Как вечерами тротуары глухи,

Как сердцевина города мертва,

Где тучные мошенники и шлюхи,

Как синие прожорливые мухи,

Слетались в ресторанные хлева!

Теперь их нет. Куда девалась наглость?

Еще и первый выстрел не остыл —

Скорей — окно бумажками крест-накрест,

Трюмо на грузовик — и в тыл!

Мы едем. Улицею ли?

То мостовая или ад?

Автомобиль, юли, юли

Между столбов и баррикад,

Между рогаток наугад —

Врывайся в этот непрогляд!

Что там чернеет поперек?

Канава, вывеска иль ров?

Не сбережешь ни рук, ни ног:

Тут собирает ночь оброк

С автомобильных катастроф,

С перевороченных дорог!

В парадном ночь и стужа. В две коптилки

Горит окно на верхнем этаже.

А тополя — обломанные вилки

Нечищенного темного фраже.

От пешеходов улица отвыкла,

И ночь забыла паровозный свист…

Послышалась возня у мотоцикла,

И удаляется мотоциклист.

И глухо вновь… Скорее дьявол взял бы

Весь этот мир, весь этот тусклый хлам!

Как бы в ответ — заносчивые залпы

Перерубают воздух пополам.

Опять сумасшедшие хлопья

Ликуют, ныряют, парят,

Целуют чугунные копья

Твоих обреченных оград!

Усталый, голодный, военный —

Ты скорчен в предсмертном броске,

И бьется затравленной веной

Нева у тебя на виске!

Они прошли по тысяче дорог —

К Парижу, к Брюсселю, к Антверпену, к Варшаве

И целый мир от ужаса продрог,

Прислушиваясь к их чугунной славе,

И тяжестью непрошеных знамен

Там каждый камень был обременен…

О сколько их в плененных городах!

Над всей Европою насильственно воздетых —

На башнях, академиях, судах,

Парламентах и университетах,

На ратушах, музеях, крепостях —

Всё тот же издевающийся стяг…

Скабрезно каркнув, пролетает грач,

Над улицами, проклятыми Богом,

Над зданиями, рвущимися вскачь

Навстречу разореньям и поджогам.

Над рухлядью ненужных баррикад,

Над остовом обугленным квартала,

Откуда пламя рвалось наугад

И чердаки окрестные хватало…..

И судьбы, и жилища сметены.

И там, в нечеловеческом закате,

С перегнутой над улицей стены

Свисают заржавелые кровати.

Осунувшись, и сгорбясь, и унизясь,

Дома толпятся по очередям,

И нищеты жестокий катехизис

Твердит зима базарным площадям.

А рядом бой. Полнеба задымил.

Он повествует нам высоким слогом

О родине. И трупы по дорогам

Напрасно дожидаются могил.

В небо крыши упираются торчком!

В небе месяц пробирается бочком!

На столбе не зажигают огонька.

Три повешенных скучают паренька.

Всю неделю куролесил снегопад…

Что-то снег-то нынче весел невпопад!

Не рядить бы этот город — мировать!

Отпевать бы этот город, отпевать!

Там небо приблизилось к самой земле,

Там дерево в небо кидалось с обвала,

И ласточка бурю несла на крыле,

И лестница руку Днепру подавала.

А в августе звезды летели за мост.

Успей! Пожелай!.. Загадай! Но о чём бы?

Проторенной легкой параболой звёзд

Летели на город голодные бомбы.

Не помышлять, не думать об уюте,

Не отогреть чернила на столе,

Туманен кабинет, и столбик ртути

Давно остановился на нуле.

В сугробах двор, и окна в снежной мути,

И узенькие ветки в хрустале.

И долго мы признательны минуте,

Случайно пересиженной в тепле.

Но ты — поэт. Гляди в лицо пурги,

И стисни мозг, и нервы напряги!

Пусть колет лед по этим нежным нитям!

И что нам лед? Ты только лиру тронь —

И он расплавится. Тугой огонь

И в этот раз мы у богов похитим.

В палисаднике шесть занозин

Тараторят речитатив.

Вы простите, что несерьезен

И с деревьями неучтив!

Да деревья ли? Просто ветошь!

Каждый кустик ветром измят!

Я в притворстве совсем несведущ,

Я поэт, а не дипломат!

Для прогулок несносен климат

И покинул дом истопник…

Но всё же они не отнимут

Наших причудливых книг!

Хотя и не знаю толком,

Какую из них разверну,

Но, блуждая по книжным полкам,

Мы отыщем такую страну,

Где электричество в доме,

И дровами очаг набит,

И нет места обидам, кроме

Самых высоких обид!