Она кивнула, от отчаянья закусив нижнюю губу, а я одевала штаны под раздражающее молчание, и чувствовала, как все мои мышцы натягивались до предела и болели, болели, болели… Это, конечно, дело очень даже привычное (я, как, впрочем, уже говорилось, ещё легко отделалась), но всё равно неприятное, поверьте.

А ещё более неприятным было лёгкое чувство вины, которое я испытывала. Но почему опять виновата я?! Я что, виновата, что эта малолетняя соплячка не нравится Эдуарду?! Или что она ещё маленька для него?! Ничерта я не виновата!!! Не виновата!!! Тогда откуда же это чувство вины? Утро и без того паршивое, а теперь…

Ну его…

Шумно вздохнув, я осмотрелась. Все девчонки из нашей спальни уже ушли на завтрак. Некоторые бросили незастеленными мятые постели, стоящие в два ряда поперёк комнаты с яркими обоями. Кружевные ночнушки, белые футболки, носки и бельё бардаком валялись на простынях, а поверх них устроилась косметика: пудры, тени, помады и какие-то кисточки. Ну и, разумеется, расчёски. Такую «идиллию» можно наблюдать у нас каждое утро. Я, впрочем, не собираюсь брать со всего этого пример, а иначе стервозные вожатые потом в самый неподходящий момент тебя из-под земли вытянут, но заставят прибрать лёжбище.

— … А как тебя зовут среди воинов? — наконец тихо спросила девчонка. Я, взбивая (читай в скобках — злобно избивая) подушку и тем самым немножко разминаясь — между прочим, очень полезное занятие в такое утро — взглядом показала, что не понимаю вопроса. Ну нет у меня сегодня настроения с малышнёй нянчиться! Хотя, у меня его и так никогда нет, не было и не дай Бог когда-нибудь появится.

— Ну, Ник — это Тигр, Эдуард — Тень, Джо — Русский Воин, а ты? — пояснила Элен.

— Вэмпи. (в науке вэмпами называют людей, частично мутировавших после укуса вампира — прим. авт.)

— Почему Вэмпи? — с интересом посмотрела на меня Люси. Её слёзы в ярком солнечном свете, льющемся из распахнутых окон, начали потихоньку высыхать, и девчонка, вытащив откуда-то — да на ней были всего-то короткие шорты в облипку и белая кофточка в рюшах и воланах — косметику, взяла зеркальце и начала усердно стирать кончиком носового платка, вытянутого из заднего кармана, потёкшую тушь.

— Потому что лучшая, — спокойно ответила я, перебрасывая на голове косички так, чтобы получился вполне ровный — наощупь — пробор.

— Но ведь Эду… — Элен осеклась и вовремя замолчала. Я, конечно, хотела психануть, мол, не упоминай его в моём присутствии, но вместо этого, доставая из покосившейся тумбочки зеркало, пудру, чёрный карандаш для глаз, тушь и тёмно-серые тени, зло ответила:

— Если бы мы были на равных физических возможностях, я бы его победила.

Судя по взгляду, Люси не очень-то поверила. Но меня это не должно волновать, правда? Стараюсь быть по мере возможности эгоисткой. Единственное, на Джо и Киару — ну, может ещё на Майка и Ника — это не распространяется, а так — я всегда спасаю только свою задницу.

Ладно, почти всегда. Но это всё по секрету.

На некоторое время опять повисла тишина: я, поставив зеркало на подоконник, пудрила лицо (просто летом по жаре оно некрасиво блестит) и наводила глаза — это вот моё понятие о нормальном макияже — Люси заново красила ресницы и что-то рисовала на губах розовым блеском. Выглядела она невесело. Невесёлым же было и молчание. Но от него некуда было деться. Оно везде. И всегда.

— Пошли в столовую, — наконец бросила я приунывшей девчонке, забрасывая косметику в тумбочку и выходя из душной спальни, куда никто из наших пацанов не смел заглянуть. И, между прочим, правильно: последний, рискнувший сделать это — разумеется, за вечным исключением Эдуарда — довольно долго ходил со сломанным носом и уверял всех, что всего лишь не вписался в дверной проём, выходя ночью в туалет.

Кто всему виной — козе понятно.

