Долгое время, чтобы семью не обнаружили, дед с бабушкой боялись даже купить себе жилье и прожили несколько лет в старых, убогих бараках, среди беженцев и тюремщиков. Потом был куплен большой дом, в который и перебралась жить семья дедушки Оборина. У них было три дочери – старшая Валентина, средняя Тамара, моя мама, и младшая Александра. Наши дедушка с бабушкой дали своим дочерям хорошее образование, но волей судьбы ни одна из них не была счастлива.

В этот вечер мы долго рассматривали старинные фотографии предков, вспоминали их и пробовали восстановить, кто еще из рода Обориных остался на этой земле. Было очень печально осознавать, что практически никого не осталось. Судьба дедушки сложилась трагически: он получил серьезную травму головы и через несколько красивые, одухотворенные лица моих предков по маминой линии, я много раз спрашивала себя: почему у нас не принято хранить родовую память? Отчего так редко интересуемся историей своей семьи, стесняемся узнать у бабушек и дедушек, что они помнят о прошлом? Почему не чтим семейные традиции, не сохраняем реликвии, не дорожим их жизненным опытом?

На одном из семинаров, которые Компания проводила в Киеве, ко мне после выступления подошла одна из участниц и спросила, не имею ли я отношения к изданной на Украине книге «Семья Кайдашовых». Я сказала, что нет, но очень хотелось бы прочитать эту книгу. Пока мне не удалось ее найти, возможно, она о моих предках. Мне сказали, что Кайдаш – это старинный род на Украине.

До меня дошли сведения, что самые дальние наши предки по дедушкиной линии Кайдаш жили в Венгрии, потом эмигрировали в Польшу, а затем на Украину. До этого мне было известно, что мои прадедушка и прабабушка Кайдаш вместе с родственниками переехали из Черниговской области Украины в Северный Казахстан, на большие земли. Они поселились в пяти километрах от села Семиполка. Построили хутор на несколько домов и выкупили кусок земли вместе с лесом. Семейство Кайдаш держало коров, лошадей, овец, птицу и кроликов. В этом селе до сих пор говорят про то место, где стоял хутор прапрадеда, – кайдашовский лес.

Папа, вспоминая свое раннее детство, рассказывал, что в 30-е годы, когда началось раскулачивание и повсюду создавались колхозы, в один день приехали колхозные трактора и снесли весь хутор. Забрали и угнали в колхоз практически всю живность. На телеги загрузили домашнюю утварь и всю семью перевезли в село, предоставив для жилья маленькую избу-мазанку. Он вспоминал, как много работали в колхозе его мать и отец, да и ему вместе с пятью братьями и сестрами рано пришлось испытать сильный голод и тяжелый крестьянский труд... Суровой зимой, работая в колхозе, бабушка Матрена уходила рано утром работать на элеватор. Возвращаясь поздно вечером, замерзшая и уставшая, вставала посередине избы, развязывала веревку на поясе юбки и вытряхивала на пол несколько горстей промерзшего зерна, чтобы потом смолоть горсть муки и испечь своим пятерым голодным детям лепешку. Он вспоминал, как в военные годы был отправлен в Караганду на шахту и по десять часов работал в забое: четырнадцатилетним подростком он познал каторжный труд шахтера.

В маленькой избе с крохотными окошками и соломенной крышей всю оставшуюся жизнь прожили мои бабушка и дедушка, в ней взрослел мой папа, и я часто гостила там у родственников. Через много лет в этом селе проживало уже двести человек, и практически все – Кайдаши. Родственники не родственники, но – Кайдаши!

Что бы ни говорили, но мне лично было бы очень интересно больше узнать о нашей родне. Так хочется подержать в руках какую-либо вещь, которая переходила из рода в род, – светлое воспоминание о предках. Жаль, что этого сегодня у нас нет. Эта встреча подтолкнула меня к мысли возродить старые традиции. Я знаю, что смогу оставить в наследство своим будущим внучкам и внукам нечто большее, чем состояние.

Что такое для меня вера в Бога? Насколько я себя помню, я верила в существование Всевышнего с самых ранних лет. Мне вспоминается то время, когда я была маленькой и гостила у бабушки Матрены в Казахстане, в селе Семиполка.

