Пираты, подбадривая себя руганью, окружали Рейдана и Вису, словно псы, которые травят большого и опасного кабана. Холодная вода уже добралась мне до пояса, и отверстие можно было найти только на ощупь. Преодолевая сопротивление воды, я пошла навстречу пиратам, надеясь, что красивые женщины по-прежнему являются для них ценной добычей. Может быть, тогда они дадут Рейдану уйти живым.

Один из пиратов, осклабясь, потянулся ко мне. Никто не успел и глазом моргнуть, как Виса, мокрая и взъерошенная, клацнула зубами, и разбойник закричал, оседая прямо в воду и хватаясь за окровавленную руку, безвольно повисшую на переломанной кости. А керато уже метнулась к другому, который слишком близко от Рейдана взмахнул саблей.

Вода прибывала. Висе приходилось или держаться на плаву, или вставать во весь рост, царапая когтями стены. Пираты, чертыхаясь, полезли наверх, понимая, что вот-вот утонут.

— Вылезаем, — крикнул мне Рейдан. Я поймала Вису за не отстегнутый поводок, подтащила ее вплавь к пробоине и, нагнув лобастую голову, заставила нырнуть. Я боялась, что она начнет сопротивляться, вырвется, кинется наверх, к свежему воздуху. А у нас было так мало времени! Но керато послушно скользнула наружу, как тюлень. Я повернулась к Рейдану.

— Все в порядке, Шайса, — кивнул он мне и вдруг замер.

И тогда поверх его головы я увидела мерзко улыбающееся лицо пирата, который стоял на верхних ступеньках лестницы. Стрела, полета которой я не увидела, пронзила Рейдану шею. Наконечник торчал прямо из горла, и ярко-алая кровь толчками выливалась из раны. Чуть запоздало он поднял руку к горлу и, пошатнувшись, исчез под водой. Еще не понимая, что случилось, я набрала в грудь воздуху, и присела на корточки, зашарив руками по полу. Тут же начав задыхаться, я снова поднялась, но вода уже была выше моего роста; наверное, она доверху заполнила трюм. В панике я не могла найти отверстие, я даже перестала различать, где какая стена, и в предсмертном ужасе металась, пытаясь отыскать выход. Последнее, что я запомнила, прежде чем потерять сознание, — это чьи-то сильные руки, хватающие меня за ноги.

Кашель сотрясал меня, и с кашлем выходила из легких вода. Мои руки нащупали крупную гладкую гальку, на которой я лежала. Я снова дышала воздухом, и это было прекрасно. Я попробовала открыть глаза и увидела склонившееся надо мной существо.

Наверное, близился вечер. Тени от гор уже покрыли берег, но море еще было освещено солнцем. Черный силуэт был окружен этим светом, словно сиянием. Человек, одетый в блестящую черную одежду неопределенного фасона, скрывающую его до пят, сидел передо мной на корточках; его совершенно круглые глаза смотрели на меня безо всякого выражения, изредка поворачиваясь в своих орбитах. После всего, что случилось со мной, я даже не удивилась.

— Ты Человек-рыба? — спросила я.

Существо ничего не сказало, но, повернувшись в сторону прибрежных скал, окружавших эту часть берега высоким кольцом, издало долгий свистящий звук. Из-за скал тут же показались двое таких же существ, несущих что-то большое и тяжелое. Лишь когда они осторожно положили свой груз рядом со мной, и белое тело зашевелилось, заскребло лапами по камням, лишь тогда я поняла, что это Виса.

Я с трудом поднялась. Закат окрашивал горизонт красным заревом, льющимся из-за края нависшей тучи. Меня всю трясло от холода: осенний ветер пронизывал до самых костей сквозь мокрое платье. Я притянула к себе Вису за ошейник и прижалась к ней, заметив, что бок у керато нещадно изодран до крови: наверное, ее выбросило волной на камни, прежде чем люди-рыбы спасли ее. Море было пустым — ни пиратского корабля, ни нашего баркаса. Неизвестно, к каким берегам принесли меня люди-рыбы. И только теперь я вспомнила…

— Постой! — окликнула я Человека-рыбу, уже уходящего в сторону моря вслед за своими слугами. Тот обернулся и все так же молча уставился на меня круглыми блестящими глазами. — Что с Рейданом? Вы спасли и его? Он тяжело ранен? Вы же были там, на баркасе, под водой, вы не могли его не увидеть, не могли оставить его там! Где он?!

