Теперь я понимаю, что с больным мне повезло. То ли силы Келлион оказали благотворное воздействие, то ли организм Рейдана был сильным от природы и закаленным в суровом климате здешних мест, но очень скоро приступы жара перестали тревожить раненого охотника. Однако он был еще очень слаб и покидал телегу только по нужде, сердито отказываясь от моей помощи. В те дни, когда он был без сознания, мне приходилось обтирать его снегом и выбрасывать одну за другой шкуры-подстилки. Могла ли я представить себе что-либо подобное, когда легкомысленно покидала храм?! Удивительно, что брезгливость не изменила моего чувства к Рейдану. Напротив, беспомощность этого большого, сильного мужчины заставляла мое сердце сжиматься от жалости.
Когда Рейдану стало лучше, он впервые увидел, как происходило его лечение. Он не пытался мне помешать, хотя я этого боялась, долго прислушивался к собственным ощущениям, а потом похлопал меня по руке:
— С тобой не пропадешь, Шайса!
Похоже, его забавляло мое «волшебство»! Что ж, мне оставалось только улыбнуться ему в ответ. Охотник поправлялся, и это было самое главное.
Гораздо труднее было справиться с маленькой керато. Первые несколько дней зверушка боялась высунуть нос из-под одеяла, еду брала с опаской и, очевидно, тосковала по матери. Но освоившись, керато начала шалить, да так, что я не успевала за ней присматривать.
В поисках чего-нибудь вкусненького она распотрошила мешочек с сушеным мясом. Ничего не съела, но растрясла все содержимое по саням, а мне пришлось все это собирать: Рейдан еще не мог охотиться, и сушеные припасы были нашей единственной пищей. Будь Рейдан здоров, глупой, проказливой кошке попало бы по первое число, я же лишь расплакалась от досады.
Потом, на привале, она всю ночь не давала спать Белке, игриво набрасываясь на нее и тут же стремительно отпрыгивая в сторону. Она была уверена, что лошади нравится такая игра. Надо ли говорить, что заснуть не удалось не только лошади…
— Если она будет так бедокурить, придется ее пристрелить, — сказал Рейдан. Я понимала, что он прав: со дня на день мы должны были подъехать к Кромельчикам. Вблизи человеческого жилья с ней не оберешься хлопот. Рейдан велел мне достать со дна телеги старые вожжи и сделал из них поводок и ошейник для керато. Как ей это не понравилось! Когда я в первый раз спустила ее на землю на привязи, она рванулась в одну, в другую сторону, придушенно замяукала, упала на спину и стала кататься, стремясь сбросить путы. Однако я пока еще была сильнее ее и терпеливо, но строго требовала своего. Я надеялась, что через пару дней, идя со мной рядом по сельским улицам, керато не будет шарахаться во все стороны, пытаясь устроить охоту на какую-нибудь домашнюю птицу. Пытаясь приручить шаловливого котенка, я, сама того не замечая, привязалась к нему. Керато, Рейдан и Белка стали моей семьей.
Но труднее всего, пожалуй, было с Рейданом. Я напрасно думала, что он будет чувствовать благодарность за мои заботы. Охотник даже не сказал мне спасибо, посчитав, видимо, что я беспокоилась не столько о нем, сколько о себе, боясь лишиться провожатого. В этом была доля правды, и я не обижалась. Гораздо обиднее было то, что Рейдан за все эти дни едва разговаривал со мной. В храме я привыкла вести долгие беседы с подругами и наставницами. Разумеется, это было поучительное времяпровождение: благодаря этим разговорам мы, юные сестры Келлион, старались яснее понять свое высокое предназначение. Когда кто-то из нас произносил особенно удачную фразу, все искренне выражали восхищение, так как искусство ясно и изящно облачать свои мысли в слова ценилось в храме очень высоко. Рейдан же вовсе не владел этим искусством. То и дело я слышала от него отрывистые приказания: — «Набери воды!», «Вытри лошади спину!» Но меня удивляло не это — в конце концов, именно такими были описаны люди, населяющие мир, в старинных книгах. Меня удивляло, что, понимая все это, я продолжала испытывать к Рейдану непреодолимую тягу. Однажды он все-таки завел со мной разговор. Это было вечером накануне прибытия в Кромельчики, когда Рейдан впервые после болезни принес из лесу дичь. Мы вкусно поели — как быстро я стала считать мясо вкусной едой! — а потом продолжали сидеть у догорающего костра.
— Скажи мне, Шайса, а для чего вас всех приносили в храм? — спросил Рейдан.
Его вопрос застал меня врасплох. Я попыталась объяснить, казалось бы, очевидные для меня вещи, но, чем больше говорила, тем больше запутывалась.
