В тот же день Аксель покинул лесную избушку Кесы.

И вот остается нам поведать об Акселе, о бастарде; долго носило его по свету в чреде непрестанных коловращений. Предназначение, которое он сам выбрал для своего путешествия: навестить в Дании Кирстину, а после, разумеется, воротиться назад к Сигриде, не пустило стройного побега на древе его судьбы, а превратилось в засохший сучок в гуще крепких ветвей, которые отняли у него жизненные соки, — Акселя водило по белу свету переменчивое увлечение женской красотой. Следует заметить, что со временем, после множества приятных похождений, у Акселя под влиянием опытности притупился вкус даже к самым привлекательным девушкам. Это вовсе не означало, конечно, что он стал их теперь избегать, однако ненасытность едва не пересиливала в нем чувства благодарности, и, не удовлетворяясь полнотою цельного счастья, он готов был при первой возможности урывать попутно и половинчатое счастьишко, да и все четвертинки в придачу.

Благодаря сердечной простоте Акселя он, несмотря ни на что, оставался в ладу со всеми людьми. Главная особенность его натуры заключалась в том, что, как бы ни складывались обстоятельства, он все принимал за должное: попав в самую скверную переделку, он нисколько не падал духом, а, напротив, чувствовал себя как нельзя лучше; Аксель всегда оказывался в выигрыше, и ему просто некогда было испытывать утраты. Он знал только приобретения, ничем никогда не поступившись. Когда он уходил, то не оставлял позади своего сердца.

И вот наконец странствия Акселя привели его в Данию, ибо там его ожидало великое лето. Спустя год или немногим более, после того как он, обвенчавшись, ускакал покататься верхом в окрестностях Стокгольма, претерпев много случайностей, он завершил в Дании свои причудливые скитания.

За это время много чего произошло. Отпала от Дании Швеция; со всех сторон, куда ни глянь, на страну надвигались войны и мятежи. И скоро, скоро уже из рук великого короля Кристьерна выпадет расколовшаяся держава.

Слушайте же, как все это было. Миккель Тёгерсен очутился в Ютландии по поручению короля. Выехав из Тю, он сделал остановку в Спёттрупе близ Саллинга, и ему пришла мысль завернуть проездом в родные места, коли уж судьба забросила его так близко. Во-первых, нельзя было знать заранее, доведется ли ему еще когда-нибудь там побывать; могло статься, что этот приезд окажется последним. Король обещал дать ему отпуск, и Миккель собирался через год-другой совершить паломничество в Святую землю.

На постоялом дворе, расположенном в Саллинге неподалеку от Вальпсунна, Миккель услыхал неожиданную новость. Хозяин рассказал, что поблизости празднуется сговор, пир там идет горой, и это, мол, совсем недалеко отсюда, в четверти мили пути вдоль побережья, в селении Кворне. Гулять начали еще вчера, и, как видно, ни завтра, ни послезавтра еще не кончат, хотя это еще и не свадьба, а всего только сговор. Случай этот необыкновенный — про жениха сказывают, будто у него денег куры не клюют. А звать его Аксель, и по всему видать, что он знатного рода. Известно, что он — служилый офицер, но вот откуда он взялся, этого никто не знает. А еще говорят про этого Акселя, что у него сокровищ видимо-невидимо; судя по одеже, он по крайней мере герцог. Конечно, и невеста не какая-нибудь голодранка, это — Ингер, дочка богатея Стеффена из Кворне. Теперь они, значит, жених и невеста. У Стеффена на подворье так гуляют, что кругом на полмили шум слыхать.

Вот что рассказывал хозяин постоялого двора, а Миккель Тёгерсен внимательно слушал; он всегда был хорошим слушателем. Он и сам кой о чем порасспросил и узнал, что жену Стеффена зовут Анна-Метта… про нее тоже можно рассказать целую историю. Ингер-то не Стеффенова дочь. Ну да Анна-Метта уж двадцать лет как за Стеффеном замужем, у них есть и общие дети, а что было, то уж быльем поросло. Как там у них что случилось, толком никто не знает; некоторые говорят, будто в молодости Анну-Метту увел из дому какой-то школяр и надругался.

