Джем осторожно взял дочь за руку. За ночь вокруг крошечных красных точек появилась легкая припухлость.

– Господи! – ахнул он. И снова это прозвучало как молитва.

– Однажды от этой лихорадки умер слуга в моем загородном поместье – и случилось это почти через две недели после укуса. Срочно вызовите доктора и не спускайте с нее глаз.

– Господи, какой же я идиот! Думал, что сделал все, чтобы она была в безопасности!

Гарриет не нашлась что сказать.

– Вы даже представить себе не можете, Гарри, что это такое – иметь ребенка, – сказал Джем, устало, опустившись в то самое кресло, в котором она провела большую часть ночи. – Когда умерла ее мать, я решил, что сначала приставлю к ней кормилицу. А потом, когда она немного подрастет, отошлю ее к какой-нибудь родственнице. Неплохая мысль, как вы считаете?

Гарриет была вынуждена признаться, что мысль действительно неплохая.

– Но потом я брал ее на руки – и она прижималась ко мне, я видел ее забавную мордашку и эти ее курчавые волосы, которые вечно стояли торчком, я… – Он осекся. – А знаете, вы немного похожи на нее! – вдруг выпалил он. – Короче, у меня не хватило сил расстаться с ней. Я не смог отослать ее. Нашел ей кормилицу. Нужно было, конечно, отправить ее к тетке Салли – в доме полно женщин, там было, кому о ней позаботиться… но я, идиот, не смог! – Он со злостью стукнул себя кулаком по лбу.

– Все не так ужасно. – Гарриет сама не могла понять, как у нее повернулся язык такое сказать. Утешать его! Однако видеть этого сильного человека в таком отчаянии было свыше ее сил.

– Но теперь я все решил. Она уедет отсюда – подальше от этого дома и тех опасностей, которые подстерегают ее здесь.

Гарриет осторожно кашлянула.

– Может, попробуете обойтись без таких крайних мер? Эти ваши гости, к примеру… если бы вы приглашали к себе только тех, кому можете доверять, вам не было бы нужды постоянно держать дверь детской на замке. И избавьтесь, наконец, от крыс! По-моему, это все не так уж сложно.

– Несложно?! – фыркнул Джем. – А вы хоть представляете себе, что такое смерть?! Это… это как дверь. Человек выходит, прикрыв ее за собой, а вы остаетесь один. И знаете, что он потерян для вас навсегда!

– Так уж случилось, что я совсем недавно потерял очень дорогого для меня человека, – сказала Гарриет. – Но я, по крайней мере, сделал все, чтобы ему ничто не угрожало.

– Я тоже сделал! – ощетинился Стрейндж.

– Это когда устраивали для нее пикники в этой вашей Пизанской башне? – со злостью бросила она. – Когда приглашали сюда всякий сброд… людей, которым вы и сами в глубине души не доверяли, поскольку знали, что им нельзя доверять? Когда постоянно держали дочь под замком, а сами преспокойно укладывались в постель, даже не позаботившись заглянуть к ней перед сном, убедиться, все ли с ней в порядке?!

– Я вообще не ложился в постель, – угрюмо буркнул он, не поднимая глаз. Голос у него был усталый. – Что до всего остального… да, вы правы.

– То, что вы сегодня не ложились в постель, – ваше личное дело! Да и потом, разве проблема только в этом? – отмахнулась Гарриет. – Возможно, вам и впрямь лучше отослать ее куда-нибудь. Отец, который шляется по ночам неизвестно где, вместо того чтобы быть с дочерью… Наверное, вам просто не до нее, так? – зло бросила она.

Стрейндж закрыл лицо руками. Гарриет закусила губу, стараясь отогнать непрошеную жалость. Почему у нее такое чувство, что она обязана сделать все от нее зависящее, чтобы утешить его?

– Вы правы, Гарри. Вы абсолютно правы, – глухо пробормотал он.

– Я…

– Отец из меня действительной никудышный. Мой, правда, был еще хуже… но я надеялся, что со временем из меня может получиться совсем неплохой отец. – Стрейндж выпрямился. Увидев его лицо, Гарриет перепугалась не на шутку – за несколько минут оно страшно осунулось, черные круги под глазами смахивали на синяки. – Семейная гордыня… Мне следовало об этом помнить. Из мужчин в нашем семействе никогда не получались хорошие отцы… – Он криво улыбнулся.

– Почему? – резко спросила она. – И потом… кто вам сказал, что вы никудышный отец? Вам просто нужно уделять дочери больше времени.

