* * * Мы далеки от трагичности: Самая страшная бойня Названа культом личности — Скромно. Благопристойно. Блекнут газетные вырезки. Мертвые спят непробудно. Только на сцене шекспировской Кровь отмывается трудно. * * * Всем и каждому у нас одна дорожка, Жизнь устроена, как русская матрёшка. Всё едино — правит хамство или барство, Сверху грубая матрёшка государства. А попробуй приоткрыть ее немножко — В ней торчит национальная матрёшка, А внутри ее лежит — как ты ни цыцкай! — Пеленашечка матрёшки большевицкой! Но и это — только ложная обложка, В ней культуры нашей вложена матрёшка. Открываешь — удивляешься сверх меры — В ней матрёшка православной нашей веры, А потом пойдут сниматься, как одёжки, Родовые и семейные матрёшки, И в какой-нибудь матрёшке двадцать пятой Я покачиваюсь, голый и мохнатый. * * * Гости поналезли, И у всех болезни. У кого какой артрит, Тот о том и говорит. Разгорелись важные, Длительные прения. (А я улизнул в замочную скважину, Прямо в четвертое измерение!) Как в «Принцессе Турандот» В театре у Вахтангова — Пускаюсь с простынёй в полёт И превращаюсь в ангела! Пусть восседают за столом И лопают варенье, А я уже машу крылом В четвёртом измереньи! А дома притворился мной Другой, трехмерный, подставной. Чтоб не случилось ничего, Он соблюдает статус-кво. Даже сел у столика, Откусил печенье, Говорит о коликах И о их леченьи. Надо всем и каждому Иметь такую скважину, Чтобы, развёртывая оперенье, Прыгать в четвёртое измеренье! Чтобы из мёртвого одуренья Прыгать в четвёртое измеренье! Чтобы из чёртова столпотворенья Прыгать в четвёртое измеренье! * * * На скамейке без подстилки Спишь, свернувшись колобком, И порожние бутылки У скамьи стоят рядком. Ангел в синем вицмундире Наклонился над плечом. Он с дубинкой в этом мире, Как он в мире том с мечом. Он заявит строгим тоном, Наказанием грозя, Что, согласно всем законам, На скамейке спать нельзя. И пойдешь ты, ковыляя, Под деревьями в тени. Так изгнание из рая Происходит в наши дни. * * * Брошу в церковь динамит, Стану сразу знаменит! Десять лучших адвокатов Защитят меня в суде, Все концы умело спрятав В мутно-розовой воде. Сам судья, простив заране, Улыбнется нежно мне, Расплывясь, как блин в сметане, В благодушной седине. Я в числе сограждан видных — Интервью за интервью; Я о планах динамитных С увлеченьем говорю! От моей лохматой хари Телевизоры в угаре! С грандиознейших афиш Я показываю шиш! Так и лезут все из кожи Напечатать мой портрет! Я украсил наглой рожей Тьму журналов и газет. Мне восторженные дамы Присылают телеграммы С предложеньями любви! Показания мои Голливудский воротила Закупает все сполна, Чтобы фильмы накрутила Голливудская шпана. Как меня освободят — Будет в честь мою парад! Я на радостях подкину В ясли адскую машину! Бомбу брошу в детский сад! * * * Лидии Шаляпиной На проспекте сносят дом. Старый дом идет на слом. Сокрушая непрестанно Дома пыльное нутро, Стенобитного тарана Свищет в воздухе ядро. Оседают, грохоча, Пирамиды кирпича. Обнажается проём, Где сидели мы вдвоём За обеденным столом. Всё на слом идет, на слом. Вот и нет окна уже На четвертом этаже, Освещенного луной, С папиросою ночной, С переливчатым стеклом. Всё на слом идет, на слом. Только сердце непременно Хочет всё на старый лад — Там, где выломлены стены, Люди в воздухе висят. Люди ходят, люди курят В высоте и в пустоте, А на самой верхотуре Позабылись двое те, Будто плавают в воде Иль подвешены к звезде. И становится мне страшно Этой выси голубой, Где качаюсь я вчерашний Над сегодняшним собой. Где-то там, вверху, в проломах, Я остался в прошлых днях, Я запутался в объёмах, Я застрял во временах. Это сердце дни и ночи Глухо хлопает крылом И минувшего не хочет Ничего отдать на слом, И из сил последних самых Подымает надо мной Памяти воздушный замок Там, где рухнул дом земной. |
