Я постоял на балконе минут пять, наблюдая за выходом из подъезда, но Ремишевский на ступеньках так и не показался. Как я и предполагал. Что стоит «левитирующему» человеку, или «человеку-невидимке» (еще один вариант, ранее не пришедший в голову, почему не увидел на балконе гостя), пройти сквозь стены или просочиться через канализацию? Плевое дело.

Как я ни иронизировал над случившимся, стараясь задавить возникшее в душе щемящее чувство тревоги, оно росло. Кто-то явно заинтересовался моими неординарными способностями, и визитом Ремишевского мне намекали, что я не один такой на Земле — возможно, существует хорошо законспирированное анонимное общество таких же уникумов, и они ищут себе подобных.

От такого умозаключения нехорошо засосало под ложечкой и появилось двойственное ощущение, будто я всю жизнь ждал подобного визита; ждал, но надеялся, что эта встреча никогда не произойдет.

Чтобы упорядочить мысли и провести аналитический разбор ситуации, я сел за столик, сложил аккуратной стопкой деньги, поискал визитную карточку Ремишевского. Карточки нигде не было — ни на столике, ни под купюрами, ни на полу. Испарилась, хотя я мог дать голову на отсечение, что Ремишевский ее не забирал. Память, как уже говорил, у меня фотографическая, поэтому я «прокрутил» в голове все события и лишний раз убедился, что гость ее не брал. Но, странное дело, после того, как Ремишевский положил визитку на столик, я ее больше не видел. И интуиция, часто помогавшая разыскать потерянную вещь, в этот раз молчала. Будто такой карточки не существовало в природе. В наведенную галлюцинацию я не верил — психологические тесты медицинского обследования в спецподразделении «Аз» показывали, что степень моей внушаемости равна нулю, поэтому, будь даже Ремишевский великим гипнотизером, ему никогда не удалось бы убедить мое сознание в реальности несуществующей визитки или в том, что он, находясь на балконе, для меня невидим. Карточка действительно испарилась, а Ремишевский на балконе отсутствовал. Каким образом это происходило, я вряд ли когда-нибудь узнаю, а вот зачем все это нужно, кажется, начинал понимать. Кто-то хотел показать, что он догадывается о моих способностях, и визит Ремишевского должен был вывести меня из состояния душевного спокойствия, заставить нервничать и, само собой, начать активно проявлять эти самые способности. Вряд ли мной снова заинтересовалась государственная служба — в ФСБ знали только о моих необычных физиомоторных качествах, и если бы там надумали возрождать группу быстрого реагирования «Аз», моя повторная вербовка прошла бы совсем по-другому. Так что этот вариант отпадал…

Достав из кармана сотовый телефон; я набрал справочную, узнал номер коммутатора банка «Абсолют» и позвонил.

— Холмовский филиал банка «Абсолют», — сообщил приятный женский голос. Судя по голосу, отвечала молоденькая, симпатичная девушка, что лишний раз подчеркивало солидность банка, где блюдут свое реноме.

— Добрый день.

— Здравствуйте, чем могу помочь?

— Соедините, пожалуйста, с заместителем директора по связям с общественностью Ремишевским Викентием Павловичем.

— Кто его спрашивает?

— Директор фирмы «Сигма» Исидор Бубуладзе, — брякнул я первое пришедшее в голову.

— Минутку…

Минутка растянулась на все три, затем тот же грудной воркующий голос сообщил:

— К сожалению, в данный момент Викентий Павлович отсутствует. Будет через час. Вы можете оставить сообщение…

— Нет. Позвоню позже, — буркнул я и отключился.

Разговор ничего не прояснил. Были большие сомнения, что меня посетил настоящий заместитель директора холмовского отделения банка «Абсолют», и почему-то думалось, что, соедини девушка с Ремишевским, я услышу незнакомый голос.

А вообще, сотворил глупость. Если за мной действительно началась охота, то сотовый телефон могли прослушивать или же в банке вести запись телефонных разговоров. Идентифицировать голос — пара пустяков, кем ни называйся… По всему понятно, что игра со мной началась, ждут ответного хода, который я в растерянности совершу. Поэтому лучше всего сохранять спокойствие и вести себя так, будто ничего не произошло.

