Я повернулся на табурете и сквозь стекло посмотрел псу в глаза. Рыжий пес взгляда не отвел.

— Чья это собака? — спросил я, вновь поворачиваясь к Нюре.

— Какая собака?

— Вон, за окном.

— У меня здесь кафе, а не площадка для выгула животных, — обиженно протянула Нюра.

— Брось, Нюрочка, дуться, — ласково сказал я. — Жениха мы тебе найдем. Молодого, красивого и, главное, верного, а не такого кобеля, как я.

Нюрочка оттаяла. Хоть ни на йоту не верила пустопорожнему трепу, но ласка и клятвенные обещания действуют на женщин безотказно.

— Так чья это собака? — вернулся я к своему вопросу. — Ты же во дворе всех собачников знаешь, выгуливают своих питомцев под твоими окнами.

— Ага, — согласилась Нюра. — Как зима, снег, так все собаки сбегаются на площадку гадить… — Прищурившись, она всмотрелась сквозь стекло в пса. — Нет, эту псину в первый раз вижу… Бродячая она, вон и ошейника нет.

Я кивнул в подтверждение своей догадке и принялся доедать шпикачки. Вкусно Нюра готовила, знала, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Но на «вкусно поесть» я не собирался менять холостяцкую свободу.

«Летняя» песня о жаре и тополином пухе закончилась, и наконец прорезался голос диск-жокея:

— Зима давно сдала свои права, а до лета еще далеко. Поэтому наше музыкальное путешествие по временам года мы заканчиваем песней, соответствующей сегодняшним погодным условиям.

Из динамика страдальчески полилось:

Напрасно я иронизировал по поводу подборки песен — диск-жокей не зря ел свой хлеб, составляя программы.

— Пицца у тебя с чем? — спросил я, запивая завтрак лофе.

— Ты не наелся, родненький? — вскочила со стула Нюра. — С курятиной и грибами. Сегодняшняя.

— Острая?

— А какую ты хочешь?

— Без перца.

— Разогреть? — Нюра схватила с прилавка пиццу и метнулась к микроволновой печи.

— Не надо, — остановил ее я. — С собой возьму.

Расплатившись, взял пиццу со стойки и встал.

— Спасибо, Нюрочка, было очень вкусно.

— Заходи чаще, — жалостливо, в тон звучащей песни протянула Нюра, глядя на меня томными глазами.

— Как только — так сразу! — клятвенно пообещал я. Выйдя из кафе, я остановился и посмотрел на пса.

Пес встретил мой взгляд спокойно и не подумал подняться, чтобы подойти. Что ж, как говорится, если гора не идет к Магомету…

Я подошел к псу, наклонился и протянул пиццу.

— Будьте любезны, угощайтесь.

Пес приподнял одно ухо, окинул меня взглядом сверху донизу и аккуратно взял из рук пиццу. Затем лег, вытянул передние лапы, положил на них пиццу и принялся не спеша есть.

Да уж, аккуратист еще тот, невольно восхитился я. Аристократ! Определенно домашний, воспитанный. Привык, что не он служить должен, а ему прислуживать. Глядя, как он «трапезничает», поневоле пожалеешь, что предложил пиццу не на одноразовом блюдечке с голубой каемочкой…

Из кафе во двор пробилась песня о «плачущих березах» — видимо, Нюра усилила звук. Была весна, и Нюра страдала.

Внезапно я понял, чем сейчас буду заниматься. Что просто необходимо сделать, если поневоле придется уносить ноги из Холмовска. Знал я одну такую плачущую по весне березку. Наверное, большая выросла, давно не проведывал…

— Будь здоров, — кивнул я рыжему псу и твердым шагом направился к стоянке, где вчера оставил «Жигули».

А вот тут рыжий пес растерял всю свою аристократичность, потому что, доев пиццу, побежал за мной, как и положено любой бездомной собаке, стремящейся обрести хозяина. Впрочем, обнаружил я его рядом с собой, только когда открыл дверцу машины.

— Извини, мужик, — покачал я головой. — Понимаю твое желание, но ничем помочь не могу. Ты — собака, а я, фигурально говоря, — волк. Привык в одиночку бродить, и попутчики мне не нужны.

Слово «попутчик» вызвало нехорошие воспоминания, и я запоздало глянул на заднее сиденье. Никого там не было. По идее — и быть не могло. Ни один уважающий себя агент два раза тот же прием к одному и тому же фигуранту не применяет.