Бабушка вставала рано и шла в дальний угол избы-мазанки. Загоралась лампадка, и бабушка начинала молиться. Она долго стояла на коленях перед иконами, висящими в углу, украшенными цветами и вышитым крестиком рушником. Часто я подсаживалась к ней и слушала, как она читает молитвы. Бабушка гладила меня по голове и кивала одобрительно, когда видела, как я крещусь. Затем она быстро управлялась по хозяйству и собиралась в церковь, надевая самую лучшую одежду – черную длинную юбку, белую ситцевую рубашку с вышитым воротником, цветастый передник и платочек. Уж больно мне нравилось, когда баба Мотя брала меня с собой в церковь. Она надевала на мою белобрысую голову маленький ситцевый платочек в мелкий горошек. Я радовалась, что смогу побывать в храме, где вкусно пахнет ладаном и где меня обязательно угостят куском сладкого пирога. Церковь находилась в самом центре села. Старая, большая и полностью деревянная. На самом верху ее купола возвышался крест. Мы заходили в храм, и я всю службу повторяла все то, что делала бабушка. Подпевала вместе с ней церковному хору, крестилась и с наслаждением вдыхала запах ладана, который белым облаком растекался по храму. Больше всего мне нравилось получать просфорки после службы из рук священника. Они были еще теплые и, как мне казалось, особенно вкусные. Старый священник в красивых одеяниях часто подходил к нам и гладил меня по голове, при этом он что-то говорил и крестился. Через несколько лет эту церковь сломали и устроили в ней клуб. Я навсегда запомнила слова бабушки:

– Бог всегда рядом с тобой, внученька. Верь в Него, и Он будет вести тебя по этой жизни. Господь тебя любит и даст тебе силы!

В те годы, когда мои дядьки увезли меня от матери, я жила с бабушкой и дядей Леней в новой семье. Баба Мотя меня жалела и постоянно говорила, прижимая к себе:

– Молись, внученька, молись и прости свою матушку. Бес ее попутал... Хорошая была она дивчина, ладна и красива, и як же так могло с ней случиться, ума не приложу, оказия-то какая... Помолюсь за нее, даст Бог, она одумается и перестанет пить эту отраву...

Бабушка глубоко вздыхала, смахивая со своих глаз слезы, крестилась и продолжала:

– Господь всех нас любит, и тебя внученька любит, Он тебе поможет, ты только верь.

Мой дедушка, Ефим Кайдаш, был тоже верующим человеком, он ушел из жизни очень рано, после тяжелой болезни. Бабушка и дедушка были простые люди, которые многие годы вели свое хозяйство и сполна познали тяготы крестьянского труда, работая в колхозе.

В детстве, я помню, в нашей кладовке на самой верхней полке лежала старая икона Николая Чудотворца – в красивом наличнике, с восковыми цветами внутри. Эта икона осталась со времен, когда венчались мои родители. И каждый раз, когда мне было плохо: морально, духовно и физически, – я доставала икону, становилась на колени и молилась. В нашей семье мне никто особо не прививал любовь к Богу. Я не видела, чтобы моя мама или папа ходили в церковь. Эту духовность, веру в Творца, мне привила моя бабушка Мотя.

Бабушка Матрена прожила восемьдесят восемь лет, не дожив до своего девяностолетия два года. После инсульта две недели она лежала в бессознательном состоянии, без еды и питья. Состояние бабушки ухудшалось с каждым днем, и мы с отцом приехали в Казахстан, чтобы побыть с ней в последние дни. Я в то время только начала отходить от унизительного и болезненного развода с мужем.

Парализованную бабушку положили в ее комнате, на кровати, покрытой досками. У ее изголовья висела большая икона, горела лампадка и постоянно зажигались свечи. Постель, на которой лежала бабушка, была голубого цвета, ее бледное лицо и руки выделялись на этом фоне. Бабушка лежала без сознания, жизненная сила, как восковая свеча, медленно угасала. Для предсмертного причастия был приглашен батюшка. Все родственники собрались в одной комнате и держали в руках зажженные свечи. Умирающая бабушка Матрена, с осунувшимся бледным лицом, без сознания, в белой длинной рубашке, лежала на кровати, с вытянутыми вдоль тела худыми, беспомощными руками, – все чувствовали, что она вот-вот покинет этот мир.