– Вы – Смирнова, да? – робко спросил певец, если, конечно, это был он.
– Предположим.
– Вы с оператором? – Он увидел камеру в Пашкиных руках.
Я молчала. Пашка извлек из кармана банку пива и отхлебнул.
– Простите, а мне можно глоток? А то после посещения этого заведения.
Пашка протянул ему банку. Певец, известный своими шумными дебошами, сделал два больших глотка, пожелал Пашке всех благ и побольше, потом снова повернулся к моей скромной персоне и заявил, что как раз я-то ему и нужна.
– Я вообще-то не по вашей части. Вам нужно к Димону Петроградскому. Могу дать телефон. И даже сама позвоню. – Я предполагала, что Димка может обрадоваться, если я для него договорюсь об интервью с этим типом. Хотя в душе Димка презирает героев своих репортажей, но работа есть работа. И к ней ведь можно относиться с чувством юмора.
– Нет, вы не поняли, – вздохнул певец. – Мне именно к вам. Я не насчет себя. Насчет другого человека.
Я толкнула Пашку в бок. Он тут же приготовил телекамеру.
– В общем, вы сами все смонтируете потом, – продолжал певец, быстро собравшись и выдав в камеру дежурную улыбку.
– Вас вызывали повесткой? – я тоже теперь выступала в своей журналистской роли. – Или просто пригласили для разговора?
– Нет, я сам приходил просить за одного очень уважаемого человека, даже не просить… я неправильно выразился. Приходил сказать, что готов поручиться за господина Астахова Вячеслава Николаевича, известного в нашем городе бизнесмена и мецената.
«Так, это уже становится интересно», – подумала я. Вслух спросила, что побудило известного певца к таким действиям. Небосклонов, по его собственному признанию, отправился в Управление сразу же, как только узнал, что господин Астахов томится в застенках. А томится уже не первый день, и это почему-то скрывалось от широкой общественности. Теперь общественность в лице Небосклонова выражала свое возмущение. Пока в мягкой устной форме. Если же Астахова не выпустят в ближайшее время – выразит бурно.
– Юлия… простите, как отчество? Почему вы-то не сообщили людям, что Астахов в «Крестах»?
Я заметила, что моего эфирного времени просто не хватит для того, чтобы сообщать людям обо всех, кого поместили в «Кресты». Во-вторых, я сама совсем недавно узнала о том, что Астахов находится там. В-третьих, я не даю подобных сообщений в своих программах. О заключении под стражу сотрудники органов сообщают родственникам. По крайней мере, это их обязанность.
– Значит, об аресте Астахова специально замалчивалось? – задумчиво произнес Небосклонов, как бы разговаривая сам с собой. – Значит, ему в самом деле просто шьют дело? Хотят избавиться от хорошего человека?
– А почему вы так думаете? – встряла я.
– Ну как же?! Я лично знаю Вячеслава Николаевича. И его знают многие из моих друзей. Некоторые уже приходили сюда и придут еще. Мы организуем митинг. Надеюсь, его-то вы осветите?
Я обещала пренепременно это сделать и вручила певцу свою визитку, чтобы оповестил о месте и времени проведения.
Небосклонов сказал мне, что Вячеслава Николаевича обвиняют в жестоком убийстве любимой женщины – той, с которой он жил. По мнению певца, Вячеслав Николаевич никак не мог убить женщину. Он, конечно, вообще никого убить не мог, но женщину – точно. Он очень любит женщин – всех, и я могу спросить о нем любую модель, актрису или певицу. Они подтвердят.
«Ящер что, у нас в городе уже всех моделей, актрис и певиц перетрахал? – подумала я, но вслух ничего не спросила. – Тогда что этому певцу неймется? Ладно бы тут бабы на стены Управления бросались или орошали их слезами, но этот-то – мужик. По крайней мере, внешне».
Певец сам ответил на мой незаданный вопрос. Оказывается, у него без спонсорской поддержки Ящера могут сорваться гастроли. Как, впрочем, и у многих других. Так что Вячеслава Николаевича нужно вытаскивать из тюрьмы, причем чем быстрее, тем лучше. И Небосклонов несколько минут назад пытался объяснить людям из органов, что они ошиблись. Убийство совершил кто-то другой и просто подставил Вячеслава Николаевича, видимо, желая убрать его с дороги. Вячеслав Николаевич так любил Тамару, что – певец уверен – теперь долго не сможет смотреть ни на одну женщину, в особенности после такого стресса. Потерять любимую и тут же угодить в тюрьму по ложному обвинению. Не всякий выдержит. Человека надо спасать! В особенности страдающего невинно.