Миккель Тёгерсен и был тем школяром. Сейчас никто бы не узнал в нем прежнего паренька. Он здесь лишний, никто его не ждет. И вдруг из разговора с посторонним, ничего не подозревающим человеком, который затеял эту беседу, радея о прибылях своей питейной торговли, он нечаянно узнает, что у него, оказывается, есть двадцатилетняя дочь. Оделив посетителя вдобавок к пиву подходящей словесной приправой, хозяин корчмы отошел, предоставив его самому себе. Всё правильно: Миккелю привычно сидеть одному, alienus[12]— вот вечный припев его жизни.

Все, что говорили об Акселе, было правдой, скоро предстояла его свадьба с дочерью Стеффена из Кворне Ингер. Вдоволь побродив по свету, Аксель в один прекрасный день прискакал сюда, в захолустную деревеньку; случилось это несколько дней тому назад. Молва далеко разнесла славу Ингер, Аксель услышал о ней задолго до того, как увиделся, и вот уже с неслыханной пышностью справляется их помолвка. Стеффен из Кворне был самым богатым хозяином во всей округе; кроме приходившейся на его долю пахотной земли, он владел еще дубравой, да еще к тому же занимался рыболовством и торговал солью со своей солеварни.

Оставив лошадь в трактире, Миккель пешком отправился вдоль берега моря. Вечерело. Он пришел в Кворне гораздо раньше, чем ему бы хотелось. Услышав скрипку, которая играла на дворе, где шел праздник, Миккель остановился, прислонился к забору возле какого-то огорода и дальше не пошел. Вечер был удивительно теплый, и до темноты оставалось еще долго, потому что настали белые ночи. Весело пели в пруду на все голоса лягушки, со стороны моря доносился время от времени крик неугомонной морской ласточки. На огороде, возле которого остановился Миккель, среди капустных грядок росла бузина, до него донесся знакомый запах ее листвы, и ему сделалось так грустно от старых воспоминаний, что он в душе за себя испугался. Он повернул назад и по вечерней прохладе побрел к себе в трактир.

На другое утро Миккель опять стоял на том же месте и, постояв, удалился. Пополудни он снова туда вернулся, но на этот раз прошел немного дальше и приблизился к усадьбе Стеффена. Наконец он дошел до ворот и остановился напротив через дорогу, но войти у него не хватило сил. Весь двор был забит выездными колясками, из дома доносился веселый шум и гомон, раздавались выкрики.

На крыльцо выскочил ребенок, побежал в дом и рассказал, что у ворот стоит высокий военный человек. На крыльцо вышли люди поглядеть, кто пришел, и Миккель ретировался. Но не успел он немного отойти, как услышал позади быстрые шаги, его окликнули.

То был сам Аксель. Он несказанно обрадовался встрече и долго не мог опомниться от удивления. Радость его сразу сменилась огорчением, потому что Миккель ни за что не соглашался идти с ним в дом, хотя и пришел сюда по своей воле. Акселю это было непонятно. Они стояли и говорили посередь дороги, оба смущенные. Аксель в праздничном платье и с непокрытой головой, потому что выскочил прямо как был, он изо всех сил старался ублажить Миккеля. Миккель, невесело сутулясь и молчаливо потирая ладонью поседевшую щетину на подбородке, еле цедил слова.

Миккель заметил, что Аксель изменился с тех пор, как они виделись, он стал ровнее, но вся его былая непоседливость, казалось, сосредоточилась теперь во взгляде, глаза его так и сверкали живой отвагой.

Аксель уж в двадцатый раз принимался уговаривать Миккеля: «Пойдем, мол, что же ты!» Зная странности Миккеля, он все-таки не терял надежды: «Ты бы, дескать, хоть на Ингер посмотрел! Как можно уйти не повидавшись! Все, мол, будут рады тебе. И стол накрыт, и поесть, и попить — всего вволю».

— …А мать моей Ингер что-то разболелась, когда я рассказывал о тебе, — заметил Аксель между прочим, смеясь такому забавному совпадению. — Пойдем уж! Ты вот придешь — она и выздоровеет!

Миккель отводил свои светлые глаза в сторону, не отказывался, но и не соглашался идти. Аксель тянул его за собой, Миккель упирался и в глубокой задумчивости потирал подбородок.