— И ты тоже. Вольд везде. Владения его безграничны.

— Ты говоришь как поп, — Картазаев осекся. — Ну-ка, привстань.

Когда незнакомец выполнил его приказ, то одежда, которую Картазаев поначалу принял за рубаху, оказалась рясой.

— Монах!

— Я не монах. Зовут меня Ардалион. Я имею сан епископа.

— Мои котировки растут. И что вас привело ко мне, святой отец? Вы же не хотите сказать, что наша встреча случайна.

— В Вольде нет ничего случайного. То, что ты попал сюда тоже не случайно. Это часть плана, но этот план не твой.

— Не заговаривай мне зубы, епископ. Скажи лучше, где остальные. Санту вы уже, наверное, взяли, а то бы ты не был так спокоен. Только запомни, я просто так не дамся.

Ардалион остался совершенно невозмутим.

— Если б мы хотели, давно бы ликвидировали тебя, полковник.

— Так в чем же дело? Вызывай свой поповский спецназ.

— Ты нужен нам, Вольдемар.

Картазаев осекся.

— В каком смысле? Я представляю для вас опасность, вы меня боитесь и решили приручить?

— Вольд не боится никого, потому что он сам есть материализованный страх. Все твои кошмары оживут здесь. Все твои самые страшные сны. И страх смерти, от которого ты плакал в восемь лет, он тоже здесь. Он никуда не делся. Помнишь, ты по ночам рыдал в подушку, представляя, что лежишь на смертном одре? Смерть неотвратима — эта мысль особенно болезненна в детстве.

— Замолчи! — выкрикнул Картазаев, но быстро взял себя в руки. — У тебя больше ничего нет, кроме проповедей?

Епископ злобно ощерился.

— Ты придешь к нам сам, человече. И всех остальных приведешь.

При этом он неосмотрительно сблизился с Картазаевым, чем тот не преминул воспользоваться и смахнул его очки на пол.

— Я хочу видеть твоим глаза!

Епископ молниеносно прикрыл глаза другой парой, но увиденное ошеломило Картазаева.

У епископа не было глаз. Их место занимали два выпуклых фасетчатых зрачка, состоящих из многочисленных ячеек, словно у гигантской стрекозы.

Ардалион встал и быстро поплыл к двери. Именно поплыл, потому что полы рясы подметали пол, но движения ног под ним не чувствовалось. Епископ летел. Низко над землей, всего то может быть пару сантиметров, но летел.

Картазаев чертыхнулся и заглядывался в поисках Калерии и Мики, но пока он разговаривал с епископом, тех и след простыл.

Увидя Калерию в баре, Мика ничуть не удивился, похоже, у него было атрофировано это чувство, и направился прямиком к девушке.

— Ты уже здесь? — спросил он.

Она энергично кивнула.

— Дело есть. Можешь заработать целый астр. Не половину, а именно целый.

Она вновь тряхнула кудряшками.

Успела накрутиться, неодобрительно подумал Мика. Не хватало еще, чтоб аккумулятор нам подсадила.

— С тобой одна дама хочет познакомиться.

Будем надеяться, что я успею смыться прежде, чем Брунгильда выяснит, что ты еще девушка, подумал Мика и повел девушку во внутренние покои.

Брунгильда ждала их, а, дождавшись, сразу отослала Педро за дверь. Мика напомнил про деньги, на что Брунгильда сказала, что придется немного подождать, пока она не проверит товар. Она так и сказала — товар.

Калерия вела себя так, как будто не видела ничего особенного, что о ней рассуждают в третьем лице, словно о неодушевленном предмете. Плюхнувшись на софу, она открыто осматривалась вокруг.

— Тебе нравится? — спросила Брунгильда, подсаживаясь.

Калерия широко ухмыльнулась.

— Зови меня Брун. Ты действительно еще девушка?

Новая ухмылка.

Брун положила руку ей на голую коленку и провела выше, под юбку.

— У тебя гладкая кожа, — произнесла она. — Мужчина разве оценит такую нежную ранимую красоту. Мужчины — грязные животные. Толк в любви знаем только мы — женщины.

Ну и извращенцы, подумал Мика, не в силах оторвать взгляда от столь волнующего зрелища. А Калерия-то хороша, недотрогу из себя строила.

Брун повела ладонью еще выше, зацепила трусики и стала стягивать их книзу. Калерия, сидевшая до сих пор неподвижно, словно решая, что ей предпринять, вдруг прильнула к Брун и впечатала смачный поцелуй в губы.

