У японцев иное отношение к Земле, чем на Западе, сформированное древними культурными различиями, к которому, возможно, примешивается некоторое недоверие (не в последнюю очередь из-за событий августа 1945 года) старых японских рыбаков к тому, что Запад велит стране прекратить это варварство.

В случае тупых и кровожадных обитателей Фарерских островов эти доводы не действуют, а более прямые действия выглядят. Игнорируя любые попыток образумить их, эти люди продолжают варварское и бессмысленное истребление китов и дельфинов, которых они любят загонять в залив и забивать до смерти. Разумеется, мы не можем контролировать действия обитателей Фарерских островов в своей стране, и общественный кодекс более значительных стран, таких как Британия или Штаты не может быть никому навязан. Идиотские действия, тем не менее, должны восприниматься как идиотизм. Общение и образование, как всегда, являются долговременными решением.

Тупым и жестоким забавам рыбаков Фарерских островов и, по тем же причинам, испанских крестьян, можно найти объяснение. Эти национальные культуры не имеют давней традиции человеческого обращения с животными. Образованному, так сказать, утонченному Англичанину 20-го века участие в актах ритуальной жестокости ради развлечения нелегко проглотить.

В Британии же мы по каким-то причинам считаем приемлемым то, что Королевская Семья и другие богатые бездельники имеют право скакать по чужой собственности с натренированными собаками-убийцами, часами гоняться за дикими животными, а затем ритуально убивать их. В то же время от нас ждут, что мы будем возмущаться по поводу таблоидных историй о головорезах из рабочего класса, которые ловят и убивают бродячих котов на общественной территории. Жестокая и глупая деятельность, которой попустительствует общество, при условии, что вы правильно расставляете акценты.

Роджер Скратон, самозваный правый «интеллектуал», ставший представителем охотничьего лобби — типичный выходец из среднего класса, который, несмотря на весь свой так называемый интеллект, не способен убедительно оправдать ритуальное убийство животных ради удовольствия. Его защита зиждется на единственном аргументе, что лисы — вредители, но он игнорирует тот факт, что во многих регионах лис разводят специально для того, чтобы потом на них охотиться. Мне интересно, способен ли горожанин мистер Скратон, которого, по-видимому, заботит исключительно контроль над вредителями, собрать своих друзей и отправиться в Лондон охотится на крыс и мышей? Скратон утверждает, что самый гуманный метод контроля над численностью вредителей — это часами травить их собаками, пугать, мучить, вытаскивать из убежищ, затем отдавать заживо на растерзание своре собак. Он так же не способен внятно объяснить почему, если речь идет просто о контроле за вредителями, это нужно праздновать и превращать в кровавый ритуал, на котором упорно настаивают некоторые личности. (В наши дни стало модным отмахиваться от связи между убийством и сексуальностью, но притягательность убийства, пыток и насилия — именно сексуальная). Скратон защищает охоту на том основании, что она позволяет людям получить удовольствие от верховой езды, усиливающееся в связи с «волнением погони». (Угонщики, магазинные воры и все прочие разновидности социопатов также оправдывают свои поведенческие проблемы «возбуждением от погони»). Скратон, очевидно, говорит о погоне по следу. В итоге Скратон воспринимает дебаты по поводу охоты на лис как нападки грубых левых лесбиянок на приличных традиционалистов среднего класса и защищает довод элиты, говоря, что охота привлекает людей самых разных профессий. И снова он неправ. Большинство любителей охоты принадлежат к группе с высоким уровнем дохода, а большинство представителей рабочего класса участвуют в охоте только потому, что их нанимают для этого. (Лошади отнюдь недешевы, аренда на один охотничий день стоит свыше 90 фунтов).