Откинувшись на спинку кресла, я закрыл глаза и минут пять обстоятельно осмысливал ситуацию. Да, пожалуй, ничего не предпринимать — это лучший выход из положения. Посмотрим, что против меня предпримут.

И все же кое-что я сделал. Сел за компьютер, вошел в Интернет и попытался выяснить, что это за язык такой — йорокский и правильно ли мой гость перевел с него слово «ауфлемэ», которое столь странным образом подействовало на меня. Языка я такого не обнаружил, самым близким по звучанию к его названию было слово йоркширы. Английская порода свиней, отличающихся особой плодовитостью. В общем, свинячий язык. А вот слову «ауфлемэ» и близко ничего по созвучию не было. Конечно, написание слова и его произношение, например в английском, понятия разные, и я попытался, по аналогии с Ремишевским, переиначившим наркоманов в маркоманнов, составить нечто подобное. Получилась полная чушь. Аутофлегма — посторонняя плесень. Хотя, возможно, на свинячьем языке так и называют хозяина…

Чертыхнувшись из-за бесполезно потраченного времени, я вышел из Интернета и вычистил из памяти компьютера все файлы, до которым можно проследить, чем занимался. Если кто-то пожалует в квартиру в мое отсутствие, незачем ему знать о моих лингвистических изысканиях.

Выключив компьютер, я заварил кофе и вышел с чашечкой на балкон. Панорама города не подняла настроение, наоборот, навеяла грусть. Точно так я стоял на балконе пять лет назад, когда приехал в краткосрочный отпуск из спецшколы ФСБ на похороны родителей, погибших в автомобильной катастрофе, и испытывал почти аналогичное чувство. Почему-то появилось стойкое убеждение, что Холмовск придется скоро покинуть. Быть может, навсегда. Своей интуиции я верил.

Холмовск был молодым городом, основанным в пятидесятые годы двадцатого века на месте разведанных залежей бокситов. Неизвестно, кто руководил строительством нового города, но поступил он разумно. Рядом с рудником поставили ТЭЦ, затем возвели алюминиевый завод, и замкнутая система производства позволила горожанам гораздо легче перенести социальные потрясения, обрушившиеся на Россию, поскольку спрос на алюминий как внутри страны, так и за рубежом никогда не падал. Несколько позже был построен номерной авиационный завод, в просторечии шутливо именуемый «КБ Мокрого», так как штурмовиков серии «Су» (КБ Сухого) здесь никогда не производили. В период жесточайшей стагнации экономики «КБ Мокрого» переквалифицировалось на выпуск алюминиевых кастрюль, но в настоящее время вновь появились военные заказы, и жизнь потихоньку наладилась. Конечно, не как в столице, но вымирать город не собирался, в отличие от многих других городов, построенных во времена социализма в угаре комсомольских ударных строек.

Мне нравился Холмовск, тихий, спокойный, хотя родным город не был — сразу после окончания десятилетки я вместе с родителями, спасавшимися от нищеты и безработицы, перебрался сюда из беспросветно бесперспективного Лебединска, где, кроме химерически громадного котлована на месте некогда знаменитой Курской магнитной аномалии да заброшенного из-за отсутствия сырья горно-обогатительного комбината, ничего примечательного не было. Из Холмовска я ушел в армию, здесь похоронил родителей и жил один уже почти пять лет. Скорее всего, прожил бы и оставшуюся жизнь, да, видимо, не судьба.

Охваченный ностальгической грустью, я медленно проехал по центральной улице, бросая тоскливые взгляды на дома, витрины магазинов, прохожих, будто прощался с ними навсегда. Рановато, конечно, — пару недель, а то и месяцев здесь еще поживу, пока более-менее не обрисуется ситуация, но, боюсь, когда придет пора уносить ноги, будет не до прощания и ностальгии.

Свернув к алюминиевому заводу, я доехал до моста через речку Лузьму и, оставив «Жигули» на платной стоянке, направился в ресторан «Chicago», некогда называвшийся «Вильнюсом», но теперь (то ли в пику отделившейся от России Литве, то ли в честь политического курса правительства) получивший название всемирно известной гангстерской столицы. Пройдя через полупустой зал, я вышел на открытую террасу, где почти никого не было — все-таки весна, прохладно, и солнце, едва миновав зенит, только-только начало прогревать край террасы. Не хотелось сидеть в душном прокуренном зале и, против воли, слушать чужие разговоры за соседними столиками.