Счастье, когда ты можешь быть рядом с другим человеком и часами ничего не говорить, потому что и без слов все ясно – когда говорят сердца, слов не надо. Только у счастливых людей сердца стучат в унисон!

Чувствовать счастье на вкус – это дар свыше. Когда твоя жизнь, как будоражащий коктейль, наполнена мельчайшими оттенками переживания, отчаяния, восторга, нежности, болью и любовью. И даже тогда, когда судьба вдруг пошлет испытание на прочность и разлучит тебя с любимым на день, на месяцы, а может, на годы или навсегда, ты будешь счастлива и благодарна Богу за то, что он подарил тебе эти счастливые минуты – любить и быть любимой.

Я замолчала, перед глазами пронеслись воспоминания счастливого времени, проведенного с Яном. У каждого из нас своя жизнь, просто в ней было место для того счастья, которое мы оба заслужили...

Жизнь постепенно вернулась в свое русло. Я продолжала работать на обувной фабрике. Монотонный, изнурительный труд на конвейере, мизерная зарплата. Фабричный конвейер бесперебойно превращал людей в автоматы, но и здесь были свои ударники. Передовики честно оставляли на производстве здоровье и часть своей жизни, получая при этом ничтожные копейки. Кого-то объявляли стахановцами, заведомо приписывая им несуществующие результаты работы. Фотографии передовиков производства годами висели на досках почета в шумных цехах, покрываясь толстым слоем пыли. Я прошла путь на фабрике от рабочего до бригадира потока, а потом и до мастера. Хорошо помню, как мы постоянно получали установку о выполнении и перевыполнении годового плана и пятилетки, спущенную из Министерства легкой промышленности. На предприятии работало более трех тысяч человек. Это огромный коллектив со своими традициями и устоями. Часто нас заставляли выходить на работу в выходные дни, для того чтобы выполнить и перевыполнить план. Наш коллектив был в основном женский, но никого не волновали наши семьи, дети – нужен был план, план, план. Многие из тех, кто трудился со мной на фабрике, не дожили даже до пятидесяти лет. Они оставили свое здоровье в цехах, где воздух был отравлен вредными парами клея и растворителя.

Вскоре меня избрали секретарем комитета комсомола нашего цеха, где было около пятисот комсомольцев. Первым секретарем комитета комсомола на фабрике был Леонид Балакин, ныне – один из крупнейших предпринимателей Нижнего Новгорода. Потом секретарем стала Надежда Перменова, которая очень помогла мне в дальнейшем. Молодежь на фабрике стремилась жить насыщенно. Мы организовывали комсомольские собрания с просмотром фильмов, диспуты, конкурсы, художественную самодеятельность, вечера отдыха, балы. Все мероприятия проводились в актовом зале фабрики или в столовой. В зале на столах устанавливали роскошные букеты из полевых цветов, которые мы вместе с Натальей Ермаковой собирали в 50 километрах от города. Часто нашими гостями были ребята со строительных предприятий, калибровочного завода и даже студенты Индустриально-технологического техникума из Зимбабве. Они исполняли под аккомпанемент барабанов свои национальные песни. Вместе с Натальей мы организовывали акцию «Подарим тепло детям из детдома». Собирали книги, одежду и благодаря нашему директору Габдрахманову Н. Ф. формировали партию детской обуви для детских домов. Когда привозили подарки обездоленным детям, я с трудом смотрела им в глаза, потому что узнавала знакомое ожидание. Ожидание, что вот придет та самая женщина, имя которой мама, и жизнь изменится.

Комсомольская деятельность помогла мне сделать жизнь наполненной. Вскоре я поступила в Омский заочный институт легкой промышленности, но не закончила. По простой причине – отсутствие денег.

Какое-то время я работала журналистом в редакции газеты «За качество» при обувной фабрике. Я научилась делать макеты газеты, фоторепортажи, писать статьи. Главным редактором этой газеты была Демидова Е. В., от нее я получила первые уроки создания печатных материалов и выпуска номеров.