Последние слова я прокричала. Я попыталась встать на ноги, чтобы добежать до Человека-рыбы и вытрясти из него ответ, но окоченевшее тело не повиновалось мне. И голос тоже перестал повиноваться, когда Человек-рыба, печально глядя на меня, медленно покачал головой. А потом я впервые услышала, как говорит это морское существо — почти без выражения, шипя и присвистывая на многих звуках:

— Мои слуги достали из-под воды твоего друга — мужчину с пробитым горлом. Его нельзя было спасти. Он был уже мертв. Мы похоронили его на нашем кладбище под водой. Прощай.

Оцепенело глядя, как черная и блестящая спина Человека-рыбы, изогнувшись колесом, исчезает под водой, я запоздало вспомнила, что охранник Ционэ перед смертью просил нас поблагодарить за него Человека-рыбу, если мы его встретим. Но мысль эта лишь тенью промелькнула в моей голове, не вызвав даже угрызений совести; я вообще сейчас ничего не чувствовала — лишь горячий, шершавый язык Висы, скользящий по моему лицу.

— Рейдан мертв, — произнесла я охрипшим голосом в пустоту. — Рейдан погиб. Его больше нет.

Я прислушивалась к этим словам, пытаясь вникнуть в их смысл, но это мне не удавалось. Я вызывала в памяти миг, когда он, захлебываясь кровью, падает в воду, но ничего не чувствовала. Разум упорно отказывался это понимать.

— Я больше его никогда не увижу! — крик отчаяния эхом раскатился по скалам.

Я плакала и кричала, пока не сорвала голос, и каталась по камням, словно боль от синяков могла мне помочь.

Так уж вышло, что смерть я видела не раз. Я понимала, что это страшно, я помню, как печалилась об умершем на моих руках Ционэ, которого я не смогла спасти. Но все это было как-то на поверхности, не задевая основы моей души, словно какая-то защитная преграда до поры до времени не позволяла мне переживать отчаяние смерти в полную силу. А теперь все преграды рухнули. Я по-прежнему не понимала, что такое смерть; я просто знала, что никогда его больше не увижу, что для меня его больше нет, и яростно разбивала в кровь кулак о камни. Его отняли у меня, отняли в тот миг, когда счастье было так близко… Отняли, отняли!

Мудрые говорят, что время лечит любые раны. Но до сих пор, при воспоминании об этих первых мгновениях одиночества, страшного, несокрушимого одиночества, заключенного в слове «никогда», я не знаю, куда укрыться от боли. Я еще не знала тогда, на берегу, что самое горькое ждет меня впереди — ежедневное осознание случившегося, ежедневные воспоминания о том, чему уже не суждено сбыться. Тогда, на берегу равнодушного холодного моря, так странно называющегося Горячим, бессильная обида на судьбу скручивала мою душу, и отчаяние изматывало тело, как будто оно подвергалось злейшим пыткам.

Потом отчаяние сменилось опустошенным оцепенением. Мне даже не было холодно. Я лежала на спине, глядя, как темнеет пасмурное небо надо мной, слушая шорох волн и чувствуя взволнованное дыхание Висы, согревающей меня своим боком. Моя память вдруг стала необычно ясной. Все, что, казалось, навсегда кануло в ней и подернулось дымкой сновидений, теперь возвращалось, как будто я снова переживала все свои встречи и разлуки. Я сама чувствовала себя мертвой, по другую сторону бытия, и смотрящей оттуда на свою прошлую жизнь. Я не чувствовала холода, но надеялась, что он потихоньку добирается до моего сердца, чтобы заморозить его, и тогда я действительно умру. Мне оставалось только ждать этого, потому что жизнь для меня оборвалась.

Виса жалобно скулила, куда-то отбегала, тормошила меня, настаивая, видимо, чтобы я поднялась и шла за ней. Но какая мне была разница, где ждать смерти? Зачем совершать какие-то усилия напоследок, вместо того, чтобы лежать и смотреть на небо, надеясь, что ветер все-таки разгонит тучи и покажет мне звезды… И когда порыв ветра отдернул облачную завесу, как скульптор срывает покровы со своего нового творения, я улыбнулась навстречу пронзительному голубому лучу, хлынувшему оттуда.