Охранник зачитался сценой знакомства Портного с Обезьянкой и пропустил появление солнца на верхушке Апельсиновой. Он читал бы и дальше, но его отвлекло пение. Пение доносилось со стороны служебной дороги. Он увидел пеструю толпу человек в пятьдесят, которые, приплясывая pi размахивая руками, двигались в сторону Архива. Из дубовой рощи, покрывавшей западный склон, время от времени выпрыгивали новые фигурки и присоединялись к шествию. То и дело кто-нибудь припускал бегом, отрывался вперед, вызывая волну насмешливо-возмущенных криков. Потом пение и приплясывание возобновлялись. Одеты все были кое-как — наспех натянутые футболки, выбившиеся подолы рубашек, обрезанные джинсы с бахромой и с расстегнутой ширинкой. Но чаще всего мелькали треугольники пончо — любимый наряд таборян.

Инструкция ясно требовала в случае любого чрезвычайного происшествия звонить начальнику. Однако настроение приближающейся толпы было таким праздничным, что у охранника не возникло чувства тревоги. Все же он был несколько смущен и растерян. Опустив прочный массивный шлагбаум, можно было остановить автомобиль, даже грузовик. А что делать с этими? И чего они хотят?

Стараясь выглядеть построже, подняв руку жестом бейсбольного судьи, он вышел навстречу, стал посреди дороги.

Толпа окружила его.

Из-за шума и пения он плохо понимал, о чем его спрашивали. Лица были в основном молодые — видимо, головной отряд, те, кто вырвался вперед в стихийном, незапланированном марафоне. Из рощи вдали все выбегали новые, прыгали через канаву на дорогу, спешили вдогонку.

— Куда нам идти?

— Когда начнут?

— С главного входа или отсюда?

— А храм открыт уже?

— Я хотела бы помолиться и исповедаться сначала. Можно это устроить?

— Мы увидим отца Аверьяна?

— Неужели за три дня примут всех?

Охранник медленно пятился, пытался сдержать напор:

— Нет, прошу вас… Это служебный въезд, посторонним здесь запрещено… Сейчас начнут прибывать сотрудники… Вы должны подавать заявление в письменном виде… Вам назначат день и час. Иногда, конечно, приходится ждать несколько месяцев…

— Ха, да он ничего не знает!

— Ты что — радио не слушаешь?

— Послание отца Аверьяна: три дня бесплатной раздачи мест таборянам.

— Покажите ему объявление.

— Да плевать на него.

— Скорее всего пускать будут через храм.

— Надо поторапливаться.

— У главного входа небось уже очередь.

Первые машины с медсестрами, громко сигналя, пробирались по запруженной людьми дороге. Их пропускали, дружелюбно похлопывали по крышам, снова смыкались. Два обшарпанных грузовика подкатили по обочине, выплеснули из кузовов новую партию таборян. Дюжина негритянских старух, оказавшись на земле, тотчас вздела руки к небу и затянула «Let my people go». Охранник кинулся обратно в свою будку, сорвал трубку телефона:

— Сэр!.. Простите, что в такую рань… Но здесь собирается толпа паломников. Они говорят, что объявлена бесплатная раздача мест в Архиве. Расклеены объявления и по радио… Да, я говорю им, что это ошибка, чья-то шутка, но они не верят. Мне одному не удержать… Их уже несколько сотен, и прибывают новые…

Толпа растекалась по стоянке, стягивалась к железной ограде. Несколько самых бойких попробовали было вскарабкаться на нее, но тут же с возмущенными воплями отскочили. Видимо, второй охранник, дежуривший в служебном вестибюле, включил слабый ток.

Все же настроение толпы было еще благодушным. Там и тут самозваные проповедники с мегафонами пытались собрать вокруг себя слушателей, перекричать друг друга. Кто-то бренчал на гитаре, кто-то, задрав голову, пил молоко из пакета, кто-то надувал воздушные шарики с текстами заповедей и раздавал их в протянутые руки.

Из-за шума охранник не услышал, как к нему в будку вошли двое: коренастый джентльмен, прижимавший шляпу к груди, и остролицый юнец в потертом кожаном пончо.

«Черные бачки джентльмена, — тут же сочинил охранник, — были похожи на концы клещей, охвативших его голову сзади».

