— Да я ведь уже сколько раз пытался! Как только я начинаю — она просит прекратить эти разговоры. "Ты меня обижаешь глупыми рассуждениями!" — передразнил он подругу. — И всё время утверждает, что я её бросил в лесу!

— Ну, не знаю, что тут ещё сказать. Надо пытаться! Вы едите в этот самый, как его…

— В Кроконош. Кстати, может, поедешь с нами?

— Нет, старик, увы, никак не получается. Да и зачем — я же буду только мешать.

Павел вздохнул, почти безнадёжно:

— Да это… Лучше бы ты поехал с нами, честное слово! Смотри, если проблема с деньгами, я займу.

Руслан почти нежно улыбнулся:

— Да нет, спасибо, дело не в деньгах. Дела у меня сейчас, а отпуск будет позже. Ладно, счастливо съездить!

В своём офисе, где сейчас никого больше не было, он достал мобильный телефон и включил специальную функцию прямой связи.

Пиманов выслушал просьбу о поездке в Чехию и о разрешении на использование специальных средств, получение документов-хамелеонов и прочего нужного снаряжения, которое по статусу агенту Габдулину не было положено к постоянному использованию. Кроме того, Руслан просил о возможности срочно научиться хорошо кататься на горных лыжах, а аппараты для экспресс-обучения выдавались только по распоряжению координатора КСИ.

— Зачем тебе это? — осуждающе заметил он. — Там будут работать люди из европейских секторов. Они сами ликвидируют клона.

— Ты меня не понял, — усмехнулся Руслан, — я что, похож на любителя ликвидировать людей, пусть даже и клонированных?

Он подробно рассказал о том, что задумал.

— И заметьте, шеф, всё будет согласно Устава, — подчеркнул Габдулин. — Ведь в Уставе КСИ записано, что мы должны проявлять гуманизм насколько это возможно.

— Гуманист! — хмыкнул администратор, но в голосе его прозвучали нотки одобрения. — Впрочем, можно попробовать. Только постарайся, чтобы всё выглядело максимально натурально. А разговор с Киром я беру на себя.

Администратор и координатор просматривали видеоотчёт.

Когда запись закончилась, Остапенко прищёлкнул пальцами и сказал:

— Мне нравится твой парень, из него выйдет классный сотрудник. Конечно, чересчур эмоционален, но артист, чёрт возьми! Это полезное качество.

Пиманов кивнул — ему было приятно: Руслана он когда-то отобрал лично и много времени уделил его подготовке.

— Да, есть такое — он добрая душа. Это хорошо, но в нашем деле иногда вызывает сложности.

— Именно поэтому надо совершенствовать его уровень как специалиста. Советую послать парня поработать вне Земли. Здесь он слишком стремится сойтись с местными.

— Так он сам отсюда, ясное дело! — усмехнулся администратор.

— Вот-вот! Сейчас люди очень нужны на О-Мене, не меньше, чем на Земле. Думаю, парню не повредит поработать в тамошней сложной обстановке. Пусть собирается — разнообразного опыта наберётся и отточит управление эмоциями!

Павел испытывал второй серьёзнейший стресс за последние полгода. Сейчас он нервно курил на крыльце небольшой чешской больницы, а внутри врачи осматривали Машу.

— Я почему-то думаю, что всё обойдётся, — заметил новый знакомый Павла, бизнесмен из Питера, отдыхавший вместе с ними и помогавший парню и ещё нескольким людям тащить беспомощную девушку по склону горы к ожидавшей внизу карете скорой помощи.

— Если бы вы знали, Юра… — начал Павел, но замолчал, потому что медсестра поманила его в холл, куда как раз вышел один из врачей, вполне прилично говоривший по-русски.

Юноша бросился к врачу. Юрий неторопливо погасил окурок в пепельнице и двинулся следом. По его губам скользнула немного печальная улыбка. Он подошёл как раз, когда врач, коверкая ударения, окончания и род слов, возбуждённого объяснял Павлу:

— Это просто чудо какой-то, девушка ваша в рубахе родился. Сорвался с траверс гора — и сделать лишь перелом руки!

— То есть, это всё?!