Я промолчала насчет того, что Вячеслав Николаевич сможет, а что нет. Правда, на меня он не смотрел: темно было, как… в одной части негритянского экстерьера.
Продолжить выступление Небосклонову не дали. Из двери Управления выскочил разъяренный Андрюша и подскочил к нам.
– Я тебя сколько могу ждать?! – рявкнул он. – А ты тут интервью берешь на улице.
– Андрей Викторович! – повернулся к оперу известный певец. – Благодаря вам подтверждаются мои самые худшие опасения насчет правоохранительных органов. Теперь я убедился: все, что пишут и говорят о вас в прессе, – истинная правда. И коллеги Юлии Владиславовны даже несколько смягчают факты, которые становятся им известны. Юлия Владиславовна, от имени творческий интеллигенции я хочу попросить вас донести до широкой общественности истинное состояние дел с арестом известного бизнесмена Астахова. Я…
– Или ты сейчас идешь со мной, или я тебя арестую, – процедил Андрюша, не обращая внимания на певца и глядя на меня.
Я поняла: дело серьезное, быстро поблагодарила певца, обещала сделать все, что в моих силах, подхватила Пашку, и мы отправились вслед за Андрюшей в Управление. А певец заорал нам вслед, что сейчас соберет у стен Управления всех городских репортеров, позвонит во все средства массовой информации, чтобы они сообщили широкой общественности о творящемся произволе.
«Возможно, это будет кстати», – почему-то подумала я.
* * *
В Андрюшином кабинете, к своему большому удивлению, увидела также и Сан Саныча, который ведет (или забыл) Серегино дело. Поздоровалась с ним. Пашку попросили остаться в коридоре.
– Садись, – Андрюша кивнул мне на стул.
Я села.
– И скажи спасибо, что мы с тобой как с человеком намерены разговаривать.
Я посчитала, что лучше не выступать с комментариями и не спрашивать, как они тут обычно разговаривают с теми, кого приглашают. Или вызывают. Как-то мерзко засосало под ложечкой. Но одновременно я порадовалась, что всегда следовала принципу: поддерживать хорошие отношения с правоохранительными органами, всячески демонстрируя свои симпатии к отдельным представителям в меру журналистских возможностей. Я никогда не забывала, что эти самые органы без особого труда могут сделать козу практически любому человеку, и выбраться из полученных неприятностей бывает очень проблемно и дорого, а иногда и невозможно.
– Что случилось? – спросила я тихо, переводя взгляд с Андрея на Сан Саныча и обратно. Я предполагала, что дело как-то связано с Серегой, а может, и с моим ночным посещением «Крестов». Капнул кто-то. Хотя как докажешь? Вертухаи должны стоять твердо и молчать в тряпочку, как Зоя Космодемьянская.
Сан Саныч откашлялся.
– У нас есть сведения, Юлия Владиславовна, что вы передали пистолет Татаринову Сергею Ивановичу.
Я ожидала всего, чего угодно, но только не этого.
– Чего? – выдала ошарашенно. – Чего я ему передала?
Андрюха кивнул и нервно закурил. Сан Саныч тоже взял сигарету.
– Что вы можете сказать по этому поводу? – продолжал допрос Сан Саныч. Правда, не под протокол. Я, как понимаю, должна была сказать спасибо, что со мной пока проводят частную беседу. Разговаривают как с человеком.
– Интересно, а как я практически могла это сделать? – спросила я ровным тоном, немного придя в себя.
– Разрешите уж мне задавать вам вопросы, Юлия Владиславовна, – сказал Сан Саныч. – Или, по крайней мере, Андрею Викторовичу. Ответьте, пожалуйста, что вы знаете про пистолет, который, как утверждает Татаринов, вы ему передали?
Я хлопала глазами, затягивая рекламную паузу. Вот чего бы я в самом деле не стала делать, так это не понесла бы оружие в тюрьму. Такие проблемы мне совсем не нужны. И вообще откуда я знала, как меня проведут ночью? Ведь вполне могли прогнать через металлоискатель. И взять на входе. Или на территории. Просто нелегально пришла в тюрьму – это одно. Ношение оружия – совсем другое. А за то, что принесла оружие в тюрьму… Я, конечно, идиотка, но не такая же.
