За время, проведенное Владигором в доме Гордиана, город неузнаваемо изменился. Куда подевались беззаботно гуляющие, веселье, смех, ощущение праздника, длящегося с утра до вечера! Перепуганные рабы выскакивали из домов, чтобы оглядеть улицу и поспешно спрятаться за дверьми. Какие-то люди, покрытые грязью и пылью, метались от дома к дому. Порой их пускали, порой они безуспешно колотили в запертые двери. Высокий мужчина с залитым кровью лицом бросил прямо посреди улицы свой легонький меч и самодельный щит из куска дерева и помчался дальше.
Вдалеке раздался многоголосый вопль, истошный и нескончаемый, — казалось, он мог расколоть небеса…
Молоденький паренек в запятнанной кровью тунике жадно пил воду из фонтана. Он распрямился и безумными глазами посмотрел вокруг.
— Что случилось? — спросил его Филимон.
— Они прибежали к воротам… Давка… каждый вперед лезет… а сзади они… — Он махнул рукой и поковылял прочь.
Эти бессвязные слова могли означать одно: остатки Гордиановых войск прибежали к городским воротам, образовалась давка. Здесь их, беспомощных и охваченных паникой, настигли солдаты Капелиана и принялись избивать прямо на глазах у жителей, которые столпились на стенах…
— Ну, Филимон, теперь нам точно понадобится твой купец Теофан, — заметил Владигор.
И они припустили по улице, ведущей к порту, то и дело опережая крытые носилки, несомые рабами. И хотя носильщики в прямом смысле бежали, хозяева то и дело понукали их пронзительными криками. Спешили куда-то посланцы-вольноотпущенники. Несколько человек толкали телеги, груженные скарбом, шли молоденькие мальчики в нарядных туниках, мускулистые гладиаторы, женщины в разноцветных пал- лах. Возглавлял процессию курчавый толстяк, в котором Владигор узнал давешнего гостя Гордиана. Как он успел за такой короткий срок собраться и двинуться в сторону порта — просто уму было непостижимо, если не предположить одного: он все предусмотрел заранее, и слуги с добром ждали его за дверью.
Владигор и его спутники обогнали процессию.
— До встречи в Вечном городе, — крикнул толстяк вслед беглецам.
Владигор обернулся, но толстяк кричал вовсе не ему, а юному Гордиану. Когда они пробегали мимо одного из домов, то услышали громкий плач. Несколько женщин причитали на разные голоса — оплакивали павших вместе с императором в сегодняшней битве.
— Будем молиться Перуну, чтобы ладья была на месте, — пробормотал Владигор, окидывая взглядом причал.
— Вон она, вон!.. — закричал Филимон, указывая на корабль, на палубе которого суетились полуголые люди. — Якоря поднимают!.. Точно, хотят выйти в море…
Он завертелся на месте, готовясь превратиться в птицу и настигнуть вероломный корабль, но приметил, что на галере их ждут и машут руками, призывая.
Владигор и Филька рванулись вперед с новой силой, но Гордиан устал и начинал задыхаться. Потом он и вовсе споткнулся и стал валиться на бок. Владигор подхватил его на руки и понес на плече.
— Ничего, парень, мы еще с тобой повоюем! — приговаривал он на синегорском. — В моей жизни бывали денечки и похуже, но я сдюжил… И ты сдюжишь…
— Быстрее! Быстрее! — кричал Теофан, размахивая руками.
Как только беглецы ступили на палубу, оба бронзовых якоря были подняты, двенадцать пар весел ударили по воде, и причудливо вырезанная птица на носу устремилась вперед, прочь из Карфагена. Хозяин, финикиец с курчавыми, черными как смоль волосами, указал пассажирам место возле деревянных клеток со зверями. Здесь были постелены несколько сомнительной чистоты циновок. Лев, встревоженный свежим морским воздухом и непривычной качкой, расхаживал по клетке, хлеща себя по бокам упругим хвостом. Потом остановился и уставился на людей желтыми прозрачными глазами.
— М-да, не особенно приятное соседство… — пробормотал Филимон, косясь на царя зверей. — Я сам почти такой же и все-таки… предпочел… как бы это сказать… более нейтральных соседей…
— Надеюсь, клетка прочная… — буркнул Владигор, опуская Гордиана на циновки.
Первым делом синегорец осмотрел раненое плечо юноши. Меч лишь слегка вспорол кожу, кровь уже сама собой унялась. Скорее всего мальчишка просто обессилел от физического напряжения и пережитых волнений. В один день он, сын и внук Августов, утратил все. Будущее его было смутным, победа Максимина могла означать для мальчика только одно — смерть, и хорошо еще, если мгновенную.
Оставив его лежать возле клеток, Владигор направился поговорить с хозяином корабля. Ветер был несильный, и палубу лишь слегка покачивало. Гребцы, отдохнувшие за время стоянки в порту, налегали на весла. Владигор с неодобрением смотрел на цепи, которыми гребцы были прикованы к скамьям, хотя галерные рабы существовали и в его мире. Пожелание «чтобы стать тебе галерным рабом» было не самым приятным.
Тем временем матросы поставили косой полосатый парус, ловя попутный ветер. Пока что удача сопутствовала беглецам. Владигор посмотрел на перстень — аметист вообще не светился, как будто утратил свою волшебную силу. Ну что ж, Хранитель времени, отныне тебе остается надеяться только на себя.
Небо было чистым. В его прозрачной синеве отчетливо выделялась колоннада храма, венчающего холм над городом. В свете вечерней зари она из белой сделалась ярко-розовой и теперь светилась в густеющей синеве неба, тогда как лежащий внизу город уже погрузился в темноту. Вечер был необыкновенно тих. Ничто не говорило о том, что беда стоит у стен города. Владигор прислушался. Ему показалось, что он вновь слышит крики и плач…
— Доминус Владигор, — обратился к нему Теофан, хитро прищуриваясь. — Ты, конечно, оценил мою преданность и то, что я ждал Филимона в столь опасный час, как было условлено.
— Было условлено, что ты выходишь завтра на рассвете…
— Доминус Владигор великий халдей. — Глаза Теофана прищурившись еще хитрее. — Ему было известно, что сегодняшняя битва принесет поражение Авг… — Титул покойного он сглотнул, не ведая, стоит ли в нынешних обстоятельствах произносить его или надо остеречься. — Сообразуясь с последними событиями… я бы посоветовал великим халдеям Владигору и Филимону… хм… хм… и другу их, имени коего я не ведаю… — Теофан явно кривил душою — он уже успел заглянуть в убежище пассажиров меж клетками и, несомненно, узнал юного Гордиана, чье разительное сходство с отцом и дедом сразу бросалось в глаза. — Так вот, я бы посоветовал… не отправляться на моем корабле сразу в Вечный город, что, учитывая сегодняшние события, весьма опасно, а высадиться в Неаполе, откуда по Аппиевой дороге вы доберетесь до Рима. Весь путь, включая наше приятное морское путешествие, займет три, максимум четыре дня, клянусь Геркулесом.
Купец явно опасался, что император Максимин, желая насадить на кол голову юного Гордиана, не забудет и про купца из Селевкии.
— Тебе заплатили за то, что ты отвезешь нас в Рим, — напомнил Владигор.
— Все верно, доминус… Но… платили только за двоих, а вас тут трое. И я, прошу заметить, не требую с тебя ни единого асса сверх установленной платы, даже учитывая опасность, коей подвергаюсь в нынешних обстоятельствах… Ах, право же, лишь памятуя великую щедрость покойного Гордиана Африканского, решаюсь на такое. Сколько раз по его поручениям возил я зверей в Рим. А какие праздники устраивал покойный, будучи эдилом! Каждый месяц на арену Колизея он выводил никак не меньше ста пятидесяти пар гладиаторов. А бывало, что и пятьсот выведет. Если бы старик захотел, то давно мог бы сделаться Августом. Но он полагал, что жизнь создана для наслаждений и покоя… Другое его мало интересовало. Может, именно потому он и дожил в наше неспокойное время до преклонных лет. Помяните мои слова, многие в Риме прольют по нему слезы… как прежде радовались, когда узнали о его согласии сделаться Августом. Все мечтают о прежних славных временах… Старик Гордиан был последним представителем золотого века Антонинов, не чета нынешнему… — Купец вовремя спохватился и замолчал, ибо явно хотел молвить что-то против императора Максимина.