– Это не дом, а вертеп. А мои гости – просто отребье. Вилльерс оказал вам дурную услугу, Гарри, когда привел сюда. Мне нужно отослать Юджинию… я немедленно этим займусь, – тусклым голосом проговорил Стрейндж.

Гарриет сглотнула.

– Но она любит вас, – едва слышно прошептала она. – Не отсылайте ее! Просто постарайтесь, чтобы ее жизнь стала другой.

– Я допустил, чтобы мою дочь укусила крыса. – Он снова спрятал лицо в ладонях. – Мой дом… он, мягко говоря, кишит крысами… и двуногими тоже. А я сам понятия не имею, как это изменить. И как измениться самому, кстати, тоже. Вряд ли из меня уже получится простой деревенский сквайр, Гарри… – И вдруг, помолчав, неожиданно спросил: – Вы сердитесь? Это от злости ваши глаза вдруг стали такого цвета?

– У злости нет определенного цвета, – буркнула Гарриет, пытаясь переварить то, что он сейчас сказал. Неужели Джем оставит все, как есть – просто потому, что давно махнул на себя рукой? Потому что считает себя безнадежно испорченным и уверен, что не в его силах измениться?

– Странного цвета у вас сейчас глаза, Гарри, – пробормотал Джем. – Иногда они карие. А иногда темнеют и становятся почти фиолетовыми. А когда вы злитесь или что-то вам очень не нравится, тогда они… Так о чем я говорил? – поморщился он.

Отвернувшись, Стрейндж заботливо завернул дочь в одеяло.

– Может, оставить ее тут, пока она сама не проснется? А я могу побыть в какой-нибудь другой спальне, – предложила она. – Бедная девочка так натерпелась…

– Вы тоже. Я заберу ее к себе, – не оборачиваясь, бросил он, подхватив дочь на руки.

Что-то, неразборчиво пробормотав, Юджиния уткнулась носом в отцовское плечо. Длинные худые ножки свешивались с его руки. Гарриет вдруг подумала, что Юджиния смахивает на длинноногого журавлика.

– Спасибо, Гарри. Я ваш должник.

– Вы ничего мне не должны.

– Тогда я дам вам еще один урок фехтования, и будем считать, что мы квиты, идет? – Он окинул взглядом комнату – Гарриет могла бы поклясться, что от взгляда Стрейнджа не укрылась ни стоявшая в углу рапира, ни отодвинутый в сторону ковер.

– Кажется, ваши уроки начинают мне нравиться, – прижалась Гарриет. И почувствовала, как краснеет.

– После обеда, Гарри. А сейчас вам нужно выспаться.

8 февраля 1784 года

Когда она снова открыла глаза, Джема рядом уже не было. В комнате стояла тишина, только за окном заливалась звонкой трелью какая-то птаха, примостившаяся на ветке соседнего дерева. Потом она вдруг услышала шуршание – подняв голову, Гарриет увидела сидевшую возле камина Исидору. Та читала книгу.

Гарриет выбралась из-под одеяла.

Исидора покосилась на нее через плечо и снова уткнулась в текст.

– Предупреждаю честно – прежде чем ты вздумаешь полюбоваться на себя в зеркало. А то увидишь, что у тебя на голове, и упадешь в обморок.

– Не упаду, – зевнула Гарриет. – Я всю жизнь живу с такой головой. Моя горничная, после того как помоет мне голову, стягивает мокрые волосы на затылке, иначе на них никакой управы нет.

– Похоже, у тебя была на редкость волнующая ночь, – отложив в сторону книгу, улыбнулась Исидора. – Может, расскажешь мне, что все-таки произошло? До меня дошли слухи о нашествии крыс. А еще о пожаре и о том, как потом всем домом искали пропавшего хозяина. Словом, как в плохой пьесе. Если не считать крыс, конечно, – в этом хоть есть что-то новенькое. Какой-то намек на правду. Звучит слишком мерзко, чтобы оказаться банальной выдумкой. Согласна?

– Да, крыса была – забежала к спальню к дочери Стрейнджа. Бедняжка перепугалась до смерти.

– Бррр! – Исидору передернуло. – Мерзость какая!

– Я сначала решила, что начался пожар, но, как потом выяснилось, это была ложная тревога. Да еще лорда Стрейнджа никак не могли отыскать. Во всяком случае, в спальне его не оказалось. И в его постели тоже. – На душе у Гарриет сразу стало тяжело – у нее было такое ощущение, будто ей на грудь навалили могильную плиту.