— Сэр, мы по поводу этих беспорядков. Нельзя ли что-то сделать? Люди совершенно сбиты с толку, это может плохо кончиться… Да, меня зовут Фрэнк Колман.

Охранник машинально пожал протянутую руку.

Дальше все произошло как на тех занятиях карате, на которые он потратил несколько сотен долларов в прошлом году. Прием был проведен умело и профессионально: его рванули вперед, он перелетел через подставленную ногу, повис на вывернутом предплечье, вскрикнул. Но крик не помог, эти люди, видимо, не знали или не признавали правил, накинулись вдвоем.

Он почувствовал проволочную петлю на горле, захрипел.

Последнее, что он видел, был томик «Жалоб Портного» на полу рядом с бежевыми ботинками.

Став на колени так, чтобы не было видно снаружи, юнец быстро и ловко стаскивал с охранника форму, натягивал ее на себя.

Фрэнк, стоя у окна, приветственно махал шляпой.

Людская река, зажав медленно ползущие машины, втекала под поднятый шлагбаум.

Макс, начальник охраны, поспешно одеваясь, натягивая портупею с кобурой, то и дело бросая взгляд за окно, кричал в телефонную трубку, которую Грета-секретарша держала у его уха:

— …Хорошо, шериф, хорошо, вы были правы — о'кей? Но никто же и не спорил с вами. Вот они, здесь уже тысяч пять!.. И с каждой минутой прибывают. Что прикажете делать? Полить их из автоматов? Ах, не надо? Тогда шлите всех, кого сможете. Вызовите национальную гвардию!.. Потому что на бесплатную раздачу мест в Архиве народ повалит из всех соседних штатов… Нет же, клянусь вам, никто из нас и не думал этого делать. Провокация чистой воды. И очень умелая. Они не только развесили объявления, но настроились на нашу волну и объявили по радио… Да, мы будем пытаться, будем уговаривать, но… Нас тут человек тридцать, не больше…

Он выбежал в коридор.

На лифте спустился в вестибюль.

У главного входа толпа была еще гуще. Здесь таборяне перемешались с паломниками, с любопытными из городка. Глухой шум давил на стекла. Солнце било в глаза, мешало разглядеть, где кончалось море голов. Да и кончалось ли оно где-нибудь?

Подбежавший дежурный козырнул, придвинулся вплотную:

— Сэр, они требуют встречи с отцом Аверьяном. Они уверены, что бесплатная раздача была объявлена им, а теперь дирекция вмешалась и пытается ему помешать. Они кричат, что готовы защитить его от нас — пусть только скажет слово.

Макс кивнул, быстро пошел назад, по коридору «перекладины», сбежал вниз по лестнице.

Но отец Аверьян в сопровождении Умберто уже выходил ему навстречу. Оба были в неподпоясанных рясах, босые.

— Ну что, Макс, доигрались? — с каким-то неуместным торжеством крикнул Умберто. — А расхлебывать кто будет? Мы с вами? Или Дух Святой?

Макс сощурился, промолчал.

— Ничего, это все ничего, — говорил отец Аверьян, приглаживая венчик волос, передвигая на место крест, заправляя выбившийся ворот рубашки. — Сейчас мы все объясним им, они поймут. Кто-то обманул этих бедняков, конечно… Но все же: какая вера, какая жажда чуда!

Все трое вошли в лифт, поднялись на шестой этаж. Радиорубка не имела окон, и гул не проникал сюда. У радиста все уже было готово, он протянул микрофон священнику, щелкнул тумблером с табличкой: «Громкоговорители».

— Братья и сестры мои, — сказал отец Аверьян. — Возлюбленные во Христе…

Было видно, что говорить по-английски, да еще не видя живых, обращенных к нему лиц, ему было трудно и непривычно.

— Какой радостью для меня было бы дожить до того дня, когда каждый верующий, жаждущий Суда и Воскресения, сможет беспрепятственно сделать первый шаг навстречу этому чуду. Когда отделения Архива в любом городе будут открыты и бесплатны, как улицы для идущих, как библиотеки для читающих, как храмы для молящихся…

Лицо его разгладилось, поднялось вверх, приобрело обычный красноватый оттенок и вдруг провалилось в темноту.

Погасли лампы и шкалы радиоаппаратуры.

Только над дверью тускло горело слово «выход».