15 декабря 1783 года

Суд графства

Герцогство Берроу

Председатель суда – достопочтенный Реджинальд Трудер

– Но у меня и в мыслях не было выходить замуж ни за одного из них!

– Проблема не в том, – подавшись вперед, проговорила герцогиня, – чтобы выйти замуж во второй раз. Самое сложное – обзавестись вторым супругом в то время, когда первый еще жив.

– Ну, я вовсе не желаю Эйвери смерти, – объяснила Ловдей Биллинг. – Просто мне хотелось выйти за Джона, вот и все. И я ничего не могла с этим поделать. Я чувствовала себя такой усталой, такой одинокой, а он… он просидел со мной весь вечер!

Судья фыркнул. Ловдей уже решила, было, что он проснулся, но он снова принялся мирно похрапывать.

Герцогиня Берроу была сама доброта. И глаза у нее были добрые, но, взглянув на Ловдей, она укоризненно покачала головой.

– Но ведь ты уже была женой Эйвери… то есть, я хочу сказать, мистера Мозли, когда вышла замуж за Джона!

Ловдей виновато понурилась.

– Эйвери бросил меня три года назад, – плаксиво объяснила она. – Не думаю, чтобы я была ему нужна… он ведь как-то сказал, что я еще глупее, чем свинья по весне.

Броскую красоту герцогине заменяло какое-то тихое очарование, делавшее ее похожей на жену сельского священника. На фоне простого черного платья, которое было на ней, бледное лицо казалось прозрачным. Волосы герцогини, густые и длинные, были заплетены в тугие косы, украшенные плоеной оборкой, – эта прическа свидетельствовала о тонком вкусе ее обладательницы. А в ее глазах было столько доброты и прощения, что Ловдей вдруг безумно захотелось выложить герцогине всю правду.

– Я вовсе не была замужем за Эйвери Мозли… ну, я имею в виду по-настоящему, – призналась она. Скосив глаза на Эйвери, она заметила, как при этих словах он резко дернул головой. – Я была уже замужем, прежде чем вышла за Эйвери. И я не думаю, что наш брак имеет законную силу, поскольку мы обвенчались в какой-то монастырской церквушке в Ирландии, в местечке под названием Ушер, и Эйвери потом потихоньку шепнул мне на ухо, что эта свадьба была ненастоящей.

При этом заявлении ошеломленный Эйвери едва не свалился со стула. Но Ловдей, словно забыв о нем, не сводила глаз с герцогини.

– Собственно говоря, отец впервые выдал меня замуж, когда мне только-только исполнилось двенадцать.

– Двенадцать?!

Похоже, герцогиня испытала настоящий шок, поэтому Ловдей поспешила поскорее все объяснить.

– На самом деле все не так ужасно, – поправилась она. – К тому времени я была уже совсем, почти взрослой и очень хороша собой – словом, все было не так уж плохо, как вам, возможно, кажется.

– Как его звали?

– Моего супруга? Мистер Бакли. Но он умер. А после смерти мистера Бакли я вышла замуж за Гарольда Экклса.

– Надеюсь, мистер Экклс еще не успел покинуть этот мир? – В голосе герцогини слышалась робкая надежда.

– Что вы! Нет-нет – мистер Экклс пребывает в добром здравии… ну, насколько это возможно для человека, сидящего в долговой тюрьме. Я всегда навещаю его, когда бываю в Лондоне. Не смог расплатиться за пальто и две ленты для шляпы, вот и угодил в тюрьму. И сидит там вот уже… да, почти одиннадцать лет. В результате я вышла замуж за… – Ловдей немного помолчала, старательно собираясь с мыслями, чтобы ничего не напутать, – за месье Джованни Баттисту. Он был итальянец – пообещал, что увезет меня с собой. И обманул – вместо этого подарил пару перчаток, после чего исчез навсегда.

– И тогда в вашей жизни появился мистер Мозли? – спросила герцогиня.

Ловдей кивнула.

– Конечно, я не должна была так поступать, – пробормотала она. – Знаю, что не должна. Но я просто не знала, что мне делать… а он уговорил меня. А потом бросил и уехал.

