Ибн-Ехия.

В XVI в. Иегуда (Лео) из Модены (1571-1648) написал стихотворение – учебник шахматной игры на иврите, как пособие для обучения своих детей (Маадан Мелех).

Правила, рекомендуемые им, близки к современным (превращение пешки, положение королевы в начале партии на клетке ее цвета и т. д.).

К XVIII в. сказания о евреях-шахматистах проникли в фольклор других народов. Так, мы находим рассказ о том, как в Польше времен Станислава-Августа сильнейшим шахматистом, защитившим честь Польши, был некий варшавский еврей, который сумел одолеть непобедимого англичанина. Ставкой в игре были пуговицы камзола. Понятно, англичанин теряет пуговицу за пуговицей и с позором покидает дворец короля.

Конечно, король и пан Трембицкий, герой сказания, щедро награждают спасителя "ойчизны".

Страстным любителем игры был Моисей Мендельсон (Моше бен Менахем, 1729-1786), не раз игравший с Лессингом. Ему-то и приписывается выражение о том, что шахматы слишком серьезны для игры и слишком игра, чтобы быть серьезным делом.

Высказывание, подобное этому, приписывалось и Мишелю Монтеню (1533-1592; напомним, что французский мыслитель был еврейского происхождения).

Одним из первых известных евреев-шахматистов в России был вице-канцлер П.П.

Шафиров, неоднократно игравший с Петром I. Существует анекдот о золотой табакерке, подаренной царем Шафирову и проигранной вице-канцлером графу Апраксину, за что Петр учинил нагоняй проигравшему2. Сильнейшим шахматистом России конца XVIII-начала XIX в. был генерал-майор, писатель и драматург А.Д.

Копьёв (1768-1846), дальний родственник Шафирова по линии жены. Алексей Дмитриевич Копьёв является героем шахматного рассказа одного советского писателя.

Автор пишет: "Копьёв был не только драматургом, чьи пьесы пользовались большим успехом у столичного зрителя, но и слыл первым шахматистом в Петербурге"3.

Звание сильнейшего в 1809 г. у него отнял в матче совсем юный А.Д. Петров.

Одним из самых первых поэтических произведений в России на шахматную тему была написанная на иврите поэма, – "Гакраб" ("Битва", 1840). Автор поэмы – Яков Моисеевич Эйхенбаум (1796-1861) – дед известного литературоведа Бориса Михайловича Эйхенбаума. Поэма была переведена на русский язык Осипом Рабиновичем в 1847 г. и издана в Одессе с параллельным текстом, а позже также была переведена на английский, французский, немецкий и другие европейские языки.

Успех поэмы был полный. Только на русском языке она выдержала пять изданий.

Добавим, что возрождение иврита как языка коснулось и шахмат: в Вильно в 1880 г. вышло шахматное руководство на иврите Иосифа Лейба Зосница (1837-1910). По этому пособию учился Акиба Рубинштейн.

Через более чем тысячелетнюю историю шахмат проходят вереницей еврейские имена.

Число евреев-шахматистов, оставивших неизгладимый след в истории шахмат, столь велико, что шахматы практически, если можно так выразиться, превратились в еврейскую игру.

Естественно, все проявления тех или иных попыток "решения еврейского вопроса" не могли не коснуться шахмат. В этом смысле показательна история взаимоотношений двух великих шахматистов – Вильгельма Стейница и Михаила Чигорина.

К моменту знакомства Стейница с Чигориным, последний, если и не был широко известен в мире, то, тем не менее, был чемпионом России и сыграл к тому времени (1878-1881) девять матчей (с Шифферсом – 3:1, со Шмидтом 3?:?, с Алапиным 1:0 и др.).

Хуже обстояло дело на "международной арене".

Вильгельм Стейниц, подобно раби Иегуде Лива, создал Голема, имя которого Михаил Чигорин. Стейниц боролся с Големом и победил его. Можно лишь догадываться, по каким причинам был вызван на матч мало кому известный шахматист. По рекомендации варшавского еврея Шимона Винавера, познакомившегося с русским чемпионом в Петербурге, Чигорин участвовал в Берлинском международном турнире 1881 г., где разделил 3-4-е место с Винавером, что было достижением для новичка. На турнире в Вене в 1882 г., где состав участников был значительно сильнее, Чигорин провалился: среди 18 участников он разделил 12-13-е место (1-2 призы разделили В. Стейниц и Ш. Винавер). В Лондонском международном турнире 1883 г. Чигорин достиг 4-го места, но, увы, результат, был катастрофически ниже, чем у победителей. От Цукерторта Чигорина отделяло 6 очков, от Стейница – 34.

