– Что вам от нас надо?

Пассажиры этой злосчастной машины, с черными небритыми лицами и, как мне показалось, с волчьими глазами, посмотрели на меня через окно, рассмеялись. Затем машина резко сорвалась с места и исчезла в неизвестном направлении.

В этот момент резкая боль пронзила спину, и я потеряла сознание. Это был болевой шок. Очнулась от невыносимой жары и духоты, которая стояла вокруг. Земля была раскалена от солнца, а в голове пульсировала одна только мысль: «Господи, спасибо, что я жива!»

Костя вернулся; ему повезло: он отделался только сильными ушибами. В растерянности он смотрел на меня и не знал, что делать. Малейшее движение причиняло мне нестерпимую боль в спине. Солнечное пекло, ни дерева, ни куста. Я догадывалась, что у меня что-то с позвоночником. Какое-то время машины проносились мимо нас по трассе – никто не останавливался. Моя новая белоснежная машина в одно мгновение превратилась в помятую гору метала и стала похожа на большую жестяную банку. Передние колеса неестественно вывернуты, полностью разбиты все стекла. В пыли валялись мой деловой костюм, сумки, всякая багажная мелочь и вдребезги разбитый термос. Лежа на спине, я стала обследовать свое тело, пошевелила руками, ногами – все было цело. Значит, переломов нет, радовалась я. Лицо щипало от ссадин, полученных от разбитого стекла, сильно болел левый бок... Попробовала встать, но адская боль вновь пронзила спину, в голове мелькнула мысль: «Господи, неужели у меня что-то с позвоночником?.. Не может быть, все обойдется, я знаю. Главное – я жива!»

Надо мной было бесконечное голубое небо, пели жаворонки, стрекотали кузнечики, стоял стойкий горький запах полыни и полевых цветов. Я лежала и улыбалась, слезы текли по моим щекам, потому что впервые ко мне пришло ясное осознание: «Я живая!!!»

Костя сел рядом, опустив голову на колени, и, со вздохом глядя на машину, сказал:

– Эх, и достанется нам от твоего мужа, такую машину разбили!

Я повернулась к нему и тихо прошептала:

– Костя, какая машина может быть дороже человеческой жизни? Посмотри вокруг: птички поют, небо голубое и мы с тобой – жи-вы-е! Слышишь? Жи-вы-е!!!

Я тихо заплакала и начала петь:

– Я люблю тебя жизнь и надеюсь, что это взаимно...

Костя склонился надо мной и спросил:

– С тобой все нормально?! Ты еще поешь?

Наверное, я в то время была похожа на человека, потерявшего рассудок, но только мне было понятно, какое это счастье – остаться жить на земле!

Возле нас стали останавливаться машины, люди спешили на помощь. Кто-то дал мне обезболивающие таблетки, воды. Вызвали машину «скорой помощи» и милицию.

Вскоре из акъярской районной больницы приехала старенькая машина «скорой помощи», из нее вышли санитары. По всему было видно, что они мало понимали в медицине. Открыв свой ржавый чемоданчик, в котором лежали пара ампул анальгина и один-единственный шприц, они стали меня обследовать. Я сама объяснила им, что у меня поврежден позвоночник (пригодилось популярное в то время обучение гражданской обороне). Стало ясно, что на носилках, которые были в машине, меня нельзя транспортировать, необходимы были доски, но где их найти в степи? Кто-то помог оторвать от сиденья разбитой машины фанеру, на которую меня аккуратно переложили.

Меня привезли в районную больницу, носилки поставили на пол в коридоре, где я пролежала около полутора часов. Одежда порвана, тело испачкано степной пылью вперемешку с кровью, от боли я не могла шевельнуться. По коридору ходили больные и косились в мою сторону. Затем меня перенесли в рентген-кабинет, чтобы сделать снимок позвоночника. Оказалось, что все это время искали врача-рентгенолога. Наконец пришел местный доктор, слегка подвыпивший. Меня уложили на стол и сделали снимок. Пока я ждала результаты, со мной в кабинете сидели все те же санитары, а я шутила. Я рассказывала им анекдоты, мы смеялись, я была уверена в том, что все это не так страшно и буквально через пару дней я встану на ноги. Наконец пришел врач с проявленным снимком. Он долго и внимательно смотрел то на меня, то на снимок. Так длилось несколько минут, затем он тяжело вздохнул, наклонился и сказал:

– Девочка, ты родилась в рубашке, потому что у тебя компрессионный перелом позвоночника. Еще небольшое смещение, и тебя могло бы парализовать надолго, а может быть, навсегда.