— Так что — прости, — разведя руками, повторился я, сел в машину и тронулся с места.

Подъехав к будке сторожа, остановился, вышел, расплатился и, все же не удержавшись, обернулся. Пес сидел на асфальте там, где я его оставил. Сидел спокойно, с достоинством и отнюдь не производил впечатление брошенного.

Не знаю, что на меня больше подействовало: то ли его гордый, независимый вид, то ли воспоминание о вчерашнем непрошеном попутчике (не обязательно же он будет подсаживаться), но я изменил решение. Достал из багажника одеяло, открыл заднюю дверцу и бросил одеяло на сиденье. Пусть лучше собака сидит, чем двуногий с пистолетом. Отнюдь не лишняя предосторожность после вчерашнего происшествия у пивного ларька.

— Садись! — позвал я пса.

Пес не заставил себя упрашивать. Трусцой подбежал, но у машины вдруг остановился, заглянул в салон и, укоризненно посмотрел на меня. Затем сбросил одеяло с сиденья на пол, вспрыгнул на него и принялся основательно вытирать лапы. Посчитав дело законченным, он вскочил на сиденье, сел и надменно повернул ко мне голову. Мол, шеф, в чем дело? Пассажир сидит, пора бы и в путь трогаться.

— М-да, — обескуражено цокнул я языком. — А лимузин вам не подать? С баром в салоне, стереомузыкой и двумя молоденькими сучками?

Пес великосветски фыркнул и отвернулся. Понятно, почему его выгнали, — не каждый хозяин потерпит столь барское уничижение со стороны животного.

Я захлопнул дверцу, обошел машину, сел и включил зажигание.

Стоило мне выехать на проспект Лермонтова, как зазвонил сотовый телефон. Звонил Славка и приглашал на партию преферанса. Мол, они с Лешкой после вчерашнего культпохода с дамами на мюзикл «Бродвей — Таганка» решили вечером отдохнуть по-мужски.

Честно говоря, в карты я играть не любил, поскольку всегда знал, что у кого на руках, из-за чего приходилось делать глупые ходы, чтобы не всегда выигрывать. К тому же в моем положении до вечера еще нужно дожить. Поэтому я дал уклончивый ответ, что, скорее всего, не смогу — буду занят, а если смогу, то перезвоню. Славка принялся уговаривать, сильно налегая на мужскую солидарность, и одним из контраргументов было то, что Наташка вчера сдала мой билет на мюзикл какому-то парню, а после спектакля уехала с ним на такси. Приняв мое равнодушное «это ее дело» за крайнюю степень расстройства, Славка попытался утешить дежурным «не переживай, бабу мы тебе найдем», но я от «бабы» отказался, мол, зачем, когда куда проще отбить у него Елену — и дело с концом. Таких шуток Славка не переносил, разнервничался, раскричался, обозвал меня последними словами и отключился.

— Вот так теряют друзей, — философски объяснил я псу, пряча телефон в карман.

Пес никак не отреагировал. Сидел, водрузив лапы на спинку переднего сиденья и положив на них голову, смотрел в ветровое стекло. Дышал тихо, спокойно и, что удивительно, с закрытой пастью, а не как большинство собак — быстро, будто запыхавшись, с высунутым языком.

— Тебя как звать-то? — спросил я. — Барбос?

Пес бросил на меня короткий презрительный взгляд и недовольно зарычал.

— Правильно, какой ты Барбос с такими аристократическими повадками, — заметил я. — Разве что бывший хозяин в сердцах обзывал, потому ты и недоволен… Как же мне тебя называть, рыжий?

Опять недовольное ворчание.

— Хватит спесь проявлять, я тебя по масти назвал, а не по имени, — продолжал я. — Имя небось вычурное какое-нибудь типа Навуходоносор или Тэмбэсаддон…

Сам не знаю, каким образом вырвалось последнее слово, но пес и ухом не повел. Да и с чего бы? Нормальная собака, пусть даже очень умная, как эта, реагирует только на привычный, часто повторяемый набор звуков. Не слышал рыжий пес никогда ни слова «Навуходоносор», ни тем более — «тэмбэсаддон». Откуда? Если бы он сейчас зарычал, я бы поверил в нечистую силу.