Еще хуже обстояло у него дело с матчами. Единственный, международный матч Чигорин сыграл на обратном пути из Лондона в Париже в 1883 г. против старого французского мастера Арну де Ривьера, в свою очередь игравшего с Морфи 25 лет тому назад. Чигорин еле выиграл: + 5, – 4, = 1. В эти годы Арну де Ривьер уже не представлял собой никакой шахматной силы. (Много лет тому назад В. Стейниц с трудом выиграл у Г. Берда. Сдавая последнюю партию, Берд выразил уверенность, что Пол Морфи без труда одолел бы Стейница. Что сказал Чигорину де Ривьер – история умалчивает.) Современная система Эло, приложенная к поединкам шахматистов прошлого, покаывает, что Чигорин не входил даже в, первую десятку сильнейших шахматистов мира. Лишь после, матча со Стейницем и дележа 1-2-го места с Максом Вейсом на Нью-Йоркском турнире 1889 г. Чигорин переместился на 3-4-е место в мировой иерархии. Первое место занимал Стейниц, второе – Гунсберг. Мы видим, что шахматный талант Чигорина вывел из небытия Стейниц. Почему он к этому стремился? На этот вопрос чрезвычайно трудно ответить. Повторимся – Стейниц, подобно своему земляку раби Иегуде Лива бен Бецалелю из Праги, создал из небытия Голема. Создал и боролся с ним и победил. Невероятная аналогия, если бы она не подтверждалась фактами, вплоть до бунта "робота".

Смехотворно звучит утверждение советского мастера и известного шахматного автора В.Н. Панова, мягко говоря, не отличающегося особыми симпатиями к евреям, что "Стейниц морально обязан был встретиться в матче на мировое первенство с Чигориным"5.

Смехотворно потому, что Стейниц, приглашая играть матч, обошел, по крайней мере, десяток западных мастеров, причем с частью из них чемпион имел отрицательный счет. Например с бароном Игнацием Колишом (евреем), внезапно умершим в 1889 г., но и до этого Стейниц не стремился играть с ним. Или с тем же Винавером, обогнавшим Стейница в Париже в 1867 г. и разделившим с ним 1-2-е место в Венском турнире 1882 г. и сыгравшим вничью матч за первый приз и к тому же блестяще взявшим первый приз в Нюрнберге в 1883 г. и т. д. Объяснение, которое дал Стейниц своему поступку, ровно ничего не объясняет. Стейниц говорит о стиле молодого Чигорина, восхищается этим комбинационным, ярким, энергичным стилем.

Упоминает о своих встречах с ним и о своем отрицательном балансе +1, -3.

Последнее тоже не может быть принято в расчет. Так, у Ботвинника был катастрофический счет с Федором Богатырчуком – мастером иной весовой категории. И все. Конечно, Стейниц не только создал себе соперника, но и дал возможность Чигорину пройти в матче самую хорошую школу мастерства. (Мастер Панов, объясняя причины поражения Чигорина в первом матче со Стейницем, договаривается вплоть до того, что называет Михаила Ивановича "пожилым" человеком. Я не поверил своим глазам.

Небольшой математический расчет показывает, что ведь Чигорин находился в цветущем возрасте – ему было 39 лет; напротив, Стейниц был на 14 лет его старше6.

Один из современников объяснял проигрыш Чигорина Стейницу проще. Приведем это редкое свидетельство полностью: «В ту же эпоху началось и увлечение шахматами.

Современным светилам-шахматистам, представителям этой чудной игры, я позволю себе сказать, что я знал лично тогдашнего короля шахматистов Чигорина, видел его игру, видел, как он "вслепую", т. е. не глядя на доску, из соседней комнаты, из 20 партий выиграл 18, а две закончил вничью. Чигорина приглашали в московские дома, очень им увлекались и были огорчены, когда не менее гениальный американец Стейниц обыграл его в Америке. Тогда в Новом Свете еще не действовал "трезвый закон". Чигорину он был не нужен. Он был алкоголик и потому победа Стейница была облегчена пороком нашего шахматиста»7. Надо добавить, что оба матча с Чигориным пришлись на тяжелое время жизни Стейница. В 1888 г. умерла его дочь Флора, а в 1892 г, после долгой и тяжелой болезни – жена Каролина. Но он сам неоднократно повторял, что "шахматный мастер имеет не больше права быть больным, чем генерал на поле битвы". В данном конкретном случае личные причины не должны приниматься в расчет. Есть еще одна сторона характера чемпиона мира, о которой обычно забывают: открытость Стейница и полное отсутствие лицемерия. Он не страшился играть с любым человеком, что его выгодно отличало от других чемпионов. Более того, давая своим молодым соперникам возрастную фору – Блекберну и Цукерторту не столь большую – всего 4-5 лет, но Чигорину уже 14, Гунсбергу – 18, а Ласкеру целых 32 года! Но и этого мало – он давал своим соперникам фору, играя подозрительные дебюты, и каждый из его противников этим пользовался. Стейниц был упрям в утверждении своих взглядов: твердо веря в защищаемость стесненных позиций, не имеющих слабостей, он принимал жертвы пешек, надеясь отстоять свой принцип. Так, играя против Исидора Гунсберга, Стейниц осведомился у своего соперника, ожидает ли Гунсберг, что он будет играть свою защиту в гамбите Эванса. Гунсберг ответил утвердительно, указав, что общественное мнение ожидает этого8. И Стейниц сыграл четыре партии, две из них благополучно проиграв.