Меня охватил ужас... Затем носилки перенесли в другой кабинет, где осмотр продолжил главный врач акъярской больницы. Он долго писал что-то в карточке.

– Как скоро я могу уйти из вашей больницы, я спешу? – проговорила я.

Врач удивленно поднял голову:

– Уйти? Я думаю, в лучшем случае вас могут отсюда увезти не раньше чем через неделю. А когда вы встанете, трудно сейчас сказать... все намного серьезнее, чем вы думаете.

Когда врач меня осматривал, я схватила его за руку и со слезами стала умолять:

– Спасите меня, пожалуйста, доктор! Я очень прошу, у меня есть сын и очень много сестер, я им очень нужна!

Он смотрит на меня и спрашивает:

– Сколько сестер?

Совершенно серьезно глядя ему в глаза, отвечаю:

– Шестьсот сорок человек, они живут в разных уголках страны!

Я сбивчиво стала объяснять, что я работаю в американской фирме и речь идет о консультантах моей бизнес-группы и что мы все сестры. Врач со вздохом погладил меня по руке, с сожалением сказав:

– Да, да, бывает... столько сестер...

Явно решив, что у меня что-то не в порядке с головой после травмы... Затем меня поместили в палату на втором этаже, с табличкой «Реанимация» (если это можно так назвать, потому что в палате не было даже воды, ее приносили в пластиковых бутылках). В палате – две кровати, старый аппарат для подключения искусственного дыхания и какие-то приборы.

Меня положили на кровать, покрытую досками, и подключили капельницу.

Я благодарна всему персоналу – врачам, санитаркам, медсестрам – этой больницы. Все дни, которые я там находилась, они старались максимально облегчить мои страдания и с любовью ухаживали за мной.

Я лежала в реанимации неделю, мне кололи сильные обезболивающие средства. Вечером ко мне пришел молодой хирург из Уфы. Он сел напротив меня, померил давление, рядом с ним стояла медсестра.

Врач спросил:

– Что произошло?

Медсестра ответила:

– Авария на автомобиле.

И врач, вздохнув, сказал:

– Сегодня какой-то аварийный день. Я ездил на обед и, возвращаясь, видел «десятку», которая перевернулась под Акъяром. Все всмятку, там точно трупы. А вы где попали в аварию? – спросил он меня.

– Под Акъяром.

– На какой машине?

– На белой «десятке».

Он опять посмотрел на меня и спросил:

– Это вы были на белой «десятке»?

– Да.

– А сколько было человек?

– Двое.

– И все живы?

– Да.

– Кто был за рулем?

– Я!

– Вы? Удивительно, что вы живы!

Он долго рассматривал рентгеновские снимки, сурово нахмурив брови, и после длительного молчания сказал:

– У вас, милочка, компрессионный перелом четырех грудных позвонков, а это очень серьезно!

Я ему отвечаю:

– У меня не может быть переломов, так как я сейчас не чувствую особой боли в спине.

– Вы не будете ее чувствовать до тех пор, пока мы колем вам промедол, но через два дня его колоть будет уже нельзя, поэтому какое-то время вам придется просто терпеть.

Помимо спины у меня очень сильно болела вся левая сторона. Лицо, ноги, руки, бок – все один большой синяк. Но самое главное, чем я себя успокаивала, – у меня все цело.

Лежа под капельницей, я плохо понимала, что происходит. Пока действовали сильные обезболивающие уколы, мне казалось, что у меня все в порядке, и я недоумевала, почему врачи меня ругают, не разрешая поворачиваться на бок и тем более вставать. В этот же вечер дверь в мою палату открылась, и первой вошла Лара Черкесова. Темные очки были сдвинуты на лоб, широко открытые, полные страха глаза смотрели на меня. Впереди себя Лара держала пластмассовое голубое ведерко с крупной клубникой. Следом за ней зашел мой муж, бледный и растерянный. Они оба остановились в дверях, глядя на меня с плохо скрываемым испугом. А я, лежа в кровати, улыбалась, как будто ничего не произошло, и со смехом сказала: