Если же насилие случается, вспышка, одна расколотая секунда треснувшего времени в преамбуле физического насилия — это точка из которой нет возврата. Когда ритуализированные насмешки, оскорбления, взгляды и принужденный смех застывают в пересохших глотках и побелевших глазах. Это момент, усиливающий напряжение, и сам по себе сообщник насилия, он приносит почти облегчение, после короткого смущающего душащего момента. Линчу удалось передать этот момент. Слишком реально для Голливуда, а Голливуд ненавидит реальность. Как у Линча, так и у Энгера. У Энгера такие моменты изменения пойманы и высвобождены в фильме — его зрителю не дозволено забыть или отвернуться. Публика не видит разницы между иконами Голливуда и иконами Христианства, реальным и воображаемым, христианским фильмом и гей-байкерским фильмом, «Дорога на Иерусалим» или дорога в Дамаск, или, как кто-нибудь может сказать, в Ад.

Но даже в Кеннете Энгере, как и в Христе, меня постигает разочарование. Вспышка Озарения не найдена ни в путешествии, ни в жизни, ни в байкерском ритуале, но в смерти. Кроули обещал эпоху Гора, философия «Твори, что ты желаешь» продиктованная Айвассом как-то темной ночью в Каире закончилась там же — во мраке, закончилась точно также как Христианство, где ты должен «стряхнуть земные узы», чтобы коснуться лика Бога. В предпоследней части «Восхода Скорпиона», Скорпион мочится на церковный алтарь. Но это пустяковый вызов, никакого публичного осквернения, поскольку церковь пуста. И к тому же «помочиться на алтарь — значит признать значимость церкви». Скорпион садится на свой мотоцикл, едет и… умирает. Последнее выразительное решение Хэйт-Эшбери или Поуис-сквер или революции, которая была «60-е — это заколоченные дома, опустевшие церкви, автостопом на старый фильм, идущий в Долине Смерти, саморазрушение героев. Будь они байкером из «Скорпиона» или друзьями Джимми Пейджа в номере отеля, или Брайаном Джонсом, плывущим в бассейне с хлорированной шапкой волос или Остин Спэйр, умирающий в брикстонской нищете, или Кроули, мертвый сибарит в героиновом тумане среди длинных теней дешевого досчатого дома в Сассексе. Как выяснил Бобби Босолей, мир может быть таким печальным, каким кажется. «И сквозь слезы я все еще вижу синий бархат….»»

Иллюстрация: Дэннис Хоппер и Изабелла Роселлини в «Синем бархате» (Дэвид Линч, 1986)

Прежде чем смог, клаустрофобия и голливудская скука убьют нас, мы возьмем напрокат развалюху и поедем вверх по скалистому калифорнийскому побережью, в Сан-Франциско. Может люди и голодают, но в «Динерс», натыканных вдоль Шоссе 1, такие горы еды, что покраснело бы даже Европейское Сообщество. Здесь все твое, так что в задницу миллионы голодающих, как они считают, для чего же было создано «Мы это мир»?

Как нация, американцы самые вялые люди на свете, видимо потому что, по-видимому, чем больше у человека есть, тем больше ему на все наплевать. Горы жира, которые для Американской Молодежи являются символом того, что в мире все порядке, поскольку Америка может позволить себе быть толстой, уродливой и полуграмотной, и, тем не менее, независимой от всех остальных жителей планеты. В самом деле, хотя, может быть, не стоит обобщать, но мне кажется, что с точки зрения среднего образованного европейца степень невежества, отсутствие каких либо знаний о положении в мире здесь просто невероятно. Америка теперь достаточно большая и достаточно богатая, чтобы быть невежественной и ограниченной. Но, как Британская Империя, которая раньше господствовала над миром, она медленно начинает понимать, что мир живет собственной жизнью. Британия некогда правила четвертью всего мира, но спустила все на покрытие экономических убытков и выплату политических долгов США во время войн и до сих пор волнуется по этому поводу. Теперь Америка унаследовала мир и обнаружила, что мир умирает у ее ног.

