* * * В тяжёлых звёздах ночь идёт, И город в новый снег наряжен. И вот уже минувший год, Как нож, по рукоятку всажен. Встречаю годы, как ножи, Да здравствует семидесятый! На звёздах, ночь, поворожи И с новым лезвием сосватай! Уже к ножу питая нежность, Уже собой не дорожа, Я пью за остроту и свежесть, За дружбу розы и ножа. * * * Обернемся на минуту, Прошлое подстережём. Рубят голову кому-то Гильотиною-ножом, И в кого-то с исступленьем Загоняют штык насквозь — Чтоб грядущим поколеньям Очень счастливо жилось. Так во имя светлых далей, Под всемирный визг и рёв, В море Чёрное кидали Офицеров с крейсеров. А теперь мы время сплющим, В день сегодняшний войдя: Поколением грядущим Вдруг оказываюсь я. И выходит, как ни странно, — Всё стряслось из-за меня: Трупов целые монбланы И великая резня. Шли кромешной чередою Эти чёрные дела, Чтобы жизнь моя звездою Небывалой расцвела. Чтобы стал мой жребий светел, Чтобы мне удач не счесть! Может быть, я не заметил? Может, так оно и есть?!. ГИМН ЦЕНЗУРЕ А. И. Солженицыну Ошметки Жданова И Семичастного Сидят и планово Шипят, начальствуя. Как соблазнительно Пойти с рогатиной На Солженицына В поход карательный! Куски выхватывай! Погром устраивай! И у Ахматовой, И у Цветаевой! Рассказ ли Зощенко, Статья ль Некрасова Единым росчерком Пассаж выбрасывай! Побольше плоского, Поменьше резкого, Режь Заболоцкого И Вознесенского! Тут обязательный Уполномоченный И на писателя Топор отточенный! У Достоевского Дневник оттяпан, Ничем не брезгуют Герои кляпа. Они конклавом Стоят суровым, Как волкодавы, Над Гумилёвым. Тут столько вбухано Труда казённого На Солоухина И на Аксёнова, На Винокурова И Евтушенко — Эй, не придуривай, А стой в шеренге! Чтоб не протаскивать Им слова броского — Упечь Синявского! Приструнить Бродского! Ах, Окуджава И Ахмадулина! Тут ваша слава Подкараулена! Тут над горячим Российским словом Главлит с подьячим Средневековым, Главлит с чинушей Кувшиннорылым, Главлит, тянувший Полвека жилы! Пускай на свете Ты первый гений – Тебя просветят, Как на рентгене! Казённых строчек Сидит подрядчик, Сидит начётчик И аппаратчик, А сам он смыслит В делах искусства, Как коромысло Или лангуста! Перед партейной Халтурой плоской Благоговейной Виляет моськой. А с Мандельштамом И Пастернаком Под стать упрямым Цепным собакам. Здесь от бездарной Цензуры вздорной Воняет псарней И живодёрней! * * * Я прыгнул из окна, Но не сорвался вниз, А в воздухе повис, Как радиоволна. А в комнате остались Часы и календарь. Там тень моя, состарясь, Глядит в окно, как встарь. А я вверху, в вечернем Сиреневом дымке, А я в четырехмерном Воздушном гамаке Плыву, как астероид, Сиянием дразня. Вы можете настроить Приемник на меня. Я — звездный зазывала. Скользя по облакам, Я шлю мои сигналы Таким же чудакам, Мечтателям, поэтам, Захватчикам высот, Кто сам себе планета И свет в себе несёт, Кто не в ладах с причалом, Кто кружит одинок По кривизнам печальным Отверженных дорог. * * * Я стою под березой двадцатого века. Это времени самая верная веха. Посмотри — на меня надвигаются ветки Исступленнее, чем в девятнадцатом веке. Надо мною свистят они так ошалело, Будто шумно береза меня пожалела, Словно знает береза: настала пора Для берез и поэтов — пора топора. Словно знает береза, что жребий наш чёрен, Оттого, что обоих нас рубят под корень, Оттого, что в каминах пылают дрова, Оттого, что на минах взрывают слова. Я стою — и тоски не могу побороть я, Надо мною свистят золотые лохмотья. Вместе с ветками руки к потомку тяну я, Я пошлю ему грамоту берестяную. И правдиво расскажет сухая кора Про меня, про березу, про взмах топора. |