В пошивочном цехе № 4 меня выбрали председателем профсоюзного комитета. Это было время, когда в нашей стране буквально все было дефицитом: мебель, машины, одежда, продукты, даже сигареты давали по талонам. И я, как профсоюзный работник, обязана была распределять эти товары. Помню, как люди стояли в очередях и ждали, когда будут раздавать консервы, мясо, конфеты. Это была жуткая и унизительная процедура. Сахар, сливочное масло, мясо, табачные изделия, трикотаж и многие другие товары люди должны были получать по талонам, и только ту норму, которую кто-то распределил свыше. Огромные очереди, нервное напряжение, уставшие лица рабочих – так продолжалось изо дня в день. Работа была связана с деньгами, и каждый раз, когда я отчитывалась, у меня оказывалась недостача: некоторые рабочие тихонько подворовывали товар. Получая зарплату, я вынуждена была покрывать нехватку денег.

Часто у меня возникали конфликты с начальником цеха Евдокией Афанасьевной Дзема. Я оспаривала ее решения, когда она отказывала в отпуске многодетной матери, когда издавались приказы с лишением премии рабочих, которые в свой выходной день не захотели выходить на субботник. Евдокия Афанасьевна была признана самым лучшим руководителем, поднимала отсталые производственные цеха на фабрике. Она отдала фабрике более сорока пяти лет. Это была красивая женщина с железным характером, но, несмотря на ее самодисциплину, она тихо спивалась. Периодически она уходила в длительные запои, затем опять возвращалась, проходил месяц-другой, и все повторялось. Самой большой трагедией в ее жизни была смерть 27-летней дочери, попавшей в автомобильную катастрофу. После этого она очень сильно осунулась, постарела и, закрывшись в своем кабинете, часами плакала, заглушая свою боль алкоголем.

Надо сказать, что в немалой степени именно она приложила руку к тому, чтобы моя фамилия первая появилась в списке уволенных по сокращению штатов. Когда началось сокращение, я зашла в ее кабинет, села напротив и просила только об одном: оставить меня на работе в любой должности. Евдокия Афанасьевна встала, подошла к двери, закрыла изнутри кабинет, села рядом со мной, взяла меня за руки и произнесла слова, которые потом сыграли в моей жизни большую роль. Она сказала:

– Светочка, доченька, я понимаю, как тебе сейчас больно и страшно, но я точно знаю и верю, что ты – одна из всех, кого сегодня сокращают (в списке было 90 человек), – найдешь в себе силы выжить. Я прошу тебя как мать, будь сильной!

Через несколько лет я узнала, что она умерла во сне во время очередного запоя.

В начале 90-х годов по стране прокатилась первая волна сокращений. Стали закрываться фабрики и заводы. Рушился социализм. Вместе с ним разрушались судьбы и жизни, но никому не было до этого дела. Включился механизм – жесткий, бесчеловечный, – и никто не имел никаких социальных гарантий и защиты от государства. Тысячи людей остались без работы и без средств существования. Эта волна докатилась и до нашей обувной фабрики. Целый месяц мытарств, после того как я получила сообщение, что меня увольняют, были безрезультатными. Я записывалась на прием в партком, к директору, к начальнику цеха с одной-единственной просьбой – оставить меня на фабрике, потому что я одна воспитывала ребенка. Помню, как я заходила в кабинет к своим подругам, просила у них помощи – и все, как один, будто сговорившись, вздыхали, опускали глаза, разводили руками, но помочь ничем не могли. Вспоминаю, как, подписывая обходной лист перед увольнением, зашла в партком, где мне объяснили, что я буду стоять у них на учете до тех пор, пока не найду работу.

Зампредседателя парткома, сытая, довольная, цинично напомнила:

– Светлана, не забудь ежемесячно, пока ты не работаешь, платить партийный взнос – 20 копеек.

Развернувшись, я сказала ей:

– Вы лучше бы поинтересовались, на что я буду сейчас кормить своего ребенка, на какие деньги буду жить – или партии неинтересны судьбы людей, которых сегодня выкидывают на улицу?