Там, в сквере, пять иль шесть

Деревьев оголённых,

Но как-то страшно сесть

У этих голых клёнов.

Там пьяницы сидят,

И Данте Алигьери,

Как страж у входа в ад,

Поставлен в этом сквере.

Он здесь уже давно.

Он наблюденьем занят.

Он смотрит, как вино

Босяк из фляги тянет,

И как передаёт

Он эту флягу другу.

Друг отопьет — и вот

Она пошла по кругу.

Что им земная боль,

Обиды и измены,

Так нежно алкоголь

Разогревает вены.

Блаженны босяки.

Кто на земле мудрей их?

На скамьях пиджаки,

А души в эмпиреях.

В глаза их посмотри,

В лоснящиеся щели.

У каждого внутри

Не сердце, а качели.

Но вот уже дома

Над улицей качнулись,

И улица сама

Качнулась среди улиц.

Где подымался ввысь

Какой-то камень серый,

Оранжево зажглись

Квадратные пещеры.

Автомобиль кривой,

Как допотопный ящер,

Скользнул по мостовой

На светофор горящий.

Весь уличный пролом

Заставлен небосклоном.

Там небосклон стеклом

Стоит темно-зелёным.

На этот жалкий сад,

На этот сброд невзрачный

Три звездочки глядят

Из полумглы коньячной.

На этот бедный люд,

На этот люд никчёмный

Они сиянье льют

Из глуби полутёмной.

Три звездочки — ночей

Серебряные банты

Блистают на плече

У бронзового Данте.

Ночные голоса

И гул трактирных стоек

Не слышат корпуса

Неконченных построек.

Их силуэт сквозной

Напоминает соты

Под каменной луной,

Закинутой в высоты.

И корпуса таят,

В стенах своих упрятав,

Звучание сонат,

Сверкание театров,

Рукоплесканье лож,

Свистки и крик галёрок,

Восторженности дрожь,

Взволнованности морок.

И дирижерский взмах

Мерещится оттуда,

Где высится впотьмах

Бесформенная груда.

Но вот уже дома

Над улицей качнулись,

И улица сама

Качнулась среди улиц.

Еще почти что пуст

Участок, на котором

Раскинется искусств

Сверхсовременный форум.

И ты сюда придёшь,

И под удары клавиш,

Как ставят грудь под нож,

Всего себя подставишь.

Как много женских плеч

И лиц блестящеглазых,

Чтобы тебя увлечь,

В мехах стоят, как в вазах.

Как много вееров

На бархате балконов,

Люстр, ламп, прожекторов,

Юпитеров, неонов.

А что, когда обдаст

Тем холодком особым,

И ты, энтузиаст,

Отсюда выйдешь снобом?

Не доверяй коврам

И мраморным ступеням,

Павлиньим веерам,

Ночным столпотвореньям.

Верь звонким чердакам,

Что жмутся к самым крышам.

Поближе к облакам

Свободнее мы дышим.

Еще блаженно-тих

Сад, где поставлен Данте.

Еще сюда франтих

Не натащили франты.

И полицейский страж

Еще не гонит пьяниц.

А как войдет он в раж,

То наведет он глянец.

Здесь станет кадиллак

С почтительным шофёром,

Что смотрит на зевак

Презрительнейшим взором.

И женщина пройдёт,

Каменья платьем тронув,

И выставкою мод

Блеснет у этих клёнов.

И юркнут в тесноту

Те личности живые,

Что прямо на лету

Хватают чаевые.

Но с грохотом дома

Над улицей качнулись,

И улица сама

Взорвалась среди улиц.

Где было пять иль шесть

Деревьев оголённых,

Там только тени есть

Обугленные клёнов.

Где пьяницы сидят?

Где Данте Алигьери?

Уже у входа в ад

Или у райской двери?

Огромный город ввысь

Швырнуло глыбой серой,

И в воздухе рвались

Пещера за пещерой.

Автомобиль кривой,

Как допотопный ящер,

Сдох, испуская вой

И буркалы тараща.

И в небо, как в пролом,

Распахнутый циклоном,

Весь мир упал стеклом,

Рассыпавшись со звоном.

На этот бедный ад,

На этот мусор бренный

Три ангела глядят

Из огненной вселенной.

Они стоят в дверях

Зари багрово-тёмной,

Глядят на жалкий прах,

На этот прах никчёмный.

Три ангела — столбы

Пылающего неба —

Глядят на тех, кто был,

Глядят на тех, кто не был.

Где блещет райский куст,

Поближе к райским хорам,

Раскинется искусств

Сверхсовременный форум.

И женщина в шелках

Приедет в кадиллаке

Туда, где в облаках

Лакей стоит во фраке.

И дирижер в раю

Подымется над сценой,

Взяв палочку свою

С галантностью отменной.

И полицейский страж,

Весь в переливах радуг,

Небесный ералаш

Там приведет в порядок.

Туда ты не войдёшь!

Ты жил уже на свете.

Ты ринешься в галдёж

Земных тысячелетий.

В тот океан земной,

Где катятся лавиной

Все беды до одной,

Все муки до единой.

В тот мир, что, сотворив,

Сам Бог давался диву.

Его не тронет взрыв.

Он недоступен взрыву.