В этом нет ничего удивительного, Дик, по слухам, провел немало времени, принимая необычные наркотики, экстрагированные из овечьих желез, вместе с доктором Джоном Лилли и Элом Аккерманом. Бывший революционный психолог, впоследствии ставший безумным, странным и даже опасным мейл-артистом. Лилли был среди первых исследователей восприятия и интеллекта, нечеловеческих существ, таких как Китов и Дельфинов и Эл Аккерман — член «Флексуса» и со-основатель неонацистского движения — практиковавший то, что он называл «ротационнным ситуационизмом», придумывая, например, вот такие вещи: «как избавиться от коммивояжера, заканчивая каждое предложение словом «зубы»». Возможно, он более всего известен как автор текста, написанного им во время работы Санитаром в больнице. Он называется «Гамбургер-леди».
«…Но хуже всех была гамбургер-леди, из-за нехватки «квалифицированных специалистов», то есть таких специалистов, которые могли работать с ней и при этом не выблевать свой обед, мы с Чокнутым Лоритценом каждую ночь по очереди дежурили возле нее, бессменно. Если вы поставите 250 фунтов мяса в духовку и спалите его, а затем оно будет разговаривать с вами каждую ночь в 11 часов, когда вы сажаете его на горшок, вы получите некоторое представление об этих последних двух неделя. Надо сказать, это, было самое ужасное, что я когда-либо видел со времен напалмовых бомбежек во Вьетнаме. Если кто-то вам скажет, что существует болевой порог, после которого человеческий разум не может оставаться в сознании, скажите ему, пусть напишет мне. По сути, эта леди не могла спать больше 35 минут подряд с тех пор как поступила к нам, а это случилось больше двух недель назад и, спасибо достижениям медицины, конца этому не предвиделось; от талии и выше было сожжено все — уши, нос и так далее — ниже половина осталась нетронутой, и поэтому, как мне кажется, она и осталась в живых. Я взял с собой одного парня, чтобы он помог мне заменить капельницы, он успешно со всем справился, все было в порядке, пока он не вышел, затем он увидел одну из медсестер ожогового отделения (милые улыбающиеся зомби), поедающую бургер с чили за столом и это сработало: он рухнул на ковер. Это блядское безумие, вот что это такое».
Эл Аккерман по-прежнему занимается творчеством, Лилли по-прежнему строчит свои провокационные книги, история же их друга, увы, счастливого конца не имеет. Филип К. Дик умер, когда «Уорнер бразерс» приступило к съемкам экранизации «Андроидов…» с Харрисоном Фордом в главной роли, назвав ее более эффектно, по рассказу Билла Берроуза — «Бегущий по лезвию бритвы». Международная слава и дом сценариста в Лонг-Бич или Беверли-Хиллс никогда не имели значения для Дика. Он для этого был слишком аутсайдером. Как Джон Лилли и Эл Аккерман, он повидал слишком много и его видение мира никогда не подгонялось, чтобы соответствовать чужому видению, тому, что другие хотели бы прочесть, «Чаяниям Общества». В отличие от Леонардо, вот почему он, как он сам говорил, был дерьмовый художник.
Иллюстрация: «Бегущий по лезвию бритвы» (Ридли Скотт, 1982 год)
Когда проезжаешь мимо дома Рода Стюарта в Беверли-Хиллз, то думаешь, чего ради Филип К. Дик — фанат классической музыки и человек с безупречным вкусом, захотел бы жить здесь, в Голливуде. Деньги сами по себе не отвратительны, а вот люди, которые ими сорят и выставляют это напоказ — да. В Поместье Барбары Стрейзанд в Беверли-Хиллз пять особняков. Когда Бэбс надоедает жить в одном, она просто перезжает на пару недель в другой дом. В Беверли-Хиллз бездарность (Пиа Цадора) живет бок о бок с безвкусицей (За За Габор), процветающее дорогостоящее пригородное гетто, где местной полиции платят 50 000 долларов в год, и она готова арестовать всякого, за попытку совершения преступления — прогулку по окрестностям.
Дом Принца выкрашен в пурпурный цвет (он — большой оригинал), а бывший дом Мэрилин Монро — маленький и печальный, как ты и ожидал. Дом Мика Джеггера, с другой стороны, очень большой, он пустует с тех самых пор как тот купил его три года назад, но, похоже, об этом никто не сообщает туристам, которые выпрыгивают из экскурсионных автобусов и тайком пялятся в бинокли на его и другие дома. (Мне рассказывали, что Энгельберт Хампердинк недавно жаловался на чрезмерные меры безопасности, принятые его соседями, но ничего не добился, его соседи — Рон и Нэнси Рейганы, чьи мусорные баки определенно являются пограничной зоной). На воротах каждого дома знак местной частной охранной фирмы, предупреждающий потенциальных нарушителей порядка о «Немедленном Вооруженном Отпоре», если домовладелец нажмет кнопку тревоги и захочет, чтобы тебя убрали. Я заметил, что в Голливуде никто не носит маек с Чарльзом Мэнсоном.
