Беседа с Раем Брэдбери началась неожиданно. "Я готов дать интервью советскому журналу, — сказал писатель, — но при непременном условии — вы напечатаете мое мнение о несколько странных отношениях с вашими издателями. Насколько я понимаю, мои книги пользуются в России большой популярностью. Их публикуют там с начала 50-х. Еще лет 10–15 назад от русских, приезжавших ко мне, узнал, что гонорары в рублях должны перечисляться в один из советских банков. 2 года назад через Дэниэла Брустина, руководителя библиотеки конгресса США, и Арманда Хаммера я предлагал передать эти деньги любому советскому студенту, желающему поехать учиться в США, или американцу — для получения образования в СССР. Мне отказали. Может, теперь положение изменилось? Буду рад, если эти деньги пойдут на двусторонние студенческие обмены. А остатки когда-нибудь пригодились бы и мне… А теперь я готов к ответам". Мы в свою очередь надеемся на ответ советских книгоиздателей. Этого требует простая вежливость.

— ВЫ СЧИТАЕТЕ СЕБЯ ПИСАТЕЛЕМ-ФАНТАСТОМ?

— Я считаю себя писателем "идей". Это нечто иное. Такая литература впитывает любые идеи: политические, философские, эстетические. Я из категории мечтателей-выдумщиков нового. Они появились еще в пещерном веке. Тогда человечество было совсем примитивным, искало пути к выживанию — оттуда и берет начало НФ. Топор, нож, копье — все это было фантастикой. Идея развести костер сначала зарождалась в мозгу, а уж потом воплощалась в реальность. Всегда были носители идей, мечтатели, что-то придумывающие, создающие, продвигающиеся к более сложному. Именно в этот ряд я себя и ставлю.

— ВАМ ПРИНАДЛЕЖИТ МЫСЛЬ, ЧТО ФАНТАСТИКА — РЕАЛЬНОСТЬ, ДОВЕДЕННАЯ ДО АБСУРДА. И ПОТОМУ ОНА ЕЩЕ И ПРЕДУПРЖДЕНИЕ ЛЮДЯМ.

— Верно. Но она же может и воодушевлять, Скажем, мечты о космических путешествиях — прекрасный источник вдохновения. Возможно, в ближайшие 20 лет советские и американские астронавты проведут совместную экспедицию на Луну или Марс, и обе страны в один вечер будут праздновать свободу человечества от силы тяготения. Это не может не окрылять.

— ЗНАЧИТ, В ТРЕТЬЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ ВЫ СМОТРИТЕ С ОПТИМИЗМОМ?

— Оптимизм сам по себе слеп. Как, впрочем, и пессимизм. А я не верю в действия вслепую. Конечно же, ошибается тот, кто предсказывает скорый конец света. Это — слепой пессимизм. Но неправ и говорящий об абсолютно идеальном мире. Это — слепой оптимизм. Я вообще не думаю, что мы хотим идеала. Нам нужно общество, в котором все-таки есть место шероховатостям. В попытке сделать жизнь для всех очень хорошей мы можем в конечном счете оделять ее для всех очень плохой. "Утопия" во многих отношениях такое же предупреждение людям, как и, скажем, "антиутопия" Оруэлла. Тут начинается сфера деятельности правительств, а они сверх определенного предела не внушают мне особых симпатий — о какой бы стране ни шла речь. В США, например, та же проблема, что у вас: бюрократический аппарат растет и растет. Пора бы уже сказать: "Довольно! Дайте мне возможность иметь дело с конкретным человеком. Кафкианский замок нам не нужен".

Так что я бы говорил лишь об ощущении оптимизма. Шанс на него появится, если мы все будем полностью реализовывать отпущенные нам генетические возможности. Я всю жизнь, каждый день делаю то, что люблю: наполняю мир своими идеями — и это рождает отличное настроение. Тот, кто использует свой разум, свои способности, свой гений, наконец, чтобы улучшить мир, получает полное право на оптимистичные настроения, но не слепые, а основанные на деятельности, созидании.

— НО СТРЕМЛЕНИЕ К УЛУЧШЕНИЮ МИРА МОЖЕТ ПРИВЕСТИ И К ОБРАТНОМУ. ПОДОБНЫХ ПРИМЕРОВ НЕ СЧЕСТЬ — СКАЖЕМ, В ИСТОРИИ НАУКИ И ТЕХНИКИ.

