Первым делом я включил сотовый телефон, затем прослушал сообщения на автоответчике, обругав себя, на чем свет стоит — решил вчера вести себя как ни в чем не бывало, но в первый же вечер взял и отключил телефон. Как к этому отнесутся мои новые «знакомцы»?

А никак не отнеслись они к этому. Точнее, меня никто об этом не уведомил, поскольку на, автоответчике была лишь одна запись.

— Артем, ты свинья, — звонила вечером по сотовому телефону Наташа. — Дома тебя нет, мобильник ты отключил. Спектакль десять минут как начался, поэтому твой билет я отдаю молодому человеку… Как вас зовут?.. Володя? Володе… В отличие от тебя, он хочет попасть на спектакль.

Наташин голос звучал как будто из другой жизни. В общем, так оно и было. Вчерашние события разделили мою жизнь пополам: прошедшую — тихую, спокойную и будущую — полную тревоги и неопределенности.

Конечно, я свинья. В кои-то годы в наш городок приехала столичная труппа с новомодным мюзиклом «Бродвей — Таганка», я загодя купил билеты, а вот на спектакль прийти не удосужился. Хорошо хоть билеты были не у меня, а у Наташи.

Нужно было позвонить и извиниться, но я не стал. С женщинами у меня всегда получалось просто — связь протекала именно на том уровне, который я описывал Верунчику-Инге, и не более. Два-три месяца, максимум — четыре, а затем мы легко расставались. Без всяких проблем и взаимных претензий с обеих сторон. И в этом я был Везунчиком.

Я сел к компьютеру, включил его, посмотрел электронную почту. Писем не было. Не очень-то жалуют сейчас эпистолярный жанр даже в Интернете. Предпочитают сотовую связь…

Отключив компьютер, я вдруг ощутил пустоту в душе. Громадную, зияющую. Заняться было абсолютно нечем. НЕЧЕМ! Вчерашние пристрастия и увлечения отошли на столь далекий второй план, что казались чужими и неинтересными. Начиналась новая жизнь, но с чего ее начать, я не знал.

И не хотел. Если бы в мире все зависело только от наших желаний…

Однако хочешь не хочешь, а начинать надо.

Начал я с самого простого — с завтрака. Готовить опостылевшую яичницу не захотел, поэтому оделся, обул новые кроссовки и пошел завтракать в кафе «Наш двор», построенное предприимчивым предпринимателем года два назад между панельными шестиэтажками метрах в двадцати от моего подъезда. Весьма удобное заведение для такого холостяка, как я.

Выйдя на крыльцо, я остановился, вдохнул полной грудью. Такое впечатление, будто всю жизнь провел в запертой душной квартире и вот впервые вышел на свежий воздух.

Весна наконец-то взялась за дело по-настоящему. С безоблачного неба вовсю светило солнце, от газонов с пробившейся порослью молодой травы поднимался кружащий голову аромат пробуждающейся природы. Живи — не хочу. Почки на деревьях начали лопаться, и создавалось впечатление, что кто-то, не скупясь, обрызгал голые ветки зеленой краской из пульверизатора. Одну из черемух облепили воробьи и галдели на все лады, как на птичьем базаре. То ли, так же как я, радовались весне, то ли своим гвалтом предвещали непогоду. Как городской житель, погодных примет я не знал и надеялся, что второе предположение в корне неверно.

Вдохнув прохладный пьянящий воздух еще раз полной грудью, я уже собирался ступить с крыльца, как заметил, что метрах в двух от подъезда сидит рыжий, лисьего цвета, мохнатый пес средних размеров и смотрит на меня. С любопытством смотрит, склонив голову набок и приподняв левое вислое ухо. Из-за вздернутой брови казалось, что пёс рассматривает меня с этаким ехидным прищуром — мол, как дела?

— Привет! — махнул я рукой псу и, сбежав по ступенькам, направился к кафе.

Против ожидания, пес не тявкнул, не завилял обрубком хвоста, а лишь миролюбиво, не раскрывая пасти, заворчал и пошел за мной. Весьма воспитанная псина, ухоженная, хоть и без ошейника. Наверное, хозяева выгнали на улицу — то ли надоел, то ли набедокурил злостно, то ли нечем стало кормить. Да мало ли по какой причине? Сейчас многие люди оказываются бездомными, что тут говорить о собаках, которым на роду неприкаянная жизнь прописана. Впрочем, судьба пса меня не интересовала, хотя не скажу, что к домашним животным отношусь совсем уж равнодушно. Могу подкормить, погладить, поиграть… Но содержать дома — увольте!