По большей части Беверли-Хиллз похожи на египетскую Долину Фараонов — все по-настоящему блистательные обитатели уже мертвы или уехали отсюда. Тутанхамон отправился в грандиозный тур по крупнейшим музеям мира, а Эррол Флинн, как и Христос, — в Музей восковых фигур на Голливудском бульваре. Культура, Религия и Развлечения — святая троица Запада, вся осела в музеях. И все, что большинство художников могут сделать — это прижаться лицами к стеклу, не потому, что, как многие думают, они настоящие «аутсайдеры» в духе персонажа Камю — Мерсо, но потому что они отчаялись получить признание, пригл䐰шение, на пьедестал или в саркофаг, пригвожденными к стене или утопленными в моче. Или, если они и в самом деле это сделают, ос䑂аться гнить в особняке в Лорел-Каньон, или, в зависимости от состояния счетов, в одной из дюжин роскошн䑋х «арти䑁тических колоний» на побережье, «достигнув признания». 䐚алифорния населена «креативными» типами, которые не хотят ничего, кроме как стать богатыми и знаменитыми — и бесполезными — как Королева Англии. Стать защищенными, безопасными, неуместными, холодными, бесчувственными, окаменевшими, восковыми. Что вы делаете, если у вас пять домов? Записываете пластинку о том, как вам одиноко и пусто, и покупаете шестой. Возможно, Филипу К. Дику повезло.
Пара сотен ярдов вниз по дороге, и вы выезжаете из Беверли-Хиллз и возвращаетесь в Голливуд. Сансет-Стрип — ужасное разочарование. Несколько обычных ресторанов с явно завышенными ценами, несколько известных ночных клубов, таких как «Виски» и «Рокси», из которого я украл пе䀿ельницу, чтобы заменить ей дома разбитую, которую кто-то украл для меня отсюда в 1977 году — и лишь один сомнительный секс-бар. Не в силах удержаться от искушения, я вхожу, чтобы отделаться н䐵го, и покупаю выпивку у полуобнаженной барменши, затем сажусь возле подиума вместе с остальными посетителями.
Жирные, по-идиотски выглядящие ублюдки обоего пола могут стенать по поводу мифа, навязанного СМИ о красоте им подобных, но отлич䐽о выглядящая блондинка шагает туда-сюда по сцене, как пантера в клетке, обязательные высокие каблуки цокают, когда она перепрыгивает через ступеньки. Она, должно быть, танцовщица и спортсменка, что она доказывает, карабкаясь на пожарный шест, держась только ногами, затем кувыркается на подиуме, и приземляется возле замученного жизнью бухгалтера. Он улыбается, когда она встает на голову и раздвигает перед ним ноги, затем бросает ей пятидолларовую банкноту. Двигаясь, танцуя и вращаясь вокруг подиума, она методично отрабатывает свой номер на всей аудитории, кажется все бросают ей пятидолларовые банкноты, точно они вышли из моды.
Это кажется унизительным, неудобным, неприятным и, к тому же разорительным. Я бросаю доллар и ухожу.
Великолепный под калифорнийским солнцем Лос-Анджелес — самый красиво освещенный, невообразимо скучный в мире город, предлагающий пригородные виды непрерывного небытия, доселе не испытанного автором. Ничего удивительного в том, что многие здесь злоупотребляют наркотиками. Я видел прошлое, но оно не спасает. Лос-Анджелес — воплощение старомодной идеи о том, каким должен быть дивный новый город. Как бы ни отвратителен был Голливуд — некое подобие идиллического города, затерянного в море пыльного мегаполиса гигантских фривеев и монотонности остального Лос-Анджелеса. Как и большая часть южной Калифорнии, он заперт в пыльном искаженном временном пространстве, приблизительно в 1972 году. Повсюду Байкеры Дэнниса Хоппера, пытающиеся походить на байкеров Питера Фонды, мчащиеся с прыщавыми крашеными блондинками в безвкусных оборванных розовых и леопардовых майках и белых джинсах в обтяжку. Старый рок несется со всех радиостанций, они гоняют «Jethro Tall», «Doobies», Питера Фрэмптона и неизбежных «Doors», точно завтра никогда не наступит. Все, что произошло в музыке за это время, забыто, отброшено, утрачено. Но эта музыка так подходит Лос-Анджелесу, верно?