— Наука и техника может быть "хорошей" и "плохой". Возьмите автомобиль. С одной стороны, он дает свободу передвижения. С другой — под его колесами в США каждый год гибнут 50 тысяч человек. Надо изучать любую науку, осваивать любую технику, а затем избавляться от их "минусов". Например, атомная энергия. Если мы извлечем правильные уроки из кошмарной катастрофы в Чернобыле и той аварии, что едва не произошла на нашей АЭС "Тримайл-Айленд", если научимся строить хорошие станции, то польза будет колоссальной. Кстати, не грех бы и нам, и вам перенять опыт французов — их АЭС, судя по всему, куда лучше советских и американских.

— ВЫ НАЗВАЛИ СЕБЯ МЕЧТАТЕЛЕМ. ДАВАЙТЕ ПОМЕЧТАЕМ, СКАЖЕМ, О ВСТРЕЧЕ С ПОДОБНЫМИ НАМ.

— Хотя мы — я убежден — не одиноки во Вселенной, не надеюсь на контакты с внеземной цивилизацией в ближайшие несколько тысяч лет. А, может, этот срок будет еще большим в зависимости от того, что мы обнаружим, добравшись до Альфы Центавра. До нее 4 световых года, так что при увеличении скорости межзвездных кораблей она, в принципе, доступна. Пусть путешествие продлится 50, 60, 80 лет, век, но в конце концов появятся поколения астронавтов, которые туда долетят. Теоретически возможен и такой вариант — инопланетяне прибудут в гости к нам. Но пока никаких доказательств воплощения такой мечты, как ни жаль, нет. Правда, у вас, в СССР, несколько месяцев назад о каких-то пришельцах говорили, но все обернулось детской сказкой, не так ли? У нас подобное тоже случалось, и не раз…

— ВАШ СООТЕЧЕСТВЕННИК ТЕД ТЕРНЕР ОБЪЯВИЛ КОНКУРС НА СОЗДАНИЕ КНИГИ, КОТОРАЯ УКАЖЕТ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ ПУТИ К ВЫЖИВАНИЮ, БОЛЕЕ ТОГО — К ПРОЦВЕТАНИЮ В БУДУЩЕМ. ВЫ СЧИТАЕТЕ ЭТО РЕАЛЬНЫМ?

— Вполне. Сейчас очень полезно заняться самокритикой, не впадая в негативизм. В США многие писатели убедили себя и теперь убеждают других, что будущее не сулит ничего хорошего. То же во французской литературе, отчасти — в английской. Про советскую не скажу, не знаю. Думаю, имея колоссальные проблемы, с одной стороны, и огромный творческий потенциал — с другой, люди должны обратиться лицом к солнцу и поставить разум на службу самосовершенствованию. Меня такая задача вдохновляет. Полагаю, аналогичная позиция и у Теда Тернера. Он хочет, чтобы представленные на конкурс романы принесли то самое ощущение оптимизма, о котором я говорил, взамен черных пророчеств — их и так слишком много в литературе конца XX века.

— А ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ УЧАСТВОВАТЬ?

— Да. Я буду одним из судей.

Беседу вел Андрей Шитов.

Текст печатается по журналу "Эхо планеты" № 18 (109) 28 апреля-4 мая 1990.

Вопрос: Как давно ты пришел в фантастику? Твои детские кумиры?

В.В.: В фэндом я пришел, когда впервые попал на заседание клуба, году в 84 или 85. Привел меня Сергей Стульник. До этого я читал практически одну фантастику, ни с кем не общаясь. Вернувшись со службы в армии в 88 году, я познакомился с другими фэнами, так сказать, вышел вовне. Начал ездить на коны. Мои детские кумиры: Носов "Незнайка на Луне". Позже я восторгался романом Лема "Астронавты".

Вопрос: Сейчас пошла волна переводной и советской фантастики. Как ты оцениваешь это: качественным или количественным скачком?

В.В.: Количественный скачок несомненный, фантастики стало больше. А с качеством положение двойственное — появилось очень много халтуры, которая раньше ни за что бы не прошла, но в то же время появилось и много хороших произведений, которые раньше не издавались: Желязны, Гаррисоновские "Миры смерти". Т. е. тут и качественный и количественный скачки.

Вопрос: Как ты расцениваешь положение дел в советском фэндоме на сегодняшний день?

В.В.: Фэндом перерождается. Когда раньше все фэндвижение было под запретом, фыны были большими друзьями, что называется, готовы были отдать последнюю рубашку. Сейчас же фэндом становится образом жизни и профессии. Все продается и покупается, сплошная коммерция. Я не утверждаю, что это хорошо или плохо, просто фэндом стал другим. Клубы, как таковые, по-моему, отмирают. Раньше их держал на плаву тот факт, что они были запрещены. На заседаниях клуба все менее интересно из-за коммерциализации. Фэндом переходит на какую-то совершенно новую ступень.