– С. Д.); помещик и увидал с окна, что я воду лью против его ворот, потому признал меня колдуном и чародеем и в том же году отдал меня в солдаты на 37 году жизни моей, и я изнурен сухоядением, денными и ночными работами, старик уже был, и по тогдашним Николаевским законам на 25 годов; четверо детей маленьких, а пятое за поясом, остались с одной матерью при крайней бедности и в его же тигровых когтях и покровительства и защиты ни с какой стороны и ни откуда не было. Да и Бог, как видно, в те веки закрылся облаком, что не доходила к нему молитва наша. На бумагах нельзя описывать тогдашних лютостей, потому что это будет порок на тогдашних царей, а тех стариков, которые довольно знают те лютые времена, в настоящие минуты здесь нету, а мне как незнатному человеку вы не поверите, но я со своей стороны представляю вам, читатели, имя Бога в свидетели, что я верно и верно говорю"6.
Сын Бондарева Даниил Давидович к этому рассказу добавлял, что он слышал из уст отца и матери, что дело было не только в самодурстве помещика: уже тогда отец пришел в столкновение с деревенским священником и поп донес на строптивого прихожанина7.
Другой исследователь считает, что трудолюбивого и непьющего мужика помещику сдавать в солдаты было убыточно, но, видимо, он был у барина на плохом счету из-за того, что был политическим "смутьяном"8.
По положению Бондарев должен был 25 лет отслужить в армии. Интересные мысли высказал он впоследствии о своих несчастных товарищах: "…брал людей в солдаты сорока годов, это с какой целью? А для такой, что он, начиная с 10 годов, поработает помещику 30 лет, да до десятка детей народит и вскормит, потом начнет клониться к старости, и силы у него слабеть станут, он его тогда в солдаты на 25 годов – ведь это помещику и царю большая польза"9. Чувство протеста против социального гнета было порождено самой жизнью.
Отданный в солдаты, Бондарев попал в 26-й казачий полк Кубанского войска и службу отбывал на Кавказе, по удивительному совпадению также в станице Михайловской, но Кубанской области. Немногим ранее (до 1854 г.) здесь служил знаменитый корреспондент нашего героя – Л.Н.
Толстой. Во время службы Тимофей Михайлович был военным (полковым) диаконом.
Напомним, что Северный Кавказ был наводнен различными сектантами и, например, Хоперский казачий полк полностью был укомплектован субботниками. Вероятно, в это время он познакомился с рукописным экземпляром книги А.Н. Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву", которое потрясло бывшего крестьянина, на своей шкуре испытавшего все прелести крепостной зависимости. Чего стоит один эпиграф, рисующий крепостное право в России: "Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй". Думаю, что стиль "Путешествия", много раз читанного Бондаревым, оказал влияние на будущее творчество крестьянского философа (даже выражение "кормится трудами своими" или мысль о том, что приближение к жизненному идеалу достижимо лишь "трудолюбием", мы можем обнаружить в "Путешествии"). Но особенно внимательно он читал антикрепостнические главы "Зайцево", "Вышний Волочок", "Пешки".
Путешественник, от имени которого ведется рассказ, в воскресный жаркий день видит пашущего мужика. Первый вопрос, который задает он крестьянину, должен был остановить внимание Бондарева: "Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?" Крестьянин отвечает, что нет, но он вынужден работать в праздники и ночью, чтобы прокормить семью: "В неделе-то… шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером возим оставшее сено на господский двор…
Не ленись наш брат, то с голоду не помрет… У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов… Да хотя растянись на барской работе, то спасибо не скажут".
Или этот страстный порыв, перешедший потом к Бондареву: "Но кто между нами оковы носит, кто ощущает тяготу неволи? Земледелец! Кормилец нашея тощеты, насытитель нашего глада, тот, кто дает нам здравие, кто житие наше продолжает, не имея права распоряжати ни тем, что обрабатывает, ни тем, что производит. Кто же к ниве ближайшее имеет право, буде не делатель ее?…Можно ли назвать блаженным гражданское положение крестьянина в России? Ненасытец кровей один скажет, что он блажен…" Но не только обличение крепостного права привлекло внимание Бондарева в книге Радищева. В главе "Городня", описывающий рекрутский набор, Бондарев мог прочитать: «Подошел к одной куче узнал я, что рекрутский набор был причиною рыдания и слез многих толпящихся. Из многих селений казенных и помещичьих сошлися отправляемые на отдачу рекруты.
