На повороте к кладбищу лас обогнал стопоход. Управляла им женщина, а в салоне сидели трое мужчин.

«Уж не матриархат ли здесь?» — с иронией отметил я.

Не обращая внимания на большой крюк, который делала дорога перед Щегловским косогором, стопоход пошел напрямик по крутому склону, и я позавидовал высокой проходимости машины. Пройти здесь не смог бы даже танк.

— Не понимаю, почему снаружи до сих пор не разобрались, что происходит внутри купола? — сказал Бескровный, глядя, как стопоход лихо взбирается по крутому склону. — Со спутника-шпиона пятак на ладони можно сфотографировать, а такую машину не заметить?

— Плохо слушали, что по телевизору говорили, — сказал я. — Обратили внимание, что солнце словно размытое? Сильная дисперсия света, поэтому четкие снимки получить невозможно.

— Ну ладно стопоход, но не заметить энергостанцию пришельцев… — пожал плечами Бескровный. — Знаете, сколько я теорий о происхождении куполов за ночь наслушался? Десятка два. Самая бредовая — что Земля живая, а купола — своеобразные нарывы на ее теле, появившиеся в результате деятельности человечества. И когда эти гнойники прорвет…

— Не забивайте голову откровенной дурью, — поморщился я.

— Дурь-то дурь, — со вздохом согласился он, — но лучше бы она оказалась правдой, чем то, что есть на самом деле.

Я мельком глянул на Бескровного. Не пойму его что-то. То с восторгом отзывается об обществе «новообращенных самаритян», то сожалеет о его возникновении. Сплошное противоречие, а не человек. Может, таким и положено быть писателю — не примыкать ни к чьему мнению и оставаться независимым в суждениях?

— Приехали, — сказал я, останавливаясь у обочины напротив знакомой оградки.

Мы вышли из машины, Валентин Сергеевич взял с заднего сиденья один из пакетов, раскрыл и начал доставать садовый инвентарь: лейку, небольшую мотыгу с короткой рукояткой, саперную лопату…

Я огляделся. Стопоход стоял у второй опоры высоковольтной электропередачи, и никого в нем не было. Что ж, в конце концов, «новообращенные самаритяне» тоже люди, и нет ничего странного в том, что они приехали проведать могилу своих родственников. А то, что стопоход стоял точно на том же месте, где я несколько дней назад оставлял свои «Жигули», простое совпадение. Хватит выискивать во всем скрытый смысл — чтобы обнаружить черную кошку в темной комнате, надо вначале ее туда запустить.

— Принесите, пожалуйста, из багажника канистру с водой, — попросил Валентин Сергеевич, раздеваясь и развешивая одежду на оградке.

Я открыл багажник, достал канистру, отнес к оградке.

— Помочь?

— Нет, — категорически отказался он. — Это мое дело.

— Валентин Сергеевич, а зачем разделись? Чтобы не испачкаться? В особняке такой гардероб — чего одежду жалеть?

— При чем тут гардероб? — Он поднял голову, прищурившись посмотрел на небо. — Полезно на солнышке позагорать, редко в последнее время удается.

— Теперь времени будет предостаточно, — заметил я.

— М-да… — неопределенно протянул Бескровный и перевел взгляд на стену. — Жаль, Таня, — глухо проговорил он, — не дожила ты до сегодняшнего дня. Молодой бы стала, здоровой и меня на семьсот лет пережила бы…

Я тактично отступил в сторону. Не следует вмешиваться в разговоры живых с мертвыми.

За спиной, дробно топоча, пронесся стопоход. Что-то не похоже на проведывание усопших родственников — только приехали и сразу обратно.

На переднем сиденье — двое мужчин, на заднем — две женщины. Стопоход был тот же, но люди… Люди были другие и по-другому одеты — фотографическая память меня никогда не подводила. Была все-таки черная кошка в темной комнате.

— Пойду-ка прогуляюсь, — сказал я Бескровному.

— Да, конечно. Я долго буду возиться.

Место, которое посетили «новообращенные», я определил быстро — им оказалось памятное надгробие бизнесмену Мамонту Марку Мироновичу с жабообразным золоченым орлом на гранитной глыбе. Весенняя фиалка уже отцвела, но здесь запах по-прежнему ощущался. Здесь и только здесь. Больше никаких следов «новообращенные» не оставили, но мне было достаточно и этого.