У дверей кафе я остановился, повернулся к псу и сказал:

— Извини, мужик, что не приглашаю, но в кафе собакам вход воспрещен. Полная дискриминация.

Пес посмотрел на меня понимающим взглядом, тяжело вздохнул и медленно пошел прочь своей дорогой. Однако впечатление побитой собаки не производил голову нес высоко, с достоинством.

В небольшом зале кафе находилось всего два посетителя — за крайним столиком начинающий седеть мужчина, то ли поздний отец, то ли ранний дедушка, кормил мороженым то ли сына, то ли внука лет семи. Понятное дело, почему здесь пусто — утро да и не сезон. Это летом, когда на мощенном тротуарной плиткой пятачке у кафе выставлялись выносные столики, наблюдался наплыв посетителей, а в остальное время года разве что какой холостяк вроде меня сюда забредал.

Молоденькая официантка Нюра сидела за стойкой, подперши голову ладонями, и уныло наблюдала, как мальчишка методично поглощает мороженое. Другого занятия у нее не намечалось, и ей было откровенно скучно.

— Нюрочка, здравствуй, — сказал я с порога. Официантка перевела на меня соловый взгляд, но, узнав, тут же преобразилась. Вскочила с места, заулыбалась, расцвела.

— Здравствуй, Артемушка! Что-то давненько не захаживал. Аль женился, жена завтраками кормит?

— Типун тебе на язык! — наигранно ужаснулся я.

— Завтракать будешь или только кофе?

— И то и другое. — Пройдя к стойке, я сел на высокий табурет. — Жареные шпикачки, чипсы, кетчуп с паприкой и, естественно, кофе. Черный, натуральный.

— Бегу, родненький! — засуетилась Нюра. — Пять минут, и все будет готово!

Она включила кофеварку и умчалась на кухню — в межсезонье повар не работал и все готовила Нюра. Была она то ли дочкой хозяина кафе, то ли племянницей, о чем не раз намекала, ведя планомерную осаду моей холостяцкой жизни — мол, приданое есть, дело за тобой. А за мной «заржавело». Причем настолько, что захаживал сюда все реже и реже. Девочка симпатичная, аккуратная, но я таких, озабоченных созданием семейного очага, обходил десятой дорогой. Пеленки, распашонки, претензии… Зачем мне эта обуза?

Из динамика музыкального центра приглушенно лилась музыка и вкрадчивый мужской голос задушевно выводил:

М-да, как говорится, не по сезону… «Зимняя» песня закончилась и тут же сменилась бравурной «летней»:

Я чуть не расхохотался. Ни снега, ни тополиного пуха за окном не наблюдалось. Уж лучше бы сводку погоды передали.

За стойкой появилась Нюра со шкварчащими на сковородке шпикачами.

— Я тебе с лучком поджарила… Пальчики оближешь! — заявила она, выкладывая шпикачки на тарелку и пододвигая ко мне. Затем налила чашку кофе и поставила рядом.

Полив шпикачки кетчупом, я принялся за еду. Нюра присела напротив, подперла кулачком щеку и принялась смотреть на меня умильным взглядом.

— Ну, как?

— Что — как?

— Вкусно?

Я прожевал кусок и изобразил на лице восторг.

— Женюсь! — выпалил. — Немедленно!

— Тебе бы все шуточки шутить… — покраснела Нюра и, отведя взгляд, затеребила оборку фартука. — А я здесь одна, можно сказать, увядаю…

— Прямо-таки и увядаешь! Цветешь и благоухаешь! Не переживай, цветочек, сядет и на твой пестик мохнатый шмель.

И тут я почувствовал на затылке чей-то пристальный взгляд. Скосив глаза на крайний столик, я увидел, что седеющий мужчина о чем-то тихо переговаривается со своим то ли сыном, то ли внуком. Значит, не он. Кто же тогда мог наблюдать за мной в пустом кафе? И, только переведя взгляд на зеркальную витрину за спиной Нюры, я понял, кто на меня смотрит. За окном, на тротуарной плитке у кафе, сидел рыжий пес и не сводил с меня взгляда. После вчерашних событий я был готов к тому, что за мной установят слежку, и мои чувства обострились. Причем настолько, что среагировали на взгляд голодного пса. Это уже паранойя…