И он зашагал наверх. Первый шаг — и Гордиан замычал от внезапной боли, ибо невидимые острые ножи разрезали его ступни даже сквозь кожу сандалий. Он ступил на каменное изваяние, и оно скорчилось, как живое… Гордиан сделал еще шаг, оступился и схватился рукой за ступеньку — незримое лезвие тут же разрезало его ладонь. Гордиан повернулся и спрыгнул на землю.

— Ты не хочешь подниматься? — спросил Владигор.

Гордиан вытер окровавленную ладонь о тунику и посмотрел вверх.

— Я поднимусь послезавтра… — сказал он. — Нет… Через пять дней… Пожалуй, пяти дней хватит.

— А сегодня?

— Сегодня во время жертвоприношения я не нашел у орла сердца. Это дурной знак. Сегодня — нет.

— Римлянам всегда кстати попадаются орлы без сердца, — заметил Владигор.

Явившись в назначенный срок к своей лестнице, Владигор остановился как вкопанный — рядом с ней поднималась вторая, почти такая же, но каменная, без какого-либо намека на чародейство. Обе лестницы сходились вершинами, образуя подобие арки. Гордиан стоял у ее подножия, ожидая прихода Владигора.

— Так не пойдет! Ты должен был подняться наверх именно по этой лестнице, — сказал синегорец.

— Нет, ты сказал: «Твоя задача — подняться наверх». И я это сделаю.

И он зашагал по вырезанным из камня головам, которые были столь же совершенны, как и их «живые» собратья. Через несколько мгновений он сбежал обратно вниз.

— Там наверху ничего нет. Жаль, что зря построили такую прекрасную лестницу. Но ничего, я найду ей применение — велю поставить наверху святилище Минервы-Эрганы, покровительницы всех работников, и назначу ей фламина.

— Ты не выдержал испытания, — хмуро сказал Владигор.

— Да? Разве моя задача была в том, чтобы изрезать себе ноги?

Человек в черной хламиде торопливо шагал по пыльной дороге. На горизонте медленно плыли горбы серых холмов. Острый глаз смог бы разглядеть стада овец и пастухов в степи. Но вряд ли путник хотел свернуть с дороги, чтобы пуститься в еще более неверный путь, не сулящий ничего, кроме жажды и сомнительного ночлега в глинобитной хижине. Двое крестьян, лениво погоняющие осликов, опасливо посмотрели на человека в черном, когда тот поравнялся с ними.

«Верно, маг, но не из важных, — подумал старик, глядя на странные амулеты на груди незнакомца. — Но если он свободный человек, то почему идет пешком?..»

Додумать свою мысль он не успел. Человек в черном шагнул к нему. Просунул длинные гибкие пальцы с острыми ногтями в ноздри осла и с силой рванул голову животного вверх. Шея с хрустом переломилась, и оторванная голова повисла на пальцах чародея. Из вен животного хлынула кровь. Еще живые, не успевшие подернуться смертной пеленой глаза осла смотрели с невыразимой мукой на своего мучителя. Копыта животного стали разъезжаться, и туловище повалилось на бок. Старик едва успел соскочить на землю. Не помня себя, он бросился в чахлые заросли. Его спутник ударил своего осла пятками, надеясь ускакать, но животное стояло неподвижно, прикованное к месту взглядом человека в черном. Нынче в Персии все подчиняется магам — даже ослы. Второй путник соскочил на землю и припустил вслед за стариком.

Зевулус, ибо это был он, отшвырнул ненужную ему более ослиную голову и рассмеялся.

— Никогда не удается захватить двух ослов разом, — пробормотал он, взбираясь на спину животного. — Одного надо непременно убить!

Осел, понурив голову, потрусил вперед.

Зевулус мог бы воспользоваться своей способностью мгновенно переноситься из одного места в другое и не тратить времени на дурацкую езду верхом на длинноухом упрямце, но после своего изгнания из Рима он старался понапрасну не прибегать к чародейству. Червь сомнения то и дело начинал точить чародея — неужто сила его отныне совсем не та, что прежде? Что остается магу, который не уверен в своих силах? Только черепашье продвижение верхом на осле — вперед, к намеченной цели… Среди пыли и смрада!.. Зевулус ожесточенно дергал повод, не давая усталому животному обгладывать придорожные колючки.

