– Бабушка где? – не поздоровавшись, спросила мама. Тарас пожалел, что секретарша ее впустила. Хотя насчет нее никаких указаний не поступало, и бабушки в кабинете все равно не было, поэтому, возможно, указания никого не пускать автоматически аннулировались.

– У бабушки переговоры, – пожал плечами Тарас. – Люся тебе что, не сказала?

Мама не ответила, вместо этого велела Тарасу вместе с ней отправляться к бабушке.

– Сейчас нельзя, – сказал Тарас.

– Можно, – сказала мама и схватила Тараса за руку, пытаясь вытащить его из-за компьютера. Старший товарищ сидел молча и странно посматривал на маму.

Тарас обратил внимание, что мама опять перекрасила волосы, и вроде бы даже глаза ее стали другими… Хотя мама часто менялась. Или Тарас ее так редко видит, что просто забывает, как она выглядит? Но истинный цвет ее волос он точно не помнил.

Тарас подумал и решил: наверное, лучше привести маму к бабушке – вообще-то бабушка должна его отругать, а так переключится на маму. Несмотря на то, что Тарас принес бабушке убытки, она все равно в конце концов оценит его поступок и задумку, а с чем бы ни пришла мама, это вызовет у бабушки только раздражение. Так пусть все бабушкины отрицательные эмоции направляются по адресу.

И Тарас повел маму к месту ведения переговоров.

Когда Тарас вместе с мамой вошел в трапезную (как бабушка называла это помещение), то понял, что бабушка с Ромазом Нуримовичем обо всем договорились к всеобщему удовлетворению. Тарас очень хорошо знал бабушку. Однако при виде единственной дочери выражение ее лица тут же стало кислым. В глазах же Ромаза Нуримовича и его сыновей промелькнул интерес, в особенности при взгляде на пышную мамину грудь, унаследованную от бабушки.

– Оксана, в чем дело? – излишне резко спросила бабушка. – Тарас, ты что, ей не сказал?..

– Мама, Великий князь Фортунский утонул, – опять не поздоровавшись, объявила Оксана. – Только что передали в новостях.

В комнате воцарилось молчание. Первым его нарушил Сергей Григорьевич.

– Ой-ля-ля! – воскликнул Рогозин с таким видом, словно услышал о крупном выигрыше в лотерее, никак не меньше миллиона. – Ларочка, мне хочется пуститься в пляс!

Лариса Тарасовна расплылась в широчайшей улыбке – словно выиграла два миллиона.

– Да, правильно говорят: в одном месте убудет, в другом прибудет. Садись, доченька, за стол. И ты, Тарасик, садись. Отметим это дело.

Ромаз Нуримович откашлялся.

– Что отмечаем, Лариса Тарасовна? – спросил он и похотливо глянул на Оксану, вернее, на ее бюст и крутые бедра.

– Наш Тарасик теперь – Великий князь Фортунский, – сообщила счастливая Лариса Тарасовна.

– Мне кажется, что мы, ввиду вновь открывшихся обстоятельств, должны заключить новое соглашение с Ромазом Нуримовичем и его семьей, – подал голос Сергей Григорьевич. – Например, почему бы не выдать ему лицензию на открытие супермаркета в нашем княжестве?

– В каком вашем княжестве? – выдавил незваный гость с округлившимися глазами. – Какой Великий князь? Мы только что договорились об оплате суммы моих убытков и компенсации морального ущерба, нанесенного мне вашим внуком Тарасом, уважаемая Лариса!

– Ромаз Нуримович, когда мы с вами договаривались, то не знали, что Тарас – новый правитель княжества Фортунского, – застрекотал Сергей Григорьевич. – Кстати, мне нужно будет повнимательнее изучить фортунское право. По-моему, по законам княжества требовать что-то с Великого князя возможно только по личному письменному долговому обязательству, и… Думаю, вы теперь не сможете получить что-либо и с Ларисы Тарасовны, как с бабушки Великого князя. А он сам платит, как я сказал. Тарас, как я понимаю, никаких долговых расписок не подписывал.

И Сергей Григорьевич широко улыбнулся. «Чему он так радуется?» – подумал Тарас.

– Берите лицензию, пока даем, – добавил Рогозин.

