— Васька, ты? — спросил.

— Здорово, братишка, — сипло поприветствовало существо за окном. — Плохо ты привечаешь гостей. Оружием грозишься. Я ведь земляк тебе.

— Тамбовский волк тебе земляк! — воскликнула Маша. — Не слушай его. Он зараженный.

— Замолчи, шалава! — цыкнул на нее Пащук. — Пригласил бы что ли зайти, братишка.

— Он тебе зубы заговаривает, Вася, — продолжала Маша. — Он убьет тебя, потому что сам уже мертвый.

— Скажешь тоже! — оскалился Пащук. — Пригласи меня в дом, ты увидишь, какой я мертвый. У меня кое-что есть для тебя, красотка, и довольно изрядных размеров, — он просительно поскреб по стеклу пальцами. — Пустите же, будьте людьми.

Но они уже замерли, пораженные открывшимся зрелищем. Пальцы оборотня густо заросли волосом и были увенчаны длинными когтями. Стоило Мошонкину вскинуть автомат, как Пащук метнулся прочь от окна.

— Какие вы люди, вы звери, — недовольно произнес оборотень и плавно ушел вниз.

Тотчас на первом этаже громко хлопнула дверь.

— Я же ее запирал! — воскликнул Мошонкин.

Он кинулся вниз, девушка неотлучно последовала за ним. На них дохнуло смертельным холодом. Стены были в инее. Оборотень сидел на кухне и харчился. При этом он вскрывал консервные банки острым когтем, его же используя вместо вилки. Мошонкин не решился стрелять в спину, а оборотень не торопился повернуться. Он опорожнил все банки, а последнюю проглотил целиком. Она застряла у него в горле и рельефно выделялась. Не обращая внимания на такие пустяки, Пащук обернулся и сказал:

— Ну и дрянь эти консервы. Давай, веди сюда бабу. Отдеру ее и уйду.

Маша в ужасе вцепилась в десантника.

— А не отдашь, я тебя съем, — кровожадно продолжил оборотень. — А бабу потом все равно отдеру.

Мошонкин выстрелил. На теле монстра, покрытом густой шерстью, появилось дымящееся отверстие. Раненый оборотень открыл пасть с тонкими и острыми, словно гвозди зубами и издал пронзительный визг.

— Уходи, Маша! Я прикрою! — крикнул десантник, вытесняя ее из кухни.

Оборотень наступал. Мошонкин стрелял не переставая. Монстр был весь в дырах, но на его состоянии это отражалось мало, и все новые попадания лишь замедляли его ход, не причиняя хоть сколько — нибудь значительного урона. Когда кончились патроны, все на миг остановились. Оборотень плотоядно облизнулся на замершую Машу и проревел:

— Хорошая девка, гладкая. Прямо как твоя Зоя. Все просила отпустить. Я съел ее ладони.

Десантник с удесятеренной силой набросился на него и стал колотить автоматом. Монстру почти удалось выбить оружие, но приклад не выдержал и раскололся. На конце образовалась длинная острая щепа, от которой оборотень шарахнулся как от огня.

— Он боится дерева! — крикнул десантник. — Сейчас я тебя на кол-то насажу!

Оборотень взревел и бросился на него, раскинув когтистые лапы. Мошонкин выставил автомат, и монстр буквально нанизался на острие. Он безуспешно дернулся, чем только ухудшил свое положение, так как острие вошло глубже. Оборотень истошно визжал. Мошонкин поднатужился и приподнял его над полом. Пащук сполз вниз под собственным весом, и конец острия вылез у него под лопатками. Визг его достиг такой частоты, что лопнула лампочка.

— Маша, дай топор! — крикнул Мошонкин.

— Что ты собираешься делать?

— Сунь топор мне за ремень, — велел десантник, сам он не мог опустить руки, повисший на колу оборотень делал отчаянные попытки дотянуться до него лапами. — Не ходи за мной, тебе не надо этого видеть. Он не должен вернуться.

Мошонкин выволок оборотня за дверь и пропал в темноте. Вернулся он через довольно длительное время, перепачканный землей. Попросил у Маши спирта.

— Похоронил, значит, Ваську, — проговорил он и заплакал.

Он еще долго грозил Вольду, произнося самые страшные ругательства, какие знал. Девушка не прерывала его. Когда десантник утомленно замолк, повела укладывать его спать. Теперь он уже не обращал внимания на то, что рядом молодая обнаженная женщина. Ему вообще было не до чего. Маша гладила его по поседевшим коротким вихрам. Ей было так страшно, что разум уже перестал воспринимать реальность. Это было как кошмарный сон. Так они и забылись вдвоем-потерянные во времени и пространстве. Существующие везде и нигде.