— Нет, насчет служения звезде Келлион я понял, — прервал меня Рейдан. — Но вам, наверное, говорили, зачем ей служить? Какой от этого прок?
— Как это зачем? — возмутилась я. — Келлион — это свет и красота, это наша сестра, которая любит нас…
Тут я запнулась. Все это время ночи стояли беззвездные, и меня это радовало: я боялась, что не выдержу осуждающего взора Келлион. Мне ли рассуждать о ее любви…
— Насчет сестры это все сказки, — заявил Рейдан. — Во всем этом должна быть какая-то цель. Но, похоже, ты об этом знаешь не больше, чем я.
Я не хотела дальше поддерживать этот кощунственный разговор, молча поднялась на ноги и отошла от костра — туда, где начиналась лесная мгла. Мне хотелось побыть одной. Я прислонилась лбом к холодному стволу какого-то дерева, словно оно могло меня утешить, и долго стояла так посреди безмолвной ночной жути. Хрустнул сучок под неосторожной лапой какого-то зверя, гулко ухнула ночная птица. Я видела сквозь кружево ветвей темно-красные угли догорающего костра, изредка вспыхивающие оранжевым пламенем. Там были свет и тепло — крошечный пятачок посреди зимнего леса, который нам удалось отогреть. Внезапно мне стало так страшно, что я не оборачиваясь побежала на свет. Рейдан уже спал, забравшись на телегу. Я легла рядом, но не в силах уснуть, долго смотрела в темное небо. Мне очень нужен был его совет…
К концу следующего дня мы подъехали к высокому забору, сложенному из массивных бревен, которым было обнесено большое село — Кромельчики. Сторож заметил нас, когда мы только появились на дороге, вышел навстречу с факелом. Узнав Рейдана, он открыл ворота.
— Слушай меня, Шайса, и запоминай хорошенько, — сказал мне Рейдан потихоньку. — Ты — дочь моих друзей со Старой Зимовки, они попросили проводить тебя до Красного Лога. Нет, Красного Леса — он дальше. Запомнила? — Красный Лес. Про все свои волшебные трюки забудь: колдунов в этих краях не любят. И вообще поменьше говори, побольше слушай, а что непонятно — спрашивай у меня.
Хозяйка постоялого двора, куда решительно постучался Рейдан, зевая, проводила нас к двери сарая при конюшне.
— Переночуете здесь, а завтра я вас устрою. Ты уж не обессудь, Рейдан, все уже спят, мне вам даже подушки не достать.
Потом, взглянув на меня, она добавила:
— Впрочем, девочке могу у себя постелить на лавке.
— Не стоит, Наина, она в санях ляжет, а я на сеновале.
Белку Рейдан заботливо поставил в стойло, вытер ей потную спину, засыпал овса и налил воды. Остальным же предстояло лечь спать голодными. Я с трудом втащила в сарай керато, напуганную незнакомыми запахами, и устроилась на ночлег, стараясь не думать о еде.
Раньше, в храме звезды, мне почти никогда не снились сны: все дни были так похожи один на другой, что незачем было вспоминать о них еще и ночью. Очень редко я видела во сне смутные, за дымкой времени, лица отца и матери. Но этой ночью мне приснился сон, который я запомнила на всю жизнь, хотя в то время я еще не могла оценить всю значимость увиденного.
Я больше не была собой. Я была всевидящими глазами, мудрыми и холодными, потому что они не принадлежали человеку. Некое существо, которым я стала, не имело облика и характера, оно просто было и стремительно мчалось посреди вселенской пустоты. Этот путь длился миллиарды лет, но мне они казались часами. Я видела, как рождаются и умирают звезды; мой взор скользил по серебристым облакам галактик, остававшихся в стороне, как леса и деревни, сливающиеся в одно неразличимое пятно при быстрой скачке. Иногда такое облако оказывалось у меня на дороге, и звезды — пылающие шары — отскакивали прочь, словно разноцветные мячи. Одни из них горели мертвенно-белым светом, внутри других постепенно гас темно-красный огонь, третьи светились ровным желтым сиянием. Вокруг некоторых из них вращались по орбитам планеты, и всезнающий разум существа, которым я стала, подсказывал мне, что на них есть жизнь. Какие только причудливые твари не мелькали на обочине моего пути! Мыслящие муравьи и деревья, подобно стадам коров, отправляющиеся на водопой, странные механизмы, марширующие, сверкая металлическими телами… Одну из планет полностью покрывал океан; он был живым, он дышал, распространяя вокруг себя неясные желания; он был мне сродни, и на секунду — или на тысячелетие? — я обратила на него свой взор. Но воля, неведомая мне самой, не позволила мне насладиться его бесконечными грезами. Оставив позади и этот мир, я устремилась вперед, сквозь вечный холод, и снова мириады звезд заискрились вокруг.
