец о ней позабудет. Владигор выскочил наружу, но яркий солнечный свет не вернул отчетливости очертаниям предметов — лишь к причудливым извивам серых теней прибавилась пляска сине-красных кругов. В глазах Владигора все помутилось, он оступился на краю полуразрушенной башни и полетел вниз, скользя по крутому склону. Тени, вырвавшись из храма, неслись за ним, но не могли настичь. Без сознания упал Владигор у подножия башни, а когда пришел в себя, и разлепил веки, солнце в кровавом облаке уже заходило за горизонт.

Прежде чем прижечь и перевязать рану, врач дал Гордиану выпить настойки мандрагоры. Весь остаток дня, ночь и весь следующий день император проспал. Никогда прежде не снились ему столь удивительные сны. Он видел себя прогуливающимся вместе с Мизифеем в тени портика в яркий летний день. Беседа текла неторопливо, будто вода из мраморного фонтана.

— Если ты видишь человека, который в жаркий полдень или в дождь идет посредине улицы, а не скрылся в тени портика, что ты подумаешь о нем? — спросил Мизифей.

— Что он глуп… — ответил Гордиан и, помолчав, добавил: — Или его мысли текут иначе, чем мои.

— Мысли слишком многих римлян текут иначе, — заметил Мизифей.

— Порой нелепые мысли приносят удивительные плоды…

— Увы, эти мысли бесплодны.

— Не во власти императора указывать другим, как мыслить. Достаточно того, что я указываю, как поступать.

Мальчик лет шести в белой тоге с пурпурной полосой, какую положено носить в его возрасте, подбежал к ним, неся в ладошках штук пять или шесть большущих сосновых шишек.

— Какая тебе больше нравится, доминус? — спросил он у Гордиана и прищурил светло-голубые, казалось, светящиеся изнутри глаза.

Одна их шишек была на редкость огромна — под каждой толстой чешуйкой прятался крупный, черный орешек. Гордиан протянул руку, чтобы взять подарок, и с удивлением заметил, как изменилась его ладонь — она сделалась шире, и вдоль ладони змеился тонкий белый шрам… Это была рука совершенно другого человека…

Гордиан вздрогнул от боли в плече и проснулся… Он лежал у себя в палатке, всю грудь и плечо покрывали плотные бинты. Рана слабо ныла. Мизифей сидел возле походной кровати императора и, по своему обыкновению, что-то писал на восковых табличках. Заметив, что Гордиан пошевелился, Мизифей поднял голову и одобрительно кивнул:

— Как ты себя чувствуешь, сынок?

— Я видел сон… Сначала я подумал, что он о будущем. Но теперь знаю: мне привиделся сон о другом времени…

— Если бы Архмонт был здесь, он бы объяснил тебе смысл твоего сна.

— Он говорил… да, да, я точно запомнил — такое случается, когда минуешь временную развилку…

Если это так, то несколько часов назад произошло нечто важное, определившее его судьбу. Но что?.. Битва при Резайне? Нет, другое, пока ему неведомое…

— Я уже отправил донесения сенату с сообщением об одержанной победе и захваченной добыче, — сообщил Мизифей.

— Мы захватили добычу? — спросил Гордиан.

В горле у него пересохло, и голос звучал сипло. Мизифей подал ему кубок с разбавленным вином.

— Да, Филипп захватил весь лагерь персов — верблюды, женщины, сундуки с драгоценностями, серебряные ложа самого Шапура, артисты, евнухи, мешки с зерном и мешки с добычей, награбленной в наших провинциях. И с десяток магов, которые толкуют о новой религии и новом боге… или что-то в этом духе… — Мизифей сказал об этом как-то вскользь, не глядя на Гордиана, будто о чем-то неважном. — И еще десять тысяч пленных.

— Приведи их, — приказал Гордиан.

— Это невозможно — пленных отправили в Антиохию, чтобы дожидаться выкупа от Шапура. Персы всегда выкупают своих воинов, попавших в плен. Так что в ближайшее время…

— Приведи ко мне захваченных магов, — приказал Гордиан.

— Прямо сейчас? Они, верно, уже спят…

— Ничего, проснутся, чтобы поговорить с императором. И пусть придет Гавр — мне хочется и с ним потолковать. И дай мне… ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ.

Мизифей, поколебавшись, снял с шеи цепочку с ключом и открыл серебряный ларец, в котором лежал оставленный Владигором камень. И хотя перед Гордианом он старался не показывать виду, но себе должен был признаться, что боится этого камня. Боится, потому что не знает его силы. А Мизифей так привык ВСЕ знать, что незнание делало его беспомощным. Когда Гордиан назначил его префектом претория, Мизифей, с тщанием изучив все, что относится к