Возле столовой — бледно-оранжевого здания, окружённого черёмухой — в тени деревьев на корточках сидела Киара, терпеливо поджидая мою персону. Развлекалась она тем, что играла с натянутой на пальцы рук верёвочкой, непостижимым образом создавая из неё узоры. Ну, вы поняли, о чём я. Вообще, у моей сестры с Джо эти фокусы получаются — глаз не оторвать. Он натягивает на четырёх пальцах эту несчастную верёвку, в несколько движений создаёт простейший узор, а потом в него ныряют тонкие пальчики моей близняшки. Там поддела, сям поддела и — воаля! На её пальцах уже австрийское кружево! Пробовала и я научиться этому делу, но с первого же урока поняла, что это точно не для меня. Киара — она да, мастер, но у меня нет в запасе ни терпения, ни Вечности. Это она мне так постоянно отвечает, когда увлечена своим занятием, а я зову её то ли на массовку, то ли в столовую. «У нас в запасе целая Вечность!», — говорит она, не отрывая глаз от своей верёвочки. Иногда я свою сестру начинаю ревновать к этой удавке. Иногда (смешно подумать!) даже к Джо, когда они вдвоём проводят целый день напролёт. Я тогда просто закипаю, как чайник на плите. Впрочем, пытался ли он закадрить её или не пытался, а с восторгом близняшка рассказывает только про узоры из верёвки, о нём — ни слова. Может, просто недоговаривает?..

… Фу, это какое паршивое настроение надо иметь, чтобы о таком подумать?!!

В общем, Киара развлекалась со своей гароттой и параллельно умудрялась рассматривать группки детей, что собрались здесь и теперь ожидали законного завтрака. Судя по их весёлым лицам, тяжёлое утро только у меня одной. Ну и чёрт с ним. Будет и на моей улице праздник. Жизнь, она, конечно, как зебра: все чёрные и белые полосы окончатся задницей, но не помирать же теперь из-за этого?

В метрах тридцати от моей скучающей близняшки, возле обсаженой подростками, как насест курами, широкой бетонной лестницы, ведущей ко входу в столовку, стоял Джо и, хмурясь, что-то резко обсуждал с Эдуардом. Увидала я его на свою голову! Теперь всё — утро испорчено!

Что до маленькой голубоглазой девчонки, то при виде белокурого парня её глаза загорелись всеми огнями Голливуда, и то, что я нынче утром говорила о предмете её воздыхания, она позабыла вмиг. Я, закатив глаза, только вздохнула: нет, Люси точно малолетняя дура. Угораздило же меня с ней связаться! Вечно во что-нибудь вляпываюсь…

— Ке-е-ейн! — протяжно позвал чернокожий парень, едва завидев меня. — Есть серьё-о-озный разгово-ор!

Все, кто мог и не мог услышать это, тот час же с опаской покосились на меня. Стайка крашеных мымрочек, фанаток Эдуарда то есть, громко прыснула и торопливо зашепталась, бросая в мою сторону презрительные взгляды. Зря стараются: меня такой мелочью не пронять. А вот другой — вполне.

— Блин, — я с досадой добавила ещё несколько крепких ругательств и оставила попытки проскользнуть незаметно (просто неприятные разговоры всегда портят мне аппетит). — Элен, жди меня возле входа.

— Но!.. — начала было девчонка, страшно желавшая подойти поближе к Эдуарду, и я резко осадила её:

— Хочешь моей поддержки — научись слушаться!

Люси сникла, а я, злобно шаркая по пыли, пошла к Джо мимо удивлённо приподнявшей брови Киары.

Знаете, порой начинаешь жалеть, что так резко выделяешься из толпы. Иногда хочется просто слиться с ней. Иногда просто нужно слиться с ней. Вот как сегодняшним утром. Никто ж не мог подождать до полудня! Обязательно надо портить завтрак! Ни стыда, ни совести у людей не осталось. Впрочем, мне ли пальцами тыкать?

— Утро доброе, девочка Браун, — мило произнёс четверть-оборотень, выйдя из тени, и слегка склонил голову набок. Его чёрные зрачки при солнечном свете тут же сузились до вертикальных кошачьих рисок. Немного пугающее и в то же время захватывающее зрелище, как хороший фильм ужасов. Никак не могу заставить себя привыкнуть к этому — вечно хочется сказать «Вау!».

— Недоброе утро, мальчик Эдуард, — слегка склонила я голову набок, копируя его движение. — Недоброе.

— Где ты была, когда я был мальчиком? — его глаза, голос смеялись, но лицо не выражало ни малейшего намёка на веселье, словно на нём была очень хорошая маска. Скорее всего, так оно и было: этот белокурый изверг всегда был прекрасным актёром.