В одной толпе старуха лет пятидесяти, держа за голову двадцатилетнего, вопила: "Любезное мое дитятко, на кого ты меня покидаешь? Кому ты поручаешь дом родительский? Поля наши порастут травою, мохом – наша хижина. Я, бедная престарелая мать твоя скитаться должна по миру. Кто согреет мою дряхлость от холода, кто укроет от зноя? Кто напоит меня и накормит?». Бондареву, пережившему весь ужас солдатчины, когда он должен был оставить семью без средств к существованию – все это было знакомо и почти теми же словами он передает свое тогдашнее состояние.
Младший современник Бондарева Михаил Иванович Осколков вспоминал, что Давид Абрамович наизусть читал "Деревню" Пушкина, генетически связанную с "Путешествием" Радищева:
Здесь барство дикое, без чувства, без закона, Присвоило себе насильственной лозой И труд, и собственность, и время земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам, Здесь рабство тощее влачится по браздам Неумолимого владельца.
Внешним толчком для религиозного кризиса послужил незначительный случай, произошедший с Бондаревым: его в субботу отказался обслуживать еврейский лавочник. Сам Бондарев описывет это приблизительно так: желая купить ситцу, он просил еврея отмерить ему требуемое, а еврей отвечал: "Нельзя, сегодня суббота", и предложил самому Бондареву отрезать нужный кусок. И.П. Белоконский, описавший этот факт и лично знавший сибирского философа, был потрясен обыденностью случая и впечатлительностью Бондарева10. "С тех пор", по словам самого Бондарева, ему "запала мысль в голову", которая не давала ему покоя. Вскоре после этого он "нарочно" знакомится с жидовствующими и принимает иудаизм. Вероятно, процесс этот был не столь прямолинеен. Но как бы то ни было, спустя 10 лет по прохождении службы и получив медали за Кавказкую войну, Тимофей Михайлович Бондарев принял обряд обрезания в станице Михайловской в присутствии трех лиц и стал иудействующим. В наших руках находится письмо, принадлежащее перу известного субботника Моисея Самуиловича Рогова: «Сие письмо передайте Давиду Абрамовичу Бондареву.
Я, Моисей Самуилович Рогов, имел счастие видеться с друзьями Давида Абрамовича; они жили (в) Кубанской области (в станице Михайловской), а в настоящее время живут у нас в городе Владикавказе, а именно: Агей Ермилович Зувижимов (Бувижимов?), Яков Абрамович Алексеев и Федор Семенович Лунев. Они рассказывали, (что) будучи Давид Абрамович русским, был военный диакон, а когда познал закон Божий, совершил обрезание на станции Михайловской Кубанской области. Эти вышеупомянутые друзья Давида Абрамовича Бондарева присутствовали при обряде обрезания. (Они) говорят: "Мы хорошо знаем Давида Абрамовича, он был полковым диаконом, а когда он отпал от православия, его сослали в Сибирь в Енисейскую губернию". А когда я, Моисей Самуилович, рассказал, что у нас в селении Иудиной есть Бондарев, бывший диакон, тогда они поняли, что Бондарев их ближний друг и очень обрадовались, услышав о друге и о том, как он живет. Итак, сие письмо я пишу от имени друзей Давида Абрамовича; желают ему и его супруге мира и блаженного положения и от искренней любви посылают ему нижайшее почтение и низкий поклон. Итак, Давид Абрамович, если Вы признаете сих вышеупомянутых лиц за друзей, то они просят Вас в том, чтобы вы уведомили их со своей стороны письмом; им желательно знать, как вы живете и какие обстоятельства в Сибирском крае; обо всем отпишите подробно, более пока писать не будем.