Но вскоре он свернул с дороги и поехал прямо по степи к одному из холмов, что маячили синими горбами вдалеке. Холм оказался творением человеческих рук. Причем трудились над его созданием много лет назад — террасы, сложенные из кирпича, теперь частью обрушились и лишь в некоторых местах сохраняли свою форму. Сомнительной округлости ступени, что спиралью вели к башне-зиккурату, то и дело пропадали, превращаясь в пологий склон. Но при этом на вершине башни высился в неприкосновенности сверкающий золотом храм. Его массивные каменные колонны подпирали плоскую крышу. Зевулус карабкался наверх, в любое мгновение рискуя сорваться. Своими длинными звериными когтями вцеплялся он в камни и полз все выше, пока наконец не достиг основания храма. Если он и замешкался на пороге — то не дольше двух-трех ударов сердца. А затем шагнул внутрь. Посредине храма стоял стол из чистого золота, а подле него — удобное ложе, покрытое черной тканью. Вдоль стен тянулись каменные скамьи, уставленные изображениями людей. Даже в камне они не утратили выражения самодовольства или презрения. На ложе расположился человек, его бледное лицо и длинный, будто прочерченный стилом, рот контрастировали с черной бородой и расчесанной на прямой пробор курчавой шевелюрой. На голове его была коническая золотая корона, худое тело покрывал длинный плащ. В первую минуту его одеяние показалось Зевулусу абсолютно черным, но, присмотревшись, он увидел, что плащ сшит из множества ярких разноцветных кусочков. Красный был красен как кровь, голубой — нежен как небо в полдень, розовый же напоминал облака на закате, зато уж желтый сверкал истинным золотом, но, сливаясь вместе, все это яркое великолепие меркло, оборачиваясь непроницаемой чернотою.

— Любуешься? — спросил хозяин, растягивая свой и без того длинный рот в странной улыбке. — Поражаешься, как может такое великолепие превращаться в ничто?

Его голос звучал мягко и вкрадчиво, так мог бы звучать голос кошки, если бы она заговорила.

— Нет, — отрицательно покачал головой Зевулус. — Как раз это меня не удивляет.

— Долго же ты добирался сюда. Слишком долго для бога. Даже самого жалкого!

Зевулус опустился на колени и ткнулся лбом в зеленый мрамор пола. Пол был холоден как лед, и Зевулус подумал, что, может быть, под ним вовсе не камень, а огромная ледяная глыба. А если хозяин храма растопит этот лед своей волей!..

— Не бойся. Это в самом деле камень, — засмеялся хозяин. — Ну и как тебе роль божка, самого слабого в семействе, которого все попирают ногами? Не лучше ли быть могущественным средь людей?

Зевулус усмехнулся — он оценил, как ловко перефразировал хозяин знаменитую фразу Юлия Цезаря.

— Я терпеть не могу Цезаря, — заметил он вслух. — А тебе замечу, Ахриман, что лучше всего быть повелителем, а не подчиняться.

— Отчего же тебе так не нравится Цезарь? Некоторые его деяния заслуживают поощрения со стороны таких божеств, как я и ты. Во время испанской кампании он приступом брал города, которые были согласны сдаться, — и все лишь затем, чтобы иметь возможность их разграбить. Жаль, что римляне не обожествляют зло — они лишь творят его. Недаром они изгнали тебя, Зевулус.

— Мне еще удастся вернуться, Ахриман.

— Как ты узнал меня, Зевулус, если никто меня никогда не видел? Люди полагают, что у меня вообще нет телесной оболочки.

— Потому и узнал… Я же вижу, что на самом деле ты бестелесен.

Ахриман вновь улыбнулся, стараясь скрыть раздражение, — Зевулус оказался куда увертливее, чем он думал поначалу.

— Занятно было смотреть, как ты вылетел из Рима вверх тормашками. А ведь ты чуть-чуть не воцарился на форуме. Ха-ха, мы могли бы с тобой поделить мир. Тебе — Рим, мне — восточные земли.

— Именно так мы его и поделим, — сказал Зевулус.

— Разве у тебя еще что-нибудь осталось?

— Знания.

— И что же знаешь такого ты, чего не знаю я?