Мистер Скратон также ошибочно полагает, что анти-охотничье лобби виновно в «сговоре с невинной лисой» и переносит человеческие черты на животных. Он упускает суть. Проблема не в очеловечивании диких животных, но в бесчеловечных последствиях узаконенного ритуального убийства животных для развлечения цивилизованного человеческого общества. Британское общество, как я сказал, не позволяет группам скинхедов-пролетариев со сворой пит-бультерьеров охотиться на животных, наносить убытки, вопить, кричать, дуть в трубы, раздирать животных на куски, праздновать, намазав кровью лица детей и распивать алкоголь в общественных местах. Почему же оно должно мириться с охотой на лис? То, что Скратон так неудачно защищает, это не право контролировать поголовье вредителей и даже не моральное право убивать животных из спортивного интереса, но право привилегированного меньшинства делать то, что подавляющее большинство граждан считает жестоким, отвратительным варварством. Нечто крайне слабо связанное с современными представлениями об общественных правилах приличия, порядке и демократии. Скратон полагает, что он защищает традиционные ценности и право человека на выбор. Он не способен понять, что защищает нечто, ныне глубоко чуждое английскому образу жизни и торжество анархии над демократией.

Несмотря на большое искушение повести себя жестоко, в ответ на отвратительное поведение человека, насилие не является и не может быть ответом в мире, живущему по геноцидному сценарию, и не может даже рассматриваться как возможное решение проблемы. Прибегать к жестокости — потрясать окровавленными руками Контроля. Какими бы высокими идеалами он не руководствовался, Брут остается Брутом. Единственный способ иметь дело с выбором Фарерских островов и прочими многочисленными зверствами — это вести себя так, как ведет себя человек, столкнувшийся с симптомами психического заболевания. Лечить. Если всем островитянам и охотникам прописать метилендиоксиамфетамин (экстази), то они очень быстро излечатся от своего социального заболевания. А Скратон, может быть, даже перестанет быть интеллектуалом и станет разумным человеком.

Нет ничего более самонадеянного и более показательного в нынешних мировых проблем, чем феномен убийства животных исключительно ради удовольствия. Если мужики с желеобразными гениталиями столь отчаянно нуждаются в доказательствах собственной мужественности, им следовало б пойти и влезть на дерево или сто раз отжаться от пола.

В отличие от наших менее искушенных сородичей с Фарерских островов и британских интеллектуалов из среднего класса, большинство калифорнийцев пришли к выводу, что животных должны изучать умные люди, а не беспричинно убивать всякие идиоты. Животные могут многому нас научить о нашем месте во вселенной, о том, как живет планета и о том, как нужно общаться.

Что мы можем узнать, изучая животных, об общении? Ранее мы задавались вопросом, какие сообщения передают друг другу киты о людях. «Морфический резонанс» — термин, придуманный ученым, доктором Рупертом Шелдрейком для описания пока необъяснимых форм общения млекопитающих, для которых не являются преградами время и пространство. Попросту говоря, это определение используется для описания непонятных людям способов общения различных живых существа. Например, хорошо известно, что если дельфина научить трюку в аквариуме во Флориде, то через некоторое время научить дельфина того же вида этому же трюку в аквариуме, скажем в Англии, будет гораздо проще. Этот феномен рассмотрен и задокументирован скептически настроенными учеными еще в 1920-х годах, когда психолог Уильям Макдугал из Гарвардского университета провел серию экспериментов с целью выяснения, способны ли животные наследовать поведенческие характеристики своих родителей. Не то генетически запрограммированное поведение, не меняющееся от поколения к поколению, но привычки, выработавшиеся во время жизни родителей или переданные другими животными этого же вида. Макдугал помещал лабораторных крыс по одной в резервуар с водой и предоставлял им два пути к бегству, один — ярко освещенный ход, в конце которого крыса получала небольшой электрический разряд и другой, неосвещенный, который вел к свободе. Макдугал записывал, за сколько раз несчастная крыса сможет понять, что для того, чтобы избегнуть электрошока, нужно выбрать неосвященный ход. В первом поколении крыс в среднем 160 раз било током, прежде чем они учились выбирать верную дорогу из резервуара с водой. Их отпрыски научились проделывать этот трюк быстрее, а потомки потомков — еще быстрее, до тех пор, пока среднее число ударов тока на каждую крысу не снизилось со 160 до 20, прежде чем они научились совсем избегать электрошока.