— Ну, как говорить?… Ушибы голова ещё есть, но мы сделать снимки — сотрясение есть, но гематом, счастье, там нет…

Подошёл второй врач и что-то сказал коллеге на родном языке.

— Так, так — ответил тот в некотором смущении.

— Что он говорит? — с тревогой спросил Павел.

Врач развёл руками.

— Физически ваш девушка, можно говорить, мало пострадала. Она же мог спина, позвоночник ломать. А она даже уже в сознание пришла, но…

— Что «но», что?! — почти закричал Павел.

— Tabula rasa, — произнёс в пространство второй врач и добавил: — Амнезия, ви понимаэте?

— Она ничего не помнит, — пояснил первый, — как зовут, кто она — ничего! Очень странный, редкий случай. Нам придётся оформлять вам специальный документ, чтобы вы могли летать сразу в Москва. Думаю, дня три мы её наблюдаем, а пока будут оформлять документ и страховка.

Павел, глядя прямо перед собой, машинально кивнул и вытащил сигареты. Юрий осторожно потянул его за локоть и вывел на крыльцо.

— Ты ведь любишь её? — спросил Юрий.

Павел кивнул, жадно затягиваясь.

— Ну, тогда я уверен, что ты сможешь помочь ей снова стать человеком.

Юноша с удивлением посмотрел на питерского бизнесмена:

— А она что, не человек?! Она всё вспомнит, я постараюсь!

Юрий мягко улыбнулся:

— Я наблюдал за вами. То, что ты безумно влюблён, это видно. А вот она — вела себя не совсем как ты. Подумай, возможно, у тебя появился интересный шанс? Возможно, она всего и не вспомнит, но сможет тебя полюбить, а?

— Странно ты говоришь…

Юрий чуть улыбнулся:

— Чего же странного? Ты сможешь сделать её таким человеком, какой нужен тебе. Это великий шанс, ты сможешь вдохнуть в неё часть собственной души!

— Ты думаешь?… — поднял глаза Павел.

Юрий потрепал его по плечу:

— Ну конечно — как Пигмалион в статую! Знаешь такой миф?

Больше всего Фёдор Пошивалов не любил утро, когда бессонница нещадно дерёт глаза, а на востоке уже разгорается заря ещё одного бессмысленного дня. Он не просто не любил, он терпеть не мог утро — любое.

Друзей или бывших сослуживцев у него в этом городе не осталось, а кто остался так либо связались с бандитами, либо спились.

Началось это три года тому назад, когда он безработным вышел из больницы и, самое главное, по-настоящему понял, что именно утром сильнее всего ощущается, что остался совершенно один.

Вечером всё было проще — вечером, когда он заскакивал в "Шерлока Холмса" опрокинуть пару-тройку рюмок чего-нибудь крепкого, возникала иллюзия "компании".

Пошивалову нравился "Шерлок Холмс", тем более, что кафе находилось недалеко от его дома. Владельцы оборудовали заведение по образу и подобию английского паба — управляющая, ходили слухи, даже ездила в туманный Альбион "перенимать опыт". Тут было довольно дорого — но натурально, без балды: ну, виски там «Баллантайн», или "Джонни Вокер" всех лейблов, настоящий эль и без фантазии, но добротные английские закуски к ним. К тому же тут собирались, как правило, вполне пристойные люди, и создавалась атмосфера домашнего уюта. Не гремела сумасшедшая и, упаси боже, «живая» музыка, никто не раздражал, никто не лез с разговорами — и в то же время витал «дух» доброй старой компании.

Фёдору это и требовалось: неторопливая рюмка-другая, после чего, отрешённо поглазев на публику, можно неспешно двинуться домой, чтобы завалиться спать. Затем, если удавалось заснуть, встать утром — и снова дожидаться вечера.

Он никогда не садился за столик, но иногда вступал в мимолётные разговоры у барной стойки. Разговоры были так себе: о политике, о том, куда катится страна, о терроризме, о продвижении НАТО на Восток, о китайской экспансии в Сибири и тому подобные.

Собственные слова, правда, казались не частицами выплеснутой души (её уже практически не осталось), а шаблонами, которыми он прикрывал пустоту, создавая видимость заинтересованного диалога в полумраке "британского паба", занесённого в центр России ветрами предпринимательской активности.