Тарас стоял с открытым ртом, но не забывал следить за быстро меняющимся выражением лица Ромаза Нуримовича – у того в голове словно работало электронное устройство, которое быстро обрабатывало полученную информацию и наконец выдал решение.

– Тарас – сын утопленника? – уточнил Ромаз Нуримович у Ларисы Тарасовны.

Та кивнула с довольным видом.

– Незаконный?

– Но признанный, – вставил Сергей Григорьевич. – Алименты он исправно платил все годы. Документы у нас все есть. Это – лучшее дело моей жизни, – добавил он с самодовольным видом.

Теперь и Ромаз Нуримович расплылся в счастливой улыбке.

– Нет, конечно, вы не должны мне никаких денег. Зачем мелочиться? Это же копейки. Мальчик просто немного пошалил. Дети же всегда играют. И такой хороший мальчик – хотел порадовать бабушку. Он будет достойным князем. Мы возьмем лицензиями.

Тарас посмотрел на бабушку. Такой веселой он ее давно не видел. Потом Тарас посмотрел на Сергея Григорьевича. Старик ему подмигнул. Мать невозмутимо поглощала деликатесы, не обращая вообще ни на кого внимания. Сыновья Ромаза Нуримовича неотрывно смотрели на мальчика, словно на диковинное животное. Про Оксану и ее бюст «юноши» начисто забыли. Глава семьи тоже взглянул один раз на Тараса, потом перевел взгляд на Ларису Тарасовну. Теперь ему не было дела до Оксаны.

– Когда думаете ехать в свое княжество? – спросил он. – Мы с сыновьями, пожалуй, тоже съездим. Говорят, там климат хороший. И участки надо присмотреть под наши супермаркеты. Завтра мой юрист подъедет к вам, Сергей Григорьевич, чтобы подписать договор о предоставлении лицензий на открытие супермаркетов в княжестве Фортунском. Вы, как я понимаю, будете представлять интересы Великого князя?

Рогозин опять широко улыбнулся.

– Кто мой отец?! – заорал Тарас.

Вечером, в одиночестве, в пустой квартире, где Сергей Григорьевич вот уже скоро пятнадцать лет жил один, старый адвокат обдумывал сложившуюся ситуацию.

Рогозин относился к тому типу мужчин, которые долго ходят в «мальчиках», а потом сразу же становятся стариками. У него словно не было среднего возраста: будто бы в один день к нему прекратили обращаться «молодой человек» и стали называть «дедушка». Хотя дедушкой ему стать не довелось, как и отцом.

До тридцати двух лет он жил с мамой, преподавателем юридического факультета Ленинградского университета, который окончил и сам. Мама всегда мечтала, чтобы ее единственный сын, рожденный в сорок лет без мужа, как-то прославился. Она с детства внушала эту мысль Сереже, вспоминая его прадеда, легенду их семьи, известного в царской России адвоката, который даже упоминался в учебниках по праву. Правда, после того, как Сережа провел немало часов в архивах и библиотеках, он понял, что его предок за свою жизнь фактически провел одно успешное дело, вернее, очень громкое, которое выиграл, оригинально интерпретировав улики. Но оно сделало имя в общем-то весьма среднему юристу. Адвокатов было много, основная масса выигрывала больше процессов, чем прадед Рогозина, но именно Сергей Рогозин (в честь которого мама назвала единственного сына) остался в учебниках.

– Ты должен сам искать себе Дело, – говорила мама, почтительно произнося слово. – А потом – оригинальные ходы.

Она его постоянно наставляла и повторяла, что больше всего на свете хочет, чтобы Сережа прославился. Сергей Григорьевич не во всем соглашался с мамой, хотя ей не перечил. Он считал, что одного громкого дела недостаточно. Нужно постоянно хорошо работать, на каждого клиента – и тогда ты сделаешь себе имя. А Дело само тебя найдет. Правда, славы хотелось. И хотелось не разочаровать маму, которую Сергей Григорьевич очень любил и долго не женился потому, что ее не устраивала ни одна девушка, которую он приводил знакомиться.

И как часто случается с мужчинами, которые до тридцати двух лет (как Сергей Григорьевич) живут вдвоем с мамами, он женился на той, которая мыла посуду на поминках по ней.

Леночка продолжила мамину политику и тоже направляла Сергея Григорьевича на поиск Дела. И если маме хотелось быть матерью знаменитого юриста, то Леночке – женой и купаться в лучах его славы.