Мошонкин умирал. Пуля прошила ему легкое, и теперь он захлебывался кровью. Картазаев заворочал отяжелевшее тело под протестующие крики Маши. Не слушая их, положил раненого на простреленный бок. Напор крови на здоровое легкое ослаб, и у раненого наступило временное улучшение.

— Убийца! — гневно воскликнула девушка.

— Я сам виноват. Владимир Петрович говорил, чтобы я, не предупредивши, не подходил, — прошептал Мошонкин. — Мы так вас ждали, товарищ полковник. Вы теперь нас спасете, да?

Маша со слезами на глазах отвернулась.

— Конечно, спасу, — Картазаев сам удивился своему твердо прозвучавшему голосу. — Маша, можно тебя на минутку?

Они вышли на крыльцо.

— Нужна срочная операция. Где находится стационарный госпиталь? Его Костров должен был организовать.

— Ты моральный урод, ты сам не понимаешь, какой ты урод. Он умирает! Понимаешь?

— Можешь говорить, что хочешь, но я его все равно вытащу. Так, где находится госпиталь?

Маша перестала кричать, прижалась к нему и спросила:

— Ты действительно его спасешь?

Госпиталь находился по другую сторону водохранилища, и для того чтобы попасть туда, надо было переехать через ГЭС.

— Мы так ждали тебя, — продолжала бормотать Маша. — Я знала, что ты приедешь за мной. Я тебя любить буду. Ты только не бросай меня. Ты весь такой неустроенный, я тебя сразу приметила. Если тебе жить негде, переедем ко мне. У меня комната есть.

Картазаев соглашался со всем. И с тем, что не бросит, и с тем, что поможет. Конечно, поможем, подумал Картазаев. При условии, что успеем доехать до госпиталя, и там окажутся врачи. Он велел девушке забрать его багаж, а так же найти и надеть фильтры на себя и на раненого.

Картазаев нес парня на руках до дороги, и его охватила тоска. Мертвый лес равнодушно затих, и всему миру было глубоко безразлично, что кто-то там еще умрет. Вон их сколько умерло. Одним больше, одним меньше. Больше всего Картазаева бесило то, что он такой геройский вообще-то мужик, кавалер скольких там орденов, имеющий благодарности от самых высших должностных лиц государства, не может совершить сущего пустяка-спасти простого деревенского парнишку. На фига тогда все его регалии, если он не может совершить маленького такого необходимого в данный момент чуда?

Он понес раненого к штрафной стоянке. Задержанные во время существования Кордона машины по инструкции должны были находиться на ней. Ему повезло, среди них попалась одна скоростная иномарка "Альфа-Ромео", и именно ей суждено было уцелеть во время ночной свалки.

— Ты парень в рубашке родился, — пробормотал Картазаев, осторожно сгружая раненого на заднее сиденье.

Когда тронулись, выяснилась еще одна неприятность. "Тормоза неисправны", — предупредил компьютер по-английски.

— Что он сказал? — спросила Маша.

— Желает нам приятного пути, — легко соврал Картазаев.

Он вдавил газ и не отпускал всю дорогу. "Альфа" понеслась, едва успевая уворачиваться от брошенных авто, сожженных танков и БТР, подскакивая на стреляных гильзах и снарядах, на неубранных телах.

Вокруг не просматривалось никакого движения. Не было видно ни "кротов", ни живых людей. Они беспрепятственно доехали до ГЭС. Уровень воды катастрофически поднялся, и волны лизали уже верхнюю часть плотины, иногда захлестывая дорогу. Из-под колес фонтаном ударили брызги. На берегу они сразу увидели указатель: "До госпиталя 5 километров". Неужели успели, подумал Картазаев.

Госпиталь был почти целый. Внешне. Нетронутые палатки стояли рядами, но внутри было все разгромлено. У одной из центральных палаток застыл "шевроле-блейзер" Кострова. Вид машины был страшен. Короста застывшей грязи покрывала ее от колес до самой крыши. В кабине грязи было не меньше. Лежали охапки высохшей травы, какие-то ветки. Картазаев с напряжением посмотрел на палатку, бывшую, по всей видимости, штабом. Он знал, никакая сила не заставит его войти туда.