Что они здесь делали? Почему приехали одни, а уехали другие? Я побродил вокруг памятника, потрогал монументальную глыбу. Обычный гранит, шероховатый, нагретый солнцем. Золоченый орел с короткой толстой шеей недобро нацелился на мою руку, будто собираясь клюнуть. И тогда я вспомнил, что в прошлый раз видел у памятника парня, который затем куда-то исчез.

Я еще раз внимательно обследовал захоронение, но ничего необычного не обнаружил. Кроме самого факта его существования на месте захоронения моих родителей. Понаблюдать бы за ним из какого-нибудь укромного уголка…

Что-то еще здесь было не так, чем-то место отличалось от того, каким оно было в прошлый раз. Я прикрыл глаза, восстановил в памяти недавнее посещение кладбища и понял, в чем заключается отличие. Пропал настырный треск высоковольтных проводов — но как раз в его исчезновении ничего неординарного не было. Обесточили пришельцы линию, прекратив подачу электроэнергии за пределы купола.

Переведя взгляд на опору высоковольтной электропередачи, я вдруг понял, что надо делать. Не совсем просто будет, но все же лучше, чем устраивать засаду между надгробиями.

Когда я возвратился, Валентин Сергеевич уже оделся и сидел за накрытым столиком возле могилы жены. Цветник был прополот, полит водой, слева на постаменте лежали гвоздики.

— Не нашли? — спросил он.

— Что?

— В прошлый раз вы могилу родственников искали.

— Н-нет, — не сразу ответил я. Стыдно было признаться, что о могиле родителей я сейчас не думал.

Но Бескровный не заметил моего замешательства.

— В следующий раз привезу орхидеи в горшочке, посажу. Были в магазине.

— Думаете, приживутся?

— Не знаю. Но некоторое время поживут.

Он встал.

— Давайте помянем.

Валентин Сергеевич налил в рюмки коньяку, жестом пригласил к столику. На блюдцах были разложены бутерброды с икрой, салями, швейцарским сыром, стояла открытая баночка с маринованными грибами. Разительное отличие от поминок пятидневной давности.

Я глянул на писателя, и мне на мгновение показалось, что, собственно, ради выпивки он сюда и приехал — в особняке я непременно бы отказался, а тут не смогу. Но я сразу же отмел это предположение. Даже если и так, оно вторично. Когда человеку тяжело, он обращается к самым близким людям. А самый близкий для Бескровного человек лежал здесь.

— Помянем, — сказал я и протянул руку к рюмке.

На обратном пути я остановился у универмага и зашел в него. Людей в магазине не было, и он напоминал собой большой склад с полками, заваленными товаром. Аскетизм «новообращенных самаритян» выходил за рамки моего понимания.

В отделе кожгалантереи я взял большую кожаную сумку, а затем пошел по отделам фото-, радио- и электронной аппаратуры. Потратил около часа, набил полную сумку, причем, как учили в спецшколе, половина приборов была мне не нужна. Если за мной наблюдали, пусть поломают голову, зачем все это.

И я не ошибся, за мной действительно наблюдали. Когда укладывал в сумку пентоп и два радиотелефона, ко мне подошла симпатичная девушка в скромном голубом платье.

— Добрый день, — сказала она. — Вам помочь?

— Спасибо, сам справлюсь, — буркнул я, бросив на нее мимолетный взгляд.

Молоденькая, хрупкая, с простенькой прической, без косметики на лице, девушка производила приятное впечатление. Не хотелось верить, что она имеет отношение к спецслужбе Ремишёвского. Будем надеяться — обыкновенный администратор, если уж профессию продавцов упразднили.

Девушка замялась, затем спросила:

— Можно задать вопрос?

— Рискните, — пожал я плечами, читая инструкцию к цифровой видеокамере.

— Почему вы нас сторонитесь? Мы вам чем-то неприятны?

Вопрос был, как говорится, не в бровь, а в глаз. Каким-то образом «новообращенные» безошибочно определяли, что мы с Бескровным изгои в их среде. Умели читать мысли, что ли?