— Ну и о чём же ты догадался?

Ей вдруг стало совершенно безразлично, чем закончится вся эта история с разоблачением. Она уже упала на самое дно, дошла до края в кровавой войне за его любовь, так что сейчас даже обрадовалась тому, что хоть перед Луи не нужно больше лгать и можно бросить ему в лицо горькую и страшную правду.

— Возле церкви Сент-Эсташ была не Анна. Майенн встречал тебя, не так ли? Бог мой, как я мог вас перепутать, ведь твою королевскую походку, кошачью, опасную грацию в каждом твоём жесте я узнал сразу, вот только не придал этому значения, отвлечённый, как бык красной тряпкой, этим чёртовым платьем. А потом всё никак не мог понять, что же меня так насторожило. Бог мой, сколько ещё ты скрывала бы правду, если бы твои горничные не вздумали убраться в гардеробе и мне на глаза не попалось это свидетельство твоей подлости, твоего коварства! И письмо от Фоссезы тоже было подделкой? Ты подстроила всё это, ведь так? Ты и твоя подруга?

— Да.

Луи отшатнулся, услышав её признание, сказанное так просто и спокойно:

— Ты чудовище.

— Возможно. Но покажи тогда мне хоть одного святого в этом доме. То-то я смотрю, что у тебя вся комната в белых перьях. Наверное, твои ангельские крылья линяют?

Насмешка, сквозившая в её голосе, была вовсе не той реакцией, которую он мог ожидать. Юная и обворожительная младшая сестра снова поставила его в тупик. То, что она натворила, было ужасным, непростительным, диким преступлением. Ложь, подлог, клевета, распутство и убийство — на что ещё способна была эта хрупкая, немыслимо красивая девушка? Чего ещё не знал он о её загадочной и пугающей душе, о её неукротимом сердце? Что творилось в этой рыжеволосой легкомысленной, как он всегда думал, голове?

Но где-то в тёмных глубинах его собственного сердца рождалась радость. Он бы самому себе никогда не признался, что, узнав о болезни, а потом и смерти Анны, в первую очередь почувствовал облегчение, словно тяжёлый камень скатился с его плеч. Ему была неинтересная эта девушка и совершенно не нужна. Это был бы даже брак не по расчёту, не из династических или каких-либо других разумных соображений. Это была элементарная, глупая месть сестре, а несчастная кузина Филиппа просто оказалась под рукой. Бюсси знал, что пожалеет о своём опрометчивом решении в первую же брачную ночь, но отступаться от своего слова, да ещё в таком деле, было недостойно мужчины и дворянина. Что ж, Регина очень быстро, без лишних сомнений и размышлений, разрубила этот узел. Судя по всему, её голова не была так забита морально-нравственными категориями.

— Хочешь прочесть мне мораль и в который раз изумляешься тому, какое дурное воспитание я получила под присмотром тётки де Гот? Или тебе нужны подробности того, как я избавила тебя от постылой невесты? — Регина чувствовала, как её подхватила и понесла волна слепой, неуправляемой ярости.

В этот миг она ненавидела саму себя за свою гибельную любовь к Луи, злилась на него, потому что он всё это видел — и не находил в себе смелости принять хоть какое-то решение, жалела и презирала несчастную Анну и винила себя за разбитую — теперь это уже стало фактом — жизнь Филиппа, за то, что отправила на верную смерть ни в чём не повинного Этьена. И всё это за один влюблённый взгляд бархатных чёрных глаз, за одну улыбку, за один поцелуй Луи. Мужчины, который боялся собственных чувств и обвинял её в том, что она решилась одна расплатиться по всем счетам, лишь бы он не замарался, не мучился, не страдал. Мир вокруг неё закачался, закрутился вокруг его оси, как неисправная карусель.

— Да, я отравила твою драгоценную Анну! Да, это я была у церкви Сент-Эсташ и герцог Майенн мой любовник, а не её! И я нарочно заказала второе платье-двойник, и это я подбросила тебе липовое письмо от Фоссезы! И это я довела Анну до самоубийства! И я ни о чём не жалею, слышишь?! И если можно было бы вернуть всё назад, я поступила бы точно так же!

Обжигающие, колючие слова летели ему в лицо отравленными стилетами. Незнакомый, дьявольский огонь зажёгся в бездонных светлых глазах.

— А теперь убирайся из моей комнаты! Убирайся из моей жизни ко всем чертям! К дьяволу в преисподнюю следом за своей Анной!

Это было последней каплей. В порыве безудержного гнева Луи с размаху ударил Регину по искажённым от ярости губам. Тёмная кровь тонкой, тягучей струйкой медленно поползла из угла рта на гордый подбородок, закапала на тяжело вздымающуюся грудь. Регина мгновенно замолкла, застыла, боясь пошевельнуться. Бешено вращавшийся мир остановился, замер. Луи тут же метнулся к ней, обнял, крепко прижимая её голову к своей груди. Одна рука его зарылась в пушистую гущу волос на затылке, вторая нежно гладила напряжённую спину.

— Бог мой, прости меня! Прости, я сошёл с ума, наверное. Я не имел права прикасаться к тебе. Прости, прости меня!

Регина безнадёжно всхлипнула, изо всех сил оттолкнула брата от себя и вкатила ему одну за другой две роскошные пощёчины.

— Ненавижу тебя! Ненавижу! — исступлённо выкрикнула она и тут же зажала себе рот ладонью, потому что следом рвались совершенно другие слова.

Но Луи ничего уже не нужно было говорить. В нём самом уже со звоном оборвалась натянутая струна, сдерживающая волну безумия. И сопротивляться не было сил. Оставалось только очертя голову броситься в бездну. Одним неуловимым движением хищника он дёрнул Регину на себя, обнял её за талию, сковывая железным кольцом слабые женские руки и закрыл её рот поцелуем.

Это было падением в пропасть, у которой не было дна, прыжком в ледяную реку без берегов. Мир исчез, будто всё это время служил лишь декорацией к их встрече, а теперь стал не нужен и его убрали чьи-то руки. Луи сразу, едва их губы соприкоснулись, понял, что больше никто и ничто не сможет заменить ему этой женщины, горько-медового вкуса её поцелуев, трепета её гибкого тела, что все остальные дни и ночи с другими женщинами растворятся без остатка через минуту и никогда не всплывут из глубины прошлого. И в будущем уже никого не будет. Ничего больше в его жизни не будет. Только этот бесконечный поцелуй. И знал, что Регина тоже это понимает. Но остановиться было уже не в их силах. Они не могли ни оторваться друг от друга, ни полностью отдаться страсти. Пошатываясь и держась только друг за друга, они стояли и целовались, как сумасшедшие. Наконец, Луи опустился на ковёр и увлёк за собой Регину. Их страсть перехлестнула края и дикие, необузданные сущности вырвались наружу. Лентами, клочьями, лоскутами полетели по комнате срываемые одежды, зазвенели падающие на пол браслеты и серьги, раскатились горошины жемчуга и бирюзы. Воздух пропитался запахом цветов, смятых двумя разгорячёнными, мечущимися по ковру телами. Небо рухнуло и разбилось на осколки и взмыл над землёй вихрь яблоневых лепестков. На персидском ковре смешались каштановые и рыжие кудри, руки тонкие золотисто-розовые и могучие матово-белые, длинные стройные ноги и перекатывающиеся мускулами широкие плечи, жадные пересохшие губы и нежные налитые груди. И над всем этим безумием гремели торжественным гимном трубы победы. Победы страсти над всем миром, земной любви — над равнодушным небом.