Мику бросало то в жар, то в холод, и он стал расстегивать штаны, но стоило ему бросить мимолетный взгляд на оконце под потолком, как вместо окаянного отростка у него встали дыбом волосы на голове.

С окна свешивался хвост.

Он был толщиной с руку, светло розовый, словно свеже ошпаренный кролик. По хвосту прошла конвульсия, и он был втянут наверх.

Мика указал пальцем наверх, но слова от пережитого не хотели слетать с задеревеневшего языка. Женщинам было не до его запоздалого мычания. Брун сидела уже без блузки, а Калерия лишилась юбки. Они переплелись телами и упали на софу.

Мике отчаянно хотелось заорать от страха, и крик действительно раздался, но кричал не он. Сначала в коридоре хлопнула дверь, Педро что-то спросил, а потом взрослый мужик завизжал как малявка, которому старшие накручивали на нос здоровенную сливу.

Женщины посыпались с дивана, но сделать никто ничего не успел, потому что дверь распахнулась, впуская Педро.

Лицо у него было белое и даже не ошарашенное, а онемевшее от ужаса. Не видя ничего на своем пути и дыша, как загнанная лошадь, он пересек комнату и, сопя, подпрыгнул и повис на окне. Это было довольно бесполезно. Он бы в окно все равно не пролез. Но здоровяк, игнорируя элементарные вещи, все равно карабкался вверх, и его толстые ноги скребли о стену. И некоторое время в комнате раздавался только этот противный сухой скрежет.

Следом в комнату вошел крысолов. Размером крыса была с собаку. Мускулистые лапы увенчаны желтыми когтями, издающими стук при ходьбе.

Крысолов посмотрел на обнаженных женщин, и с клыков у него закапали слюни. Он присел на задние лапы, но тут уже ничего не соображающий от ужаса Педро тонко скрежетнул туфлями, и крысолов сменил объект атаки, семеня, пересек комнату и ловко как обезьяна подпрыгнул и взбежал по висящему.

Цепляясь когтями за одежду и кожу, добрался до самого верха, потыкал острой мордой, упираясь в твердый череп, потом нашел мягкое там, где затылок переходил в шею и влажно зачавкал.

Педро, издав неестественный булькающий крик, разжал руки и рухнул на пол. Крысолов, ударившись, обиженно заскулил и отбежал, прихрамывая.

Педро катался по полу, подставляя руки под затылок, и каждый раз в руку что-то падало. Наконец он остался лежать на спине. Толстые ляжки тряслись. На разбросанных руках тряслись также пальцы, особенно мизинец.

Некоторое время все смотрели на конвульсии, словно все остальные события могли подождать до того, как те прекратятся, но судороги длились бесконечно. Педро был уже мертв, а тело продолжало дергаться и трястись, словно в ужасе оттого, что с ним сотворили.

В убитом было больше центнера мяса, но крысолов разом потерял к нему интерес, едва он умер. Тварь отряхнулась и застенчиво, бочком двинулась к женщинам.

Женщины с визгом шарахнулись в сторону, и крысолов прыгнул. Но в момент толчка ноги его угодили на скользнувший коврик, и он промахнулся. В полете зацепил когтями софу и разодрал до самого пола.

Приземлившись у противоположной стены, он опрокинулся на бок, но никому из находившихся в комнате людей не пришло даже в голову воспользоваться этим и убежать. Крысолов поднялся, уставился в направлении женщин, которых теперь от него ничего не отделяло, и вновь присел на задние лапы.

Женщины даже не кричали, они цеплялись друг за друга, ничего не соображая от страха. Крысолов, не торопясь, выбирал в кого ему вцепиться первую.

В этот трагический момент в комнату, грохоча ботинками, вбежал Картазаев. Крысолов оглянулся на новую мишень, пригнул голову к самой земле и издал утробный рык. Потом стал угрожающе драть пол, оставляя глубокие следы.

Картазаев подхватил пуфик и кинул в него — и едва не прозевал смертельный прыжок, потому что крысолов, воспользовавшись тем, что летящий пуфик на какое-то время закрыл его и ограничил человеку видимость, сам прыгнул. Картазаев увидел оскаленную морду уже на расстоянии вытянутой руки от себя и едва успел нажать пяткой потайную кнопку на подошве.