Американская реакция на такую громадную ответственность — впадание в детство. Ребяческий язык, ребяческое телевидение, Америка не способна повзрослеть. Здесь все — «белое и пушистое». «Candy» — «конфетка» — это слово могли изобрести только в Америке. Банковские менеджеры в пятисотдолларовых костюмах-тройках довершают ансамбль бейсболками, белыми кроссовками и жвачкой. Взрослые люди в ресторанах орут и визжат как школьники, катающиеся на горке, когда официантка поливает сиропом их блинчики. Эдди Мерфи отпускает шуточки про дерьмо, и аудитория заходится от восторга. Президент Соединенных Штатов говорит, что политическая ситуация в мире — «ужасная». Ты приносишь одежду в химчистку, а тебе говорят: «Хатишь их поглаженными и пушистыми?» Пасхальное яйцо, по каким-то непонятным для меня причинам, здесь заменили на кролика, которого они именуют «bunny» («зайка»). В любой телевизионной комедии полно «сообразительных» детишек, а любимое национальное блюдо — то, после которого можно облизать пальцы. И здесь, в самом могущественном государстве на Земле, вся страна празднует день рождения мыши из мультика. Боже, помоги нам.

Сан-Симеон — неприметная точка на карте тихоокеанского побережья. Когда паркуешь машину, то не можешь не обратить внимания на ряд металлических телескопов на парковке, сломанных, застывших, как ржавые древние пушки. Эти заброшенные вещи могут поведать о многом. (Немногочисленные) аборигены выживают за счет туризма. Путешественники останавливаются в Сан-Симеоне, чтобы побродить по открытому все ветрам пляжу и понаблюдать за дикой природой под ласковыми тихоокеанскими закатами. Белки, пеликаны и тюлени численно превосходят людей, которые только добродушно улыбаются, когда их пушистые и пернатые друзья воруют еду из их корзин для пикников. Так было не всегда. Сан-Симеон не всегда был туристическим местечком. Этот город построили китобои.

Лодки, ощетинившиеся гарпунами, отплывали от берега всякий раз, когда замечалась проплывающая стая китов, мигрировавших зимой на юг. Но теперь ловля на китов остановлена, и жители Сан-Симеона со своими этническими поделками и магазинами, торгующими морскими раковинами больше не мечтают о том, чтобы загарпунить этих созданий. У нового поколения изменилось полностью восприятие. Или, по крайней мере, изменилась мораль, чтобы соответствовать как более просвещенным взглядам, так и более прагматичным потребностям века. Прагматичным, потому что вдоль берега установлен ряд платных телескопов, принимающихся жужжать и тикать, когда их запускают. Хитроумные изобретения, когда ты опускаешь монетку и пытаешься заглянуть в него, показывают тебе отчетливое изображение твоих ресниц, за которыми виден лишь несфокусированный туман. Будучи ребенком, на пляжах я скучал и прятался под покрывало, чувствуя себя не в своей тарелке, поскольку не хотел участвовать в пляжных играх. Но, по крайней мере, там всегда были телескопы, и всегда очередь из желающих заглянуть в эти волшебные машины.

В 60-е и 70-е, после того как китобойная флотилия Сан-Симеона была уничтожена, в эти телескопы люди стали смотреть, чтобы заглянуть на милю в блестящий, платиновый океан и увидеть семейства китов, проплывающих мимо берега. Теперь здесь, в Сан-Симеоне, ряд телескопов пуст и похож на рощу засохших деревьев на солнцепеке. Ученый Спок в «Стар Трек 4»сказал по поводу земного китобойного промысла: «Зачем нужно полностью истреблять животных?» Но мы забываем о логике аргумента и лишь вопрошаем — Что мы наделали?

Но оставим на минутку в стороне эмоции, стоя под палящим солнцем на это пустом берегу, вглядываясь в морскую даль, я размышляю о том, что киты могут поведать друг другу, о нас, людях. Хотя киты и дельфины, возможно, не столь разумны, как мы, они, тем не менее, способны думать, и хотя я сомневаюсь, что они произошли от пришельцев с планеты близ Сириуса Б (таинственной Собачей звезды Догона), как предполагают некоторые, мне кажется, что на каком-то уровне, даже те животные, которые не поддерживают напрямую контакт с Человеком, понимают, что он — порочное и ненадежное создание. Несмотря на конференции и запреты, даже сейчас каждый год убивают тысячи китов, дельфинов и морских свиней; их забивают гарпунами, режут, убивают дубинками, ловят рыболовными сетями. Самые страшные преступники — японские рыбаки, которые демонстрируют полное пренебрежение международными соглашениями по использованию нейтральных вод, их следовало бы наказать бойкотом на их национальные товары. Если проблема настолько серьезна, что о ней столько говорят, то почему она не настолько серьезна, чтобы бойкотировать «Сони» и «Ниссан»?