– Да, вы оказались в трудном положении, – признала герцогиня. – Если я правильно поняла, ваш первый супруг умер, второй в настоящее время в тюрьме за долги, третий сбежал в Италию, брак с четвертым не был законным, а пятый ваш муж…

– И некому позаботиться обо мне и детях – ведь мой отец после того итальянца объявил, что знать меня не желает.

– О детях?! – Растерявшись, герцогиня пробежала глазами ворох разложенных на столе бумаг. – Но во всех этих прошениях нет ни единого упоминания, о каких бы то ни было детях! – проговорила она.

Вместо Ловдей на этот вопрос ответил стоявший рядом с Джоном щегольски одетый мужчина, по виду – истинный лондонец.

– Мы сочли, что это не имеет прямого отношения к разбираемому в настоящее время делу, ваша светлость. Как свидетельствуют данные документы, мой клиент женился на этой даме по доброй воле. Со всем уважением должен заметить, что считаю данное судебное разбирательство весьма… хм… необычным. И раз уж я заговорил об этом – нельзя ли, по крайней мере, разбудить нашего уважаемого судью?

Герцогиня высокомерно притворилась, что не слышит. Ловдей следовало бы предупредить этого лондонского стряпчего, что у них, в Берроу, свой суд и свое представление о том, как следует разбирать подобные дела. Трудер, конечно, пьяница, но это ничего не значит – ведь они с герцогиней до сих пор творят суд и расправу как в старые добрые времена, и, благодарение Богу, у них в Берроу все благополучно.

– И чьи же это дети? – осведомилась герцогиня, снова повернувшись к Ловдей.

– Да так сразу и не объяснишь, – упавшим голосом проговорила Ловдей. – Собственно говоря, каждому из своих мужей я подарила по ребенку. Ну, кроме Джона, конечно, – видите ли, мы ведь поженились совсем недавно.

– То есть у вас четверо детей? – уточнила герцогиня.

– Пятеро, – поправила Ловдей. – Гарольд – ну тот, что сейчас в тюрьме, – сделал мне двоих.

В зале суда повисла тяжелая тишина. Ловдей услышала, как Джон переступил с ноги на ногу. Если бы только… но нет, уже слишком поздно.

– То есть в действительности вы миссис Экклс, – подвела итог герцогиня.

– О, вы правы, госпожа герцогиня! Я тоже так считаю, – закивала Ловдей.

– Ваша светлость! – прошипел стоящий рядом мужчина.

– Ваша светлость, – послушно повторила Ловдей. – Но ведь Гарольд в долговой тюрьме!

Взгляд герцогини снова обратился к скамье, на которой сидели свидетели, и Ловдей машинально повернула голову и посмотрела туда же. Там сидел Джон… ее Джон с голубыми глазами. И Эйвери тоже сидел там, сердито кривя тонкие губы – впрочем, как обычно.

– Что заставило вас возбудить дело, мистер Мозли? – спросила герцогиня.

Эйвери разразился бурным потоком слов, смысл которых заключался в том, что он желает вернуть свою жену – вне зависимости от того, что он тут наговорил.

Некоторое время герцогиня пристально разглядывала его. Потом снова повернулась к Ловдей.

– У вас есть деньги? – поинтересовалась она.

– О нет! – ответила Ловдей. – Ни пенса сверх того, что дают мне мужья.

На какое-то время в зале вновь воцарилось молчание. Потом герцогиня снова заговорила.

– А ваш отец… он еще жив? – уже более мягким тоном поинтересовалась она.

– Да, но он… – Ловдей запнулась.

Герцогиня сложила руки. От всего ее облика исходило ощущение доброты.

– Он болен, не так ли?

– Да. Мне так сказали, – прошептала Ловдей.

– Но у вашего отца имеются кое-какие средства, которые вы можете унаследовать – со временем, конечно. Верно?

Ловдей оглянулась на Джона, увидела знакомые голубые глаза – и вновь, непонятно почему, почувствовала себя дурой.

– Именно поэтому Эйвери и хочет меня вернуть. Из-за фабрики. А Джон… Мне кажется, он потому и принялся ухаживать за мной. Тоже из-за фабрики.

При этих словах Джон молча встал и вышел – что уже само говорило за себя.

Эйвери последовал его примеру. Так что Ловдей немного поплакала. А потом герцогиня снова заговорила.