* * * Еле виднеется Большая Медведица. Сутулятся у крыльца Хрустальные деревца На улице гололедица. * * * Гнулись ивы в три погибели В сторону из стороны! Высоко фонтаны выбили Три хрустальные струны. Всё под ветром кустик вздрагивал, И катился лист в траву, И, смеясь, амур натягивал Золотую тетиву… * * * Любезная сердцу осень! Сваленный хлам театральных кулис! Раскрашенный куст на подставке, Пожухлый и пыльный. Сбитые в кучу куски полотняных небес, Алых и синих, Высоких и низких, С прибитой у края звездой! Мир — и в оркестре сквозняк… Любезная сердцу осень! Рыжий парик на каштане. Жалкие слезы Жалких актеров По лицам размазали грим. * * * Ты вся — эскиз карандашом. Ты сложена легко и плотно. Таких фламандцы на полотна Пускать любили нагишом. Таких изображали там, Где прямо пьют вино из бочек, Целуются без проволочек И бьют себя по животам! * * * Вот вечер — медлит и плывет И облака смешные лепит, И кажется — луна вот-вот За крышу здания зацепит. А рядом музыка. Томят Смычка невидимые взлеты, И на балконе воздух смят Волной вибрирующей ноты. Смычок занесен в высоту! Иль ты не видишь — в скачке дикой Огромный всадник налету Застынул с вытянутой пикой? Стоим, дыханье затая, Пока не сгинет всадник где-то, Как будто наша жизнь воздета На острие его копья. * * * Звенит трамвай, скрипят телеги И всё под снежной пеленой. О, этот снег! Моих элегий Он был единственной виной. А в небе сыро, в небе вяло, Как будто небу тяжело: Само себя держать устало И вот на кровли прилегло. Какая б участь ни судима, Как ни была бы жизнь строга — Но только б вечно плыли мимо Качающиеся снега! Пусть в этом очень мало смысла Для рассудительных умов — Но только б вечно небо висло Между деревьев и домов! СОН Ели во весь рост. А за сугробом — вепрь. Ров. Надо рвом мост. На воротах — герб. Дом, как большой сруб. Стены — и сквозь них Зеркало — свечи — глубь, Девушка и жених. Только во сне так Поступь страшна слуги! Только во сне так Все говорят шаги! Только во сне так Окна наискосок И потолок высок! Девушка — вся свеча! До полу лен косы. Ошейниками бренча, Ворочаются псы. Сегодня тебя увезу В свадебных санях! Тяжко, тяжко внизу Охнула дверь в сенях. * * * Н. Ж. Их было много — золотистых ливней. Тебя ломали страстные струи, Но с каждым днем глядели все наивней Глаза ошеломленные твои. Я шел на них! И падал под ударом! (Господь, глаза ее умилосердь!) Так тянутся к автомобильным фарам, Несущим ослепительную смерть. Я шел на них! А ветер плыл гигантом И оставлял на мокрых тучах шрам, И в сумерках бродячим музыкантом Ходила осень по пустым дворам. Я знал, что поздно! Знал, что ставка бита, Что счастье изменяет игроку! Но я бросался счастью под копыта, Чтобы остановить на всем скаку! И знал: его уже не остановишь! Мелькнет! Ударит! Рухну! Наповал! Из всех небесных, всех земных сокровищ Я только глаз твоих не целовал. * * * Смеркается. И запах хвои слаще. Смолистый воздух кажется весом. Вот так бы век! Когда б не этот смазчик, Склоненный над чугунным колесом! О чем же я? Так. О смоле. О хвое. Всплывают дни поочередно все. Платформа. Вечер. Музыка. Мы двое. Когда бы суть не в этом колесе! Но только сдвиньте, только с места троньте – И всей тоской обрушится отъезд! Распахнутая ель на горизонте Над всем, что было, вычертила крест. И поезд скачет с насыпи на насыпь, Укачивает и трясет до слёз, Как будто зуб не попадает на зуб У рельс и шпал, у стыков и колёс! Он день и ночь пространство бьет навылет И до краев разлуками налит. В одном конце кого-то обескрылит, А на